Мавродин В. Древняя Русь. Москва 1946г., 312 стр. 
ГЛАВА    I
ЗЕМЛЯ РУССКАЯ
На много, много сотен километров протянулась Русская земля: от берегов Тиссы и Попрада, от Дунайца и Вислы, от Бодрога и Латорицы, от Быстрицы и Черемоша до Донца и Дона, Кубани и Керченского пролива, от Вепря и Буга, Бобра и Немана до Оки и верховьев Волги, Бе-лоозера и Костромы, от Западной Двины и морского по­бережья, от Невы и Ладоги до днепровских плавней и дунайских гирл.
Есть в ней горы высокие, шапкой тёмных лесов покры­тые, ущельями глубокими прорезанные, и степи широкие, бескрайние, ковылём поросшие, глухие боры суровые сосновые столетние и весёлые зелёные буковые рощи, тёмные, как ночь, лесные озёра и залитые солнцем плавни черноморских рек, быстрые, холодные, прозрачные реки северные и мутные воды рек южных, тёплых, камы­шом и осокою поросших.
Туманы Балтики и трескучие морозы ясных дней зимних русской тайги, белые ночи Белозерья и Невы и чёрные, как бархат, ночи южные, украинские, дожди и болота Полесья и степные суховеи, бураны задонских просторов и тишина ущелий Карпатских гор, холод страны «скал и озёр» и палящий зной Черноморья, тишина северной тайги и неумолчный птичий гомон на Днепровских  лиманах.
Всё это - земля славянская, земля Русская.
И населяет её «словенеск язык» со времён незапамят­ных, позабытых.
Следы жизни и деятельности древних обитателей земли Русской, любовно откопанные и изученные археологом; остатки их речи, как отложилась она в названиях рек и озёр, болот и гор; древние источники, сохранившие упо-
10
минания о тех, кто населял восточноевропейскую  равни-ну её горы и степи, леса   и   болота   в   далёкие-далёкие времена старинные  народные   предания о делах   давно минувших дней, легенды и сказки, отразившие седую древ- ностъ, дают нам возможность восстановить историю сла­вянских и неславянских народов  нашей страны, участво-вавших в создании древнерусского государства.
И начинается она по крайней мере за 5000 лет до на-
 ших дней.
	За это время
Народы    сменили    народы, Лицо изменилось земли.
 (А   К. Taicmou)
Да, изменилось само лицо Русской земли.
IV-III тысячелетия до н. эры ..
Восточноевропейская равнина.
Северо-запад Восточной Европы омывает предтеча Бал­тийского моря Литториновое солёное море, сменившее огромное древнее пресноводное Анциловое озеро.
Его ответвлением на восток является громадный залив, тянувшийся в те времена по долине Невы до реки Тосны. Это - древний Финский залив. 
Климат Восточной Европы той далёкой поры был тёп­лым и влажным. Это время распространения влаголюби­вой растительности, время торфяных болот и торфяников.
На западе Восточной Европы преобладают леса из тисса и бука, доходящие на востоке до Днепровского ле­вобережья, где по реке Ворскле остатки этих древних
лесов можно наблюдать по сей день.  К концу Атланти-  ческого периода, периода Литторинового моря, когда кли­мат постепенно стал терять свою влажность,  на  востоке
преобладает дуб, становящийся господствующим и на за­паде Восточной Европы.
Уровень стояния речных вод был выше, нежели теперь, и реки были шире и многоводней. Всюду сверкала гладь , бесчисленных озёр, тянулись бесконечные топи, покрытые  торфяниковой растительностью.
Обширные поймы и заливные луга рек Восточной Евро­пы, надлуговые террасы с обрывистыми берегами, отстоящие друг от друга на километры и возвышающиеся над современным уровнем реки на 10-15 метров, свидетель-
11
о том, что реки эти текли когда-то в ложе, по сравнению с которым современная пойменная долину кажется ничтожной.
Более высокий уровень рек обусловливал и более высокий уровень стояния  грунтовых вод, что и приводило к образованию многочисленных озёр и болот.
Этому же способствовало наличие колоссальных лесных массивов, задерживавших весной снег и таким образом вызывавших значительное увлажнение почвы.
В те времена степи заходили далеко на север вплоть до Оки, где и сейчас сохраняются остатки древнего степ­ного ландшафта, степной животный и растительный мир.
И в то же самое время по песчаным надлуговым тер­
расам степных рек, впадающих в Чёрное море, вековые
сосновые боры с их торфяниками и мхами, северной
растительностью и северными лесными животными (лось,
медведь, бобр и др.) доходили вплоть до Днепровских
лиманов.	
Севернее, повсюду, вплоть до лесостепной полосы, ле­жали бесконечные лесные массивы, лишь кое-где прорезан­ные широкими речными долинами,  болотами, да   на   во стоке, к Оке и Волге, перемежающиеся с оазисами степи.
Борьба степи и леса на юге Восточной Европы шла всё время, пока, наконец, влияние надвигающихся средне­азиатских пустынь и общее уменьшение влаги в воздухе в э земле не привело к победе степей и к установлению в Причерноморье современного степного ландшафта, расти­тельного и животного мира.
В то же самое время благотворное влияние Гольфстре-ма, ещё ранее изменившего своё течение и подошедшего к берегам Европы, и местные условия, обусловливающие большую влажность, способствовали надвиганию лесов на степь. Окраины лесостепной полосы зарастают лесом, устремляющимся на юг.
Вместе с ухудшением климата меняется и сам харак­тер лесов. Постепенно редеют, леса влаголюбивых расте­ний. На западе Восточной Европы господствуют буковые леса. Больше становится сосны и берёзы. Начинается высыхание торфяников, покрывающихся сосной и берё­зой. Это время образования Невы, древнего Балтийского моря, эпоха позднего неолита и бронзы, III-I тысячеле­тий до н. эры.
12
Но и в эту пору влажность всё же была ещё   велики, хотя, быть может,  были отдельные породы  засушливого (ксеротермического) климата. Ещё в период трипольских поселений   (III-II тысячелетия до н. эры) в районе и южнее Киева росли окру­жавшие многочисленные озера густые лиственные и сме­шанные леса, тянувшиеся полосами вдоль речных пойм и сплошными массивами по водоразделам. Остатки лосей, бобров, кабанов, речных черепах, водяных крыс и т. д. в местности ныне степного типа говорят о том, что во времена Триполья этот район представлял собой леси­стую, обильную водами местность.
С течением времени (I тысячелетие до н. эры) восточ­ноевропейская равнина принимает свой современный вид. Тайга с сосной и берёзой на востоке, ограниченная с юга островными лесами, протянулась от Финляндии до Урала, где она постепенно, принимая в себя пришельцев флоры Сибири, переходила в сибирские таёжные просторы.
Южнее лежала лесостепь, на востоке круто поднимав­шаяся к северу, а на западе, у Днепра и Дуная, опускав­шаяся почти до моря, а ещё южнее тянулась перемежае­мая лесными островами черноморская степь, переходящая в степь и полупустыню Приволжья и Заволжья.
В это время множество изменений в растительном и животном мире Восточной Европы связано уже с дея­тельностью человека.
Лесные и степные пожары, возделывание почвы, выру­бание и выжигание лесов, истребление одних видов расте­ний, животных и птиц и культивирование и приручение других, осушение болот, прокладывание дорог, расселение человека, а с ним вместе распространение видов жи­вотных и растений, ранее не встречающихся в данной местности, и т. д. приводят не только к радикальному изменению флоры и фауны, но даже к изменению мест­ности (изменение течения рек, уменьшение числа озёр и болот и т. п.) и климатических условий.
Письменная история застаёт, наших далёких предков заселяющими все три полосы Восточной Европы: степь, лесостепь и лес.
На крайнем западе Русской земли, за Карпатами, где, по старинному народному преданию, спит вечным сном «старший» русский богатырь Святогор, лежат покрытые
13
 
зелёными виноградниками, буковыми, хмелем повитыми рощами долины Тиссы, Грона, Попрада, Лаборца, Угорской Руси. Незаметно повышается поверхность земли, переходит в холмы, а туда дальше к северу и востоку, в древние горы Карпатские, горы Русские, горы Угорские.
Мягки контуры подёрнутых синеватой дымкой, порос­ших лесом Карпатских гор.
Поднимаются вверх туманы низменностей, клубятся об­лака, шумят на дне каменистых ущелий горные реки; Бе­лый и Чёрный Черемош, Быстрица, Сан, Стрый, Вислока, Тисса...
В предгорьях Карпат растут дубовые леса, а выше - бук и пихта, ещё выше - сосна. На горных плато, среди скал, раскинулись изумрудные альпийские луга.
Населяют их волки и лисицы, медведи и барсуки. В за­рослях кустарников, у подножий гор, мелькают пугливые дикие козы. А дальше, на восток и юго-восток, - зелё­ные рощи Буковины, покрытые лесами холмы северной Бессарабии. Чем дальше на восток, тем реже встречается бук, сменяясь грабом и, наконец, дубом. Растут они вперемешку с широколистным клёном, липой, осиной и ярко-белой берёзой.
Южнее - холмы Кодр, поросшие древними лесами из граба, ясеня, клёна, липы, дуба, березы, ильма, черешни, а ещё дальше на юг, к морю, - леса, надвинувшиеся не степь. И тянутся до самых степей дуб и липа, черешня и груша, плющ и ясень, берест и клён, дикий виноград и серебристая липа.
А там, у Черноморского побережья, от низовьев Прута и Днестра и дальше на восток протянулись бескрайние степи, широкие, необозримые, ковылём и полынью по­росшие.
«Ничего в природе не могло быть лучше. Вся поверх­ность земли представлялась зелено-золотым океаном, по которому брызнули миллионы разных цветов: сквозь тон­кие, высокие стебли травы сквозили голубые, синие и ли­ловые волошки, жёлтый дрок выскакивал вверх своею пи­рамидальною верхушкою; белая кашка зонтикообразными шапками пестрела на поверхности, занесённый бог знает откуда колос пшеницы наливался в гуще ..» (Н. В. Го­голь).
14
По весне, как спадёт снег, вся степь покрывается красными и жёлтыми тюльпанами, красными пионами. Позднее зацветают пурпуровые и голубые гиацинты. Но вот солнце печёт все сильнее и сильнее. Ковыль распускает свои се­ребристые ости. Степь как бы подёргивается сединой, и желтовато-серый фон её разнообразится только пятнами васильков, шалфея, колокольчиков.
Бегут по степи на юг широкие реки степные. У впаде ния их в море, по лиманам, растут плавневые леса из вяза, береста, вербы, тополя, дуба, ясеня.
Бесконечные плавни, рукава, ерики, камышом и осокой поросшие, с зарослями чакана (водяного ореха).
Тянутся вдоль берегов степных рек пойменные леса ду­бовые, липовые, ольховые, да кое-где остатками былых эпох, живыми ископаемыми, на песчаных почвах полын­ной южной степи высятся сосновые боры.
А в водоразделах - степь да степь, бескрайняя, необо­зримая.
Лишь кое-где однообразие её нарушают степные ку­старники бобовника, тёрна, шиповника. Ранней весной пышно цветут они и оглашаются пением бесчисленных пернатых.
Свист  полночный соловья, Ветер, степь, да тучи...
(А. К   Толстой)
К концу лета степь выгорает. Уныла она в это время. Мутное, накалённое небо... Обожжённая, вымершая, по­черневшая земля. Тишина. Только трещат кузнечики. Не видно ничего живого. Только высоко в небе парит степ­ной орёл.
А зимой носятся по степи бураны холодные, засыпают овраги, наметают горы снега в лесах.
Богат животный мир степей.
Проносятся косяки одичавших лошадей - тарпангов, мелькает горбоносая сайга, мерно шагают огромные уса­тые дрофы, с треском снимается стрепет, свистит байбак (сурок), в воздухе звенят жаворонки, высоко в небе кур­лыкают журавли. Хрипит кроншнеп, купается в знойном воздухе с унылым криком чибис, с озера на озеро несут­ся стаями утки. В камышах лиманов гнездятся ибисы, колпицы, чепуры, огромные пеликаны, белоснежные ле-
15
беди, мелькает пестрая шкура дикого кота, с шумом раз двигают камыши, лакомясь чаканом, клыкастые кабаны
Далеко на восток раскинулись степи,  поднимаясь всё дальше к северу до  Дона,  Хопра, Медведицы, где переходят в  лесостепь,  в  леса   Рязанские,   Мордовские, Мещерские, Муромские.
Севернее тянется лесостепь С незапамятных времён здесь лес перемежался степью и наоборот, но всё же на заре нашей истории лесов было неизмеримо больше, С давних пор леса были разбросаны отдельными вами инолосами по речным долинам, оврагам, по высоким степным нагорьям. На юге лесостепь переходит в ковыль­ную степь, на севере по Остру и Десне, Тетереву и Ужу - в сплошные смешанные и хвойные леса Черниговского, Киевского и Волынского Полесья На юг, по Пслу, Суда, Ворскле, росли огромные древние леса из дуба, ясеня, груши, граба, яблони, клена, ильма.
Густой  шатёр зелени  высокоствольных  широколистных деревьев, населённый  мириадами пернатых певцов, оглушавших   многоголосым   громким   пением,    покрывал   по опушкам заросли непролазного кустарника орешника, шиповника,  бруслины, тёрна.
Огромные многовековые дубы "и сосны в 3-4 сажени в окружности, колоссальные липы придавали лесу особый колорит.
У впадения реки Самары в Днепр, лежал древний лес из дуба, сосны, береста клена, ясеня, липы, берёзы, где подобные гиганты были не редкость
Эти древние степные леса во многих местах сливались с пойменными лесами. В промежутках между ними ле­жала степь с её ковылём и степным кустарником
В лесостепи обитали тарпанги и сайги, медведи и вол­ки, лоси и кабаны, дикие козы в благородные оленя, барсуки и куницы, рыси и горностаи, бобры и выдры, сур ки и хомяки. В лесах бродили огромные и сильные дикие быки - туры, большерогие, с чёрной полосой по спине, настоящие цари лесостепей, предки современного серого украинского скота. Здесь, в лесостепи, житель северной тайги - глухарь встречался с дрофой, сосновый клёст с удодом, а тетерев населял и леса и степные кустарники.
А дальше, к северу, - черноземная полоса, где черно­лесье перемежается с «переполяньями», край, где
Лес дремучий кругом понавесился Вековыми дубами,  берёзами, Сполз с горы, перебрался и за реку Точно  в брод перешёл и раскинулся В непроглядную даль, в необъездную .
(Л. Мей)
Массивы лиственных лесов с подлеском из постоянного спутника дуба - ореха и папоротников, с вековыми ду­бами, огромными осинами, остролистным клёном. Лесные поляны усеяны фиалками и незабудками, анемонами и ирисом.
Чащи, озёра и болота Белоруссии, где остатком древ­ней поры, реликтом далеких времён, темнеет Беловеж­ская пуща с её соснами, елью, дубами, грабами, вязами.
Высятся по песчаным почвам дремучие сосновые боры, по поймам многочисленных, мощных, но медленно теку­щих: рек тянутся дубовые леса, а по низинам раскинулись заросли ольхи и осины.
Шумят высокие цветущие липы, гудят рои диких пчёл, в бесчисленных рощах -заливаются соловьи.
На много верст протянулись древние Брынские, Ме­щерские леса.
Текут по ним тихие лесные реки.
«Свободно и могуче обрастают берега их широколист­ною и узкою осокой, аиром, палочником и крупными не­забудками; а по всем затишьям - необыкновенной вели­чины тёмнозелёные круглые лопухи плавают уединённо на длинных стеблях своих, однообразно двигаясь течением реки. Водяная птица как будто боится уединения и утки перестают жить и водиться на реках, когда они слишком далеко углубляются в лесную глушь. Рыба и земновод­ный зверь остаются их хозяевами. В пустынном безмол­вии и мраке катятся многоводные струи и только ветви наклонившихся или упавших в воду столетних деревьев,  противясь течению, производят неумолкаемый, но тихий и глухой рокот. Плеснётся большая щука, переплывет реку поречина, нырнёт выхухоль - и только; но и этот слабый шум скоро поглощается общим безмолвием. Смот­рится только в воду разнообразное чернолесье - липа, осина, берёза и дуб, кладя то справа, то слева, согласно
                                                17
стоянию солнца, прямые или косые тени свои на поверхность реки» (С. Т. Аксаков).
Дальше, к югу, к луговой степи берега рек порастают густой урёмой. Кусты лозы купаются в воде, перемежаемые зарослями черета и ситника, сплошным покровом белых и жёлтых лилий покрыты тихие заводи, склони­лись к водам реки ветви огромных дубов и лип, на много верст протянулись поросшие кустарником и камышом озёра заливных лугов
На севере лиственные леса переходят в смешанные и, наконец, в хвойные. Тянутся они сплошным массивом, прерываемым лишь многочисленными реками и ручьями, болотами и озёрами, да кое-где, особенно на Оке, ле­жат безлесные пространства - поля, отрога далёких степей.
Дуб, клён, липа, вяз, рябина, орешник, чем дальше к северу, тем всё чаще и чаще перемежаются сосновыми и еловыми лесами, а на севере и северо-востоке от линии, идущей от устьев Невы к Ильменю, а оттуда на верховья Волги и низовья Оки, протянулась южная граница восточ­ноевропейской тайги. Таёжные ель, сосна, пихта, листвен­ница, кедр, можжевельник сочетаются с берёзой, осиной, ольхой.
Мрачные, безжизненные еловые леса, бесконечные мо­ховые болота и заболоченные низины, суровые, но свет­лые сосновые боры Озёрной области прорезаны холод­ными чистыми северными реками.
Здесь, в лесах, берут начало великие русские реки - Днепр, Десна, Ока, Волга, Западная Двина. Здесь, на севере, лежат огромные озёра: Ильмень, Ладога, Онега, плещут волны Финского залива, течёт красавица-Нева. Тут - северный край Русской земли, начало области фин­ских «хладных скал» и озёр. В лесных пущах обитали зубры и лоси, туры и дикие козы, кабаны, волки, рыси, россомахи, бобры, соболи, куницы, белки, лисы, барсуки, медведи, глухари, рябчики.
По перелескам и моховым болотам гнездились тете­рева, журавли, белые куропатки, по рекам, озёрам и бо­лотам бесчисленные водоплавающие и болотные птицы: лебеди, гуси, утки, кулики.
Такова была Восточная Европа на заре истории сла­вянства, на начальном этапе истории русского народа и русской государственности.
Необъятна земля Русская, разнообразна природа её изобильная.
И с незапамятных времён хозяином её был предприим­чивый и трудолюбивый русский человек.
19
ГЛАВА 2
О ПРОИСХОЖДЕНИИ СЛАВЯН
«Во мнозех же временах сели суть Словени по Дунае-ви, где есть ньще Угорьска земля и Болгарьска. И о тех Словен разидошася по земле и прозвавшася имены сво­ими, где седше, на котором месте».
Так повествует о прародине славян и о расселении славянских племён древнерусский летописец. Старинные смутные предания, передававшиеся из уст в уста, а быть может, и документальные материалы, говорящие о давнем жительстве славян по Дунаю, заставили летописца усматривать в дунайских землях прародину славян. С тех пор как были написаны эти строки летописи, прошло много столетий. Вопрос о происхождении славян интересовал средневековых хронистов и летописцев, византийских, рим­ских и германских историков, географов, политических дея­телей, католических и православных монахов, арабских и персидских путешественников, слагателей скандинавских саг и анонимных авторов древнееврейских источников
Могущественный и многочисленный славянский народ, с оружием в руках, под звон мечей и пение стрел вышедший могучей поступью на арену мировой истории и распростёр­ший владения свои на огромное пространство от лазоревых вод Адриатики и прибрежных скал Эгейского моря до дремучих лесов верховьев Оки и Днепра, от покрытых ту­маном берегов Балтики и залабских лесов и полей, от прозрачных озёр и холодных скал Карелии до залитых солнцем черноморских степей, не мог не приковать к себе внимание Запада и Востока.
И если заброшенными куда-то далеко на север «венеда­ми» державный Рим только интересовался, то могучий натиск славян заставил византийских и западноевропейских
20
писателей VI-VlI вв. с тревогой искать ответа на вопреки откуда взялись эти высокие, русоволосые, сильные и воин­ственные варвары с копьями, мечами и луками со стрела­ми, покорившие «ромеев», и как с ними бороться?
Этот натиск славян и продвижение их всё дальше на юг и запад, когда славянские дружины дошли до Морей, Ита­лии, Малой Азии, Африки и Испании то в качестве само­стоятельного войска, то в качестве союзных и наёмных отрядов, заставили историка готов Иордана констатировать, что «теперь по грехам нашим они свирепствуют повсюду», а императора Константина Багрянородного с грустью за­метить, что «вся страна» (Византия) ославянилась.
Современники этой эпохи «бури и натиска» славянства оставили нам свои труды. Неясные отрывочные сведения о славянах, домыслы, пересказы, записи со слов очевидцев, собственные впечатления, попытки по-своему осмыслить разные легенды, предания и сообщения - вот что пред­ставляют собой произведения античных, греко-римских, ви­зантийских, западноевропейских и восточных писателей I-VII вв. Скудны сообщаемые ими сведения, темна и не­ясна древнейшая история народов славянских, но тем ценнее каждый незначительный эпизод её, запечатленный в груде древнего автора, каждая особенность славянской жизни, быта, культуры, отразившаяся в письменном источни­ке, каждый заржавленный изломанный серп, полуистлевший кусок ткани, простенькое украшение, добытое трудом ар­хеолога, тем ценнее следы древних славянских языков, об­наруженные в современной речи, в топонимике, в надпи­сях, в произведениях далёких, давно прошедших веков кро­потливой работой лингвиста.
В   эпоху  славянских  войн и походов, вторжений и завоеваний, передвижений и переселений о славянах говори­ли и в Византии, пышной,  великолепной, блестящей Ви­зантии, наследнике и преемнике Рима, и в полуразрушен­ном варварами и ими же варваризированном «вечном го­роде»- Риме, в монастырях, замках и городах пёстрой и многоплеменной,   полуварварской, полуфеодальной Западной Европы, напуганной появлением славян у Фульдского монастыря, в лесах Тюрингии, в прирейнских землях и в городах мусульманского Востока, в Закавказье, в Малой и
1 Топонимика-наука о названиях географических пунктов
21
Средней Азии, где учёные арабские географы, путешест­венники, поэты и купцы повествовали о «сакалибах» и «русах», совершавших отважные походы на города Закав­казья, пробиравшихся со своими товарами и на Каму и в далёкий Багдад.
Не оставили воспоминания о первых страницах своей ис­тории лишь сами славяне, храбрый и мужественный, вели­кий и трудолюбивый славянский народ. В годы славянских завоеваний они ещё не знали, письменности, не могли запи­сать даже те полулегендарные сказания о начале славян­ского народа, которые передавались из уст в уста. По ту­манным, сказочным преданиям восстанавливали начальные страницы истории своих народов славянские летописцы и хронисты, наивными домыслами и собственной фантазией искажая и приукрашивая то немногое, что им было из­вестно. И недалеко ушли от них первые историки славян­ства XVI - XVII вв., повторявшие и развивавшие фантасти­ческие рассказы своих предшественников. Да и можно ли предъявлять требования к тем, кто писал во времена, ког­да истерическая наука находилась ещё в младенческом состоянии?
 Ставя вопрос о происхождении славян,, мы исходим из двух положений, принятых в советской исторической науке.
1. Ни один народ как физическая величина не исчезает бесследно. Народ вечен. Каждый народ, имя которого, речь, культура, обычаи, сами соматические (телесные) осо­бенности с течением времени исчезают, всё же продолжает жить водице своих далёких потомков, и древние племена и народы должны быть учтены как творческая сила фор­мирования позднейших и современных народностей и наций.
«Нынешняя итальянская нация, - говорит товарищ Сталин, - образовалась из римлян, германцев, этрусков, греков, арабов и f. д. Французская нация сложилась из гал­лов, римлян, бриттов, германцев и т. д. То же самое нужно сказать и об англичанах, немцах и пр. сложившихся в на­ции из людей различных рас и племен».1 И в гораздо более древние времена более обширные группы племён - герман­цы, славяне и другие - впитали в себя и ассимилировали десятки и сотни мелких племён, как протогерманских, про-
1 И.   В.   Сталин,   Марксизм   и   национально-колониальный   вопрос, Партиздат, 1935, стр. 4.
22
тославянских, так и ставших германцами и славянами в силу включения их в очаги германского и славянского эт­ногенеза в результате экономических, политических и куль­турных связей, ибо «когда говорят о конкретном племени (а не об отвлечённом племени - примитиве), то это опре­делённое скрещение ряда племён...» Так писал извест­ный советский учёный языковед, археолог и историк Н. Я. Марр.
Речь, культура и обычаи древних народов, само наимено­вание которых исчезает, продолжают в пережиточной форме сохраняться у их далёких потомков.
Эти последние резко отличаются от древнейших племён и народов во всём, но всё же они являются физическими потомками своих отдалённых предшественников.
2. Все передвижения и переселения народов, а они в ис­тории были и неоднократно, как правило, «е затрагивают основных масс населения той или иной области, страны, края как физической величины.
Говоря о переселении народов, трудно отказать себе в удовольствии привести одно яркое и красочное место из популярной брошюры академика А. Н. Толстого «От­куда пошла Русская земля».
 «Движение народных масс подобно морским волнам, - кажется, что они бегут издалека и разбиваются о берег, но вода неподвижна, лишь одна волна вызывает взлёт и падение другой. Так и народы в своей массе обычно неподвижны, за редким исключением; проносятся тысячеле­тия над страной, проходят отряды завоевателей, меняются экономические условия, общественные отношения, племена смешиваются с племенами, изменяется самый язык, но основная масса народа остаётся верной своей родине».
Вытекает ли из этого, что советская историческая наука должна отрицать передвижения и переселения народов и сводить всё их историческое развитие только к одной эволюции, так сказать, к «перевоплощению»? Отнюдь нет. Но складывание племён и народностей явилось результа­том отнюдь не одних переселений.
Н. Я. Марр указывает:
«В формации славянина, конкретного русского, как, впрочем, по всем видимостям, и финнов, действительное историческое население должно учитываться не как источ-
23
ник влияния, а творческая материальная сила фор­мирования1. ..».
Древнее население Европы, в процессе общественного развития, передвижений и скрещений, в процессе эволю­ции быта, мышления и языка, выковывает и формирует, развиваясь и преобразовываясь, впитывая в себя и погло­щая пришлые племена и группы, этнические объединения более поздних времён. Оно, это древнейшее население, принимает участие в формировании и славянства, и фин­нов, и литовцев, и угорских, и тюркских народов. Ибо нет и не может быть «расово чистых» народов, нет и не может быть совпадения рас и языков, нет и не может быть «этнически чистых» племён, народностей и наций.
И в формировании современного славянства приняло участие множество племён глубокой древности: тех, кого уже знают древние греческие и римские историки и гео­графы, и тех, которые сошли со сцены ещё до того, как варварская Средняя и Восточная Европа стала известной писателям древности
На первый взгляд отнесение ряда племён к непосредст­венным предкам славян кажется натянутым, но «что по­нимать под племенем. Тварей одного вида, зоологический тип с врожденными ab ovo (с самого начала -В. М.) племенными особенностями, как у племенных коней, пле­менных коров? Мы таких человеческих племён не знаем, когда дело касается языка» (Н. Я. Марр).
А язык -основа народности, добавим мы от себя. Та­кова постановка вопроса о происхождении и развитии на­родов и языков.
Исходя из этих двух положений, мы и попытаемся по­дойти к вопросу о происхождении славян.
В поисках этнических предшественников славян мы уг­лубляемся в тот период, времени, когда на территории Европы ряд неолитических племен, ещё не будучи сла­вянами в собственном смысле этого слова, выступая лишь в качестве «пра» или «протославян», т. е. этнических сла­гаемых, из которых в дальнейшем, в силу исторических условий, образуется славянство, вступает в связь друг с другом, и, на основе общности хозяйственного уклада и сношений между ними устанавливается культурная и этни­ческая общность или, во всяком случае, близость.
В формировании современных славянских народов при-
24
няло участие множество племён и народов древности, при этом мы отмечаем, что основная линия этногенеза идёт от дробности к целостности, от множественности к единству, не к расчленению единого пранарода с определёнными, с са­мого начала сложившимися антропологическими (сомати­ческими) и языковыми устойчивыми и неизменяющимися особенностями, а к объединению слабо связанных между собой этнических образований в великие семьи народов
Понятно, что такое сближение происходит и в отдалён­ные и в более близкие нам времена, чаще всего между племенами, близкими друг другу по образу жизни, уровню общественного развития, по быту, языку, культуре, что имеют место и обратные процессы, а именно расхождения, расчленения единого на дробное, разъединения, выключе­ние племён, их частей или групп племён из этногонического процесса, их передвижения и переселения, поглоще­ние ими других племён или ассимиляция, всё новые и но вые дробления, перемещения и скрещения.
И каждое современное этническое образование является продуктом чрезвычайно сложного исторического процесса схождения и слияния, дробления и распада, переселений и перерождений, скрещений и трансформаций, разнообразных этнических, т. е. языковых, расовых и культурных элементов.
Из этих позиций мы исходим при попытке постановки про­блемы этногенеза славян и, в частности, восточных славян. Уже за 3000_лет до н. эры, неолитические. племена Европы поделились на охотничье-рыболовческие, занимавшие почти всю лесную полосу Восточной Европы от Балтики до Урала и от крайнего Севера до Припяти и Дёсны и создавшие так называемую культуру"ямочно-гребенчатой керамики», и земледельческие, занимавшие более южные области Европы  Атлантического океана до Днестра,
среднего Днепра и Дуная.	
На востоке этой территории, в современных Югославии, Румынии, на Правобережной Украине и, частично, в. Заднепровском левобережье неолитические земледельческие племена создают так называемую «Tpипольскую культуру», своеобразную, яркую, высокую культуру оседлых племён, занимавшихся мотыжным земледелием и живших мат­риархальными родами.
Земледелие трипольцев носило так называемый «огороднический» характер, так как земля возделывалась от руки,
25
мотыгой, как огород. Трипольцы возделывали просо, ячмень, пшеницу. В раннетрипольское время примитивное мотыжное земледелие было ведущим. Земледелие сочеталось со скотоводством, носившим пастушеский характер, причём разводился главным образом крупный рогатый скот, и только позднее, в позднетрипольское время, наряду с ро­гатым окотом появилась недавно приручённая лошадь. Скот разводился только на подножном корму, и никаких заго­товок сена не было. По мере необходимости и в момент опасности скот загонялся на площадь внутри поселения. Охота и рыбная ловля, особенно последняя, играли второстепённую роль.
Трипольцы "Выли оседлым земледельческим населением. Их посёлки располагались у воды, но при этом не всегда избирались берега больших рек, а зачастую Трипольцы до­вольствовались небольшим ручейком, текущим по дну степ­ного оврага. Это обстоятельство отчасти и обусловливали слабое развитие рыболовства. Оседлость трипольцев спо­собствовала развитию гончарного искусства и созданию знаменитой расписной трипольской керамики.
Жилищем трипольцам служили большие дома, покрытые двускатной крышей, стены которых были сплетены из ветвей и обмазаны глиной. Стены домов трипольцы иногда расписывали краской. Дом возводился на плотной глиня­ной площадке, которая служила полом. Внутри дома по­мещались печи.
Позднетрипольские племена отходят от мотыжного зем­леделия. Усйливается значение скотоводства и охоты. Глав­ным домашним животным вместо крупного рогатого скота cстановится лошадь. Вместе с ростом скотоводства наблю­дается и естественный результат этого явления - большая подвижность населения. Время от времени в некото­рых местах начинаются переходы с места на место. Ухуд­шается керамика. Исчезают большие дома, и их место за­нимают семейные землянки. Поселения трипольцев этой поры сосредоточиваются уже главным образом на низмен­ных левых берегах степных и лесостепных рек. Наблюдает­ся переход к патриархально родовым отношениям. Появ­ляются и распространяются первые украшения и орудия из меди и бронзы. Начинаются межплеменные войны. Возникают укрепленные поселения - городища.
Нам неизвестны племенные названия создателей «Три
26
польской культуры», мы не знаем, каковы были их языки, а язык - основа этноса, основа народности, но не свя­зывать эти земледельческие оседлые племена, к которым генетически восходит ряд племён Приднепровья, с позд­нейшими славянами, также не представляется возможным Несомненно, что создатели «Трипольской культуры» приня­ли в какой-то мере участие в формировании славянства.
Земледельческие традиции, имеющие глубокие историче­ские корни в Среднем Приднепровье и сопредельных обла­стях, остатки древних религиозных представлений, свойст­венных трипольцам, сохранившиеся у позднейших обитате­лей этих мест вплоть до времён древней Руси (культ ма­тери-Земли, культ быка), сохранение некоторых особенно­стей материальной культуры и т. п., - всё это генетически роднит трипольцев с земледельческими скифскими племе­нами, а этих последних - с восточным славянством.
«Трипольская культура» связывала население Приднеп­ровья, с одной стороны, с Западом, с Подунавьем, с протоиллирийцами, с племенами культуры «ленточной керами­ки», с другой - с Балканами, с  протофракийцами, племе­нами культуры «крашеной керамики», со Средиземноморьем.
Несколько более высокое развитие культуры трипольцев, выделяющее их из числа других неолитических земледель­ческих племён, объясняется влиянием со стороны древних цивилизаций Восточного Средиземноморья, в частности Крито-Микенской культуры, так ярко сказывающееся на культуре древних фракийских племён.
Со времён Триполья племена Восточной Европы всту­пают в общение с цивилизациями Восточного Средизем­номорья - древнейшего очага человеческой культуры, и по­падают в орбиту их влияния.
В силу всего изложенного нет оснований не признавать в трипольцах один из древнейших компонентов славянства и можно вслед за Хвойко, открывшим «Трипольскую куль­туру», говорить о создателях «Трипольской культуры» как о «протославянах», учитывая, конечно, исторические пере­движения и скрещения.
В лесной полосе Восточной Европы, к северу от обла­стей распространения трипольской культуры, обитали пле-мена, отличавшиеся от земледельцев-трипольцев.
Племена лесной полосы Восточной Европы создают культуру «ямочно-гребенчатой керамики» (3000-1000 лет
 	27
до н. эры). Эта культура принадлежит рыбакам и охотникам, жившим родами, объединёнными в племена, в поселениях, не знавших укреплений, причём зимой жильём служила землянка, а летом - шалаш. Господствовали матриархальные отношения.
Большинство лесных племён, племён рыболовов и охотников, в дальнейшей своей истории дало литовские и главным   образом финно-угорские племена Восточной Европы Но часть их со временем, в середине I тысячелетия н.э. смешалась с земледельческими протославянскими племенами, обитавшими к югу и западу от них, и ославянилось. Процесс   поглощения  малочисленных и  слабо связанных друг  с  другом  лесных племён славянами шёл и paньше и позднее (так, например, уже в летописное время образов. литовское племя голядь и восточно-финские племена мурома и весь), что нашло отражение и в духовной и территориальной культуре (например, сходство керамики славянских   городищ так называемого «Роменского типа», распространённых в IX в. на левобережной Украине, явно северного,   лесного происхождения,  с «ямочно-гребенччатой керамикой», наличие общих элементов в языке, обычааев и т. д.). Это даёт нам право утверждать, что и часть племен лесной   полосы   является   далёкими предками BOCTOчных  славян.
В более поздние времена, между 2500 и 1800гг до н. эры, создаётся земледельческая, так называемая "лужская-кульзура», охватывающая земли от_Эльбы и Верхнего Дуная до Днепровского правобережья от Балтики до Карпат на востоке , несомненно связанная с культурой племен позднего Триполья.
Область распределения «лужицкой культуры» совпадает с землями, занятыми славянством уже в исторические времена.	
«Лужицкая культура» без какого бы то ни было разрыва связывается с  культурой  «полей погребальных урн», безусловно славянской.
Всё это даёт нам возможность видеть в областях ]распространения «лужицкой культуры» второй, западный, славянского этногенеза.
Племена «лужицкой культуры» возводили большие городища, окружённые  валом и бревенчатыми стенами. Обычным жилищем служили большие деревянные дома. На некоторых
28
.городищах обнаружены остатки мостовой. Высокого развития достигают земледелие и ремесленная  деятельность. Hecомненным  для   нас  является тот факт, что в эпоху позднего неолита, и бронзы, на низшей стадии варварства, у ряда земледельческих племён, сохранивших следы древности зарождения у них земледелия и своей этнической близости - в общности земледельческих терминов в их языках на   огромной  территории Центральной и Восточной Европы начинают складываться общие черты. Нет никакого сомнения в том, что славянское единство развивалось на основе древней земледельческой культуры, Тщательный анализ земледельческих терминов во всех славянских   языках даёт возможность говорить об их удивительной близости, больше того - о тождестве, несмотря на огромные  расстояния, отделявшие славянские народы один от другого.   Так,   например,   термин  «жито» от глагола жить» существует во всех славянских языках в обозначении  главного рода хлеба, бывшего основным продуктом питания, и обозначает рожь, ячмень, пшеницу, а у резян - даже кукурузу. Слово «обилие» означает богатство вообще и одновременно урожай хлеба, хлеб собранный, хлеб на корню и хлеб вообще. Слово «брашьно» («борошно»)  означает и имущество, и еду вообще, и, в частности, муку. Приведённое свидетельствует о том, что у древних славян в эпоху их первоначальной близости земледелие играет решающую роль, так как термины, означающие богатство имущество, даже самоё жизнь, взяты из земледельческой терминологии и обозначают хлеб как главную пищу, имущество и средство к поддержанию жизни.
Кроме того, мы можем сделать вывод о древности зем­леделия и о тесной связи славянских племён между собой в период зарождения у них земледелия, на что указывает общность сельскохозяйственных терминов.
Название целого ряда злаков тоже носит общеславян­ский характер - «пьшеница» (пшеница), «пьшено» (пшено), «овос» (овёс), «зръно» (зерно), лён и др. Общеславянски­ми терминами являются «ррати» (пахать), «сеять», «ратай» (пахарь), «нива», «семя», «ролья» (пашня), «ляда», «це­лика», «угор», «перелог», «бразда», а также обозначения земледельческих орудий: соха, плуг, лемех, рало, борона, мотыга, лопату.
29
лых, когда подвижные и воинственные кочевники начали непрерывные нападения на оседлые земледельческие пле­мена, результатами которых был увод скота и рабов, грабеж и насилия, земледельцы принялись за постройку укреплённых городищ,  возведение огромных,  длинных, так называемых "змиевых», валов и т. п. Так возникли гро­мадные городища скифской поры: Пастерское, Бельское, Матронинское и др.
Они располагаются главным образом, как и ранее, на берегах небольших рек, у оврагов, на дне которых текли ручьи. Интересной особенностью городищ скифской поры является их тяготение к лесным массивам, служившим естественной защитой о г враждебных степняков-кочевий ков. Даже на опушках лесных массивов мы почти не встре­чаем городищ. Больщая площадь городищ, обнесённых ва­лом и рвом, к достигающая нескольких тысяч гектаров представляет собой целый заселённый район с поселением из землянок, полуземлянок и наземных жилищ, с обрабо­танными полями, площадкой для скота и т. д. У скифских земледельческих племён существовало плужное земледе­лие. Возделывались просо, пшеница, лук, чеснок», лен, ко­нопля. Несмотря на господство земледелия, у скифских земледельческих племён большую роль играло скотоводство. Орудия .труда изготовлялись из меди, бронзы, а позднее и железа.
Скифские городища довольно многочисленны, и от Дне­стра и Припяти до Северного Донца их насчитывается более сотни.
Древнегреческий писатель Геродот, «отец истории», по­сетивший Северное Причерноморье в V в. до н. эры, го­ворит о том, что к северу и западу от кочующих скифов живут скифские и не скифские оседлые земледельческие племена.
В 10-11 днях пути от низовьев Днепра, т. е. на тер­ритории современных Запорожской, Днепропетровской, Киевской и Полтавской областей, он помещает скифов-пахарей.
Земледельческие племена занимают обширную террито­рию от Бессарабии и Днестра до Северного Донца.
Выделение воинственных Кочевых племён, занявших причерноморские степи и постоянно нападавших на жив­ших к северу и северо-западу оседлых земледельцев, по-
34
будило этих последних для борьбы со степняками создать целую укреплённую линию, состоящую из длинных валов и огромных городищ, тянущуюся на сотни километров. Создание такой укреплённой линии было под силу только племенным объединениям. Следовательно, времена скиф­ских земледельческих племён (Vlll-VII вв. до н. эры и до III-Il вв дo н. эры), когда земледельцы боролись с кочевниками, прорывавшимися до Припяти, Польши и Вос­точной Пруссии, были временами укрепления тесных меж племенных связей, а следовательно, временами установле­ния языковой культурной и бытовой общности. Это был большой диалектический скачок в процессе славянского эт­ногенеза, первый этап формирования славян из аморфной массы палеоевропейских племён. Генетическая связь в го­родищах скифской поры культурных слоев эпох скифской и киевской, отсутствие указаний на смену населения этих городищ, сходство обычаев, верований, вещественных па­мятников, произведений искусства, наконец, самого антро­пологического типа скифов и древних русских, связи скиф­ских языков с славянскими, конкретно, русскими, показан­ные Н. Я. Марром, - всё это говорит о том, что вклад скифских земледельческих племён в славянство очень ве­лик, как велик и вклад скифской культуры в древнерус­скую культуру.
Как показали раскопки ряда городищ скифской поры в среднем Приднепровье, особенно на территории Киевщины, как то: Жарища, Матронийского, Великобудского и др., они были обитаемы от времён скифов и до периода рас­цвета Киевского государства. Вскрытая раскопками эво­люция культуры земледельческого населения ведёт от земледельческой скифской культуры к культуре «полей погребальных урн» времён готов, гуннов и антов, причём обе они генетически тесно связаны и последняя является дальнейшим развитием первой, затем к культуре VII- VIII-IX вв., за которой укрепился термин «раннеславян-ской», и, наконец, всё это покрывается слоями культуры Киевской Руси XI-XII вв.
Культура земледельческих племён скифской поры как бы незаметно перерастает в культуру «полей погребальных урн» (о которой речь будет далее)  уже  безусловно сла-вянскую, и перерастает без каких бы то ни было указаний на смену населения.
35
Не представляет исключения и сам Киев, на территории V которого не раз находили скифо-сарматские, греческие и римские вещи: керамику, римские монеты, бронзовые и железные изделия и т. п, остатки культуры «полей погребальных урн» и, наконец, вещи «раннгславянской» поры, что свидетельствует, между прочим, о возник навении Киева как поселения ещё в первые века нашей эры.
В народном искусстве древней Руси продолжаются тра­диции скифо-сарматского искусства (терракоты, «черпала», вышивки, в частности, вышивки, изображающие коней и богинь, и т. д.).
Внешний облик скифа (так, как он представлен в изо-
бражениях) также имеет поразительное сходство со сла­
вянским, русским типом.	
В религиозных представлениях древних славян длитель­ное время сохраняются пережитки скифо-сарматских ре­лигиозных представлений.
Поэтому мы можем утверждать, что потомки трипольцев - скифские земледельческие племена Приднепровья - могут одновременно считаться одним из предков восточ­ных славян-протославянами, при этом протославянами, не порвавшими связи с западным, повислинско-прибалтийским очагом славянского этногенеза.
В этногенез восточного славянства включились и другие племена.
Это  были невры,  о которых говорит Геродот и память о которых   сохранилась в топонимике   западных   областей       древней Руси.
Между Вислой и Западным Бугом, а быть может, и дальше на восток до Днепра лежали земли невров. Ника­ких сдвигов населения на этой территории нельзя отметить на протяжении двух-трёх тысячелетий и во всяком случае от Геродота и до времени Киевского государства.
Геродот сообщает только о передвижении невров на восток, в земли будинов, которых исследователи считают протофиннами, и это, быть может, первое глухое упомина­ние о расселении славян на восток, в земли древних фин­ских племён.
В Заднепровье среди финских наименований встречаются и чисто славянские, например, Десна, причём название ле­вого притока Днепра «Десной» заставило исследователей
36
говорить о расселении славян по левобережью из среднего Поднепровья на север, вверх по течению Днепра. Харак­терно то обстоятельство, что земледельческие племена древних культур (Трипольской, «полей погребений») почти не занимали левый берег Днепра, а если и обитали здесь, то главным образом на среднем течении.
Имя невров отложилось в топонимике края.
По течению Западного Буга, где ещё в XVI в. лежала «Нурская земля», струятся Hyp, Нурец и Нурчик. Здесь когда-то жили невры и в летописные времена народ «нари-цаемии Норци, иже суть Словене».
Эти неясные указания, вера в волков-оборотней, почита­ние змей связывают геродотовых невров с литовским и за­паднорусским населением этого края летописных и более поздних времён.
В состав славянства вошли несомненно и племена Придунайских земель, которых древние греки называли гетами, а римляне - даками. Не случайно Феофилакт Симокатта упорно называет славян гетами, подчёркивая, что так именовали славян в древности, а на изображениях знаменитостей Траяновой колонны, поставленной в честь покорителя Дакии, римского императора Траяна, среди фигур, изображающих покорённых обитателей Дакии, встречаются фигуры «варваров» со славянским типом лица, причёской, одеждой и т. д.
В течение длительного процесса формирования славян­ства в него включились и другие племена. Несомненно в со­став славянства вошли лугии, жившие на территории совре­менных Лужиц (Восточная Германия), частично кельты (Карпаты и Закарпатье), фракийцы, иллирийцы (Подунавье и Балканы), прафинские и пралитовские племена севера.
Процесс расширения очага славянского этногенеза, в ко­торый включаются различные племена, постепенно сливаю­щиеся с протославянами в единый славянский массив, нахо­дит отражение в распространении на обширной территории культуры «полей погребальных урн». Так как в первых письменных источниках эта территория выступает в основ­ном как область расселения славян, то и культуру «полей погребальных урн» мы считаем славянской.
Культура «полей погребальных урн» возникает в Подне-провье около н. эры. Несколько раньше она появляется в западных областях Центральной Европы, в районах древней
37
«лужицкой культуры», т. е. в тех местах, где ещё в конце неолита и в эпоху бронзы наметилась культурная общ­ность, которую мы вправе назвать этногенезом протославян
«Поля погребальных урн» охватывают Бранденбург и Лужицы, где доходят до Эльбы, северную Чехию, Моравию, Познань, Закарпатье, Галицию и Польшу. В Восточной Ев­ропе они распространены на Волыни, среднем Приднепро­вье, где «поля погребений» выходят частично на левый бе­рег Днепра у устья Десны и южнее, в Полтавской обла­сти; в бассейне Западного Буга, где они встречаются восточнее и севернее Бреста до Гродно, а на северо-востоке северные «поля погребальных урн» доходят до верховьев Днепра.
Несмотря на сравнительно широкое распространение! «по­лей погребальных урн» в Восточной Европе, основными их центрами на востоке являются Приднепровье и Западная Украина, где (в Чехах и Поповке) находятся древнейшие её очаги, восходящие к неолиту и бронзе.
В лесостепной полосе Украины нанесён на карту 161 пункт находок «полей погребальных урн», датируемых только 1-4 вв. н. эры. Большое количество «полей по­гребений» датируется несколько более поздним временем.
Ничем не выделяющиеся над поверхностью земли «поля погребальных урн» обнаруживаются с трудом. Они, пред­ставляют собой кладбища, состоящие иногда из 600 и более индивидуальных погребений. Для культуры «полей погребальных урн» характерны сочетание трупоположения с трупосожжением и наличие урн с прахом и вещами, поставленных на глиняной площадке, напоминающей площадки Триполья. Инвентарь бедный, однообразный и состоит главным образом из фибул, шпилек, бус, гребеш­ков, подвесок, пряслиц, пряжек и т. п. Из орудий труда попадаются серпьг. Оружие не встречается вовсе. Из им­портных вещей попадаются стекло, краснолаковая по­суда, серебряные и бронзовые украшения, морские рако­вины. Нередки находки  римских монет.
Период зарождения и развития культуры «полей погре­бальных урн» был временем, когда Центральная и Восточ­ная Европа, населённые пёстрыми по культуре много­язычными племенами, находились под влиянием Рима, когда границы могущественной Римской империи в заду­найской Дакии простирались на севере до Карпат, а на
38
востоке до низовьев Днепра, когда вместе с вовлечением в торговлю с Римом, с античными городами Причерно­морья и Подунавья на север проникали не только рим­ские изделия, украшения, драгоценности и монеты, об­наруживаемые в кладах древних славянских земель эпохи великого переселения народов, но и римское влия­ние. Торговля с Римом варварских племён, создавших культуру «полей погребальных урн», способствовала дальнейшему разрушению их первобытной изолирован­ности, начавшемуся ещё в эпоху позднего неолита и бронзы, их сближению между собой, втягивала в орбиту влияния Рима, создавала близость варварских племён между собой. Римское влияние шло не только по линии экономических связей; оно способствовало проникновению римской культуры в среду варварских племён. Этим влиянием объясняются предание о Трояне (под Трояном подразумевается покоритель Дакии римский император Траян), коляды и русалии, трансформировавшие древне-славянских «берегынь» в русалок, заимствование у рим­лян русскими меры сыпучих тел - «четверти» (26,24 литра), полностью соответствующей римскому «квад­ранту» (26,24 литра), появление местных подражаний римским фибулам, римской чёрной лощёной посуде и т. д. В борьбе- с Римом складывались рассыпались, и вновь складывались обширные объединения варварских племён, в которых деятельное участие приняли славяне, начавшие эпоху политического объединения славянства, - дальней­ший шаг по пути славянского этногенеза.
Так на рубеже двух эр на огромной территории от Левобережья Среднего Днепра до Лабы (Эльбы), от По­морья (Померании), Лужиц и Бреста до Закарпатья, Поднепровья и Нижнего Днепра в процессе объединения племён, языков и культур на древней местной «прото»-или «праславянской» основе начинает складываться соб­ственно славянство.
Я считаю необходимым подчеркнуть этот термин - «собственно славянство», так как процесс складывания этнически однообразных массивов на древнейших ста­диях (Триполье, «лужицкая культура», культура скифов-пахарей), в силу архаических форм объединения может быть назван процессом складывания «прото»- или «пра-славян», тогда как во времена «полей погребальных
урн» славянство  в  собственном смысле этого слова  вы­ступает уже в исторических источниках.
Этногенез славянства распадается на ряд этапов, отли­чающихся между собой тем, что каждый последующий этап имел место во времена более высокого уровня раз­вития производительных сил, производственных отноше­ний, быта и культуры, что и определило более совершен­ную стадию этнического объединения. Культура «полей погребальных урн, уже несомненно раннеславянская, подвергшаяся значительному воздействию римской циви­лизации на всей территории распространения «полей по­гребений», характеризуется высоким развитием произ­водства, социальных отношений, быта и культуры. Господствуют плужное, пашенное земледелие, высокоразвитое ремесло с гончарным. Крутой, а наличие в трупопо-ложениях более богатого инвентаря по сравнению с ин­вентарём трупосожжений свидетельствует об имуществен­ной диференциации, характерной для высшей степени варварства, для эпохи «военной демократии».
К сожалению, до сих пор плохо изучены поселения культуры «полей погребальных урн». Повидимому, основ­ным типом поселения были открытые «селища», хотя создатели «полей погребений» продолжали обитать и в огромных древних скифских городищах: Пастерском, Матронинском, Великобудском. Появляются и небольшие городища типа Кременчугского, Кантемировского и др. Но были ли их создателями те, кто хоронил своих по­койников на «полях погребений», - сказать трудно.
Культура «полей погребальных урн» в значительной степени отличается от культуры этого же периода вре­мени, распространённой в верховьях Днепра, Волги и Оки, где позднее мы находим северные восточнославянские племена. Поэтому можно с уверенностью сказать, что процесс возникновения славянства в более южных и за­падных областях Европы, где оно выступает в I - VII вв под названием «венедов», «славян» и «антов», начался раньше, чем на севере. Но о племенах северной части Восточной Европы мы будем говорить далее, в связи с вопросом об антах.
Итак, мы должны констатировать, что в первые века новой эры процесс этногенеза славян протекает чрезвы­чайно быстро и в яркой форме. В этот процесс включа-
40
лись и племена, в эпоху неолита и бронзы чуждые прото-славянской культуре, становясь таким образом славя­нами, так же точно, как отдельные племена протославян-ской группы могли быть позднее поглощены соседями и ассимилироваться в их среде, что тем более понятно, если учесть сравнительно слабую заселённость лесных пространств, где часто племена различной этнической принадлежности сидели чересполосно, взаимопроникая в земли друг друга. Но племена, попавшие в основной, главный очаг славянского этногенеза, границы которого мы очертили ранее, несомненно, могут считаться созда­телями славянского этнического типа.
В процесс формирования славянства включились раз­личные племена, причём не они поглотили славян, а сла­вяне растворили их в своей среде, так как одни из них сошли со сцены очень давно (кельты), другие были раз­громлены (гето-дакийцы), третьи перенесли центр тяжести своей политической деятельности на запад (германцы), четвёртые, отсталые, малочисленные и рассеянные на огромном пространстве (угро-финны и балтийцы), сами подпали под влияние славян.
В качестве примера приведём так называемую «липицкую культуру» (от с. Липица Горна Рогатинского района Западной Украины), представляющую собой_ местный вариант культуры «полей погребальных урн». Липицкая культура, с одной стороны, сближается с культурой земли гетов, древней Дакии (Румыния, Вен­грия) раннеримского периода, с другой - перерастает в раннеславянскую культуру. В это время (III-V вв. н. эры) начинают сливаться два очага этногенеза восточных сла­вян - Прикарпатский и Среднепетровский. В процессе этого слияния ославяниваются остатки гето-дакийских, кельтских, скифских и сарматских племён, и далёкие потом­ки тех, кого греки называла гетами, а римляне даками, бессами, костобоками и т. д., выступают уже в качестве юго-западной ветви восточнославянских, русских племён.
Наличие в древней Дакии римской поры славянской то­понимики (Patissus-Потиссье, Pistra-Быстра, Быстрица, Tsierna - Чёрная и т. д.), находка древнегреческой над­писи «dzoapan» - жупан, антропологический и этногра­фический тип варвара Дакии подтверждают наши пред­положения,

Таковы составные части славянства по археологическим данным.
Вполне понятно, почему своё рассмотрение вопроса о происхождении славян мы начали с рассмотрения памят­ников материальной культуры.
Ещё до того, как писатели древности впервые упомя­нули о венедах, славянах и антах, за столетия и даже тысячелетия до н. ары, на обширной территории начи­наются процессы, приведшие к образованию племенных массивов, которые складываются в землях исторических славян.
Если материальную культуру славянских земель эпохи письменных источников мы можем безоговорочно считать славянской, то, анализируя пути её сложения и её истоки, мы можем проследить и те протославянские элементы, из которых она сложилась в результате длительного и сложного развития, и то исчезновение частных, локаль­ных, а следовательно, племенных признаков, которые столь характерны для глубокой древности, и нарастание общих, которое не оставляет сомнения в том, что пле­мена однородной культуры складываются в этническое образование нового типа - славянство.
С начала н. эры о славянах говорят и письменные источники.
В Певтингеровых таблицах - дорожнике, составленном в самом начале н. эры при императоре Августе, дважды упоминается племя венетов, соседей бастарнов, обитав­ших на Карпатах, и гетов и даков, занимавших низовья Дуная; дважды потому, что, очевидно, дорога два раза проходила через их землю. Певтингеровы таблицы - один из первых источников, говорящих о венедах.
В «Естественной истории» Плиния Старшего, жившего в I в. н. эры, мы читаем: «Некоторые писатели передают, что эти местности, вплоть до реки Вистулы (Вислы), за­селены сарматами, венедами, скифами, гиррами».
В «Германии» Тацита также говорится о венетах или венедах: «Здесь конец страны свевов. Относительно" пле­мен певкинов, венетов и финнов я не знаю, причислять ли мне их к германцам или сарматам... Более похожи венеты на сарматов по своим нравам и обычаям».
Ещё одно упоминание о венедах мы имеем в «Геогра­фии» Птоломея: «Сарматию занимают очень большие
42
племена Венеды вдоль всею ЁенедскоГо залива; на Да­кии господствуют певкины и бастарны; по всей террито­рии, прилегающей к Меотийскому озеру, - языги и роксаланы; в глубь страны от них находятся амаксобии и аланы -скифы».
И это не первые упоминания о венедах. О венедах знали в классической Греции.. Так, например, Геродот сообщает о том, что янтарь привозят с реки Эридана от енетов (венетов). Софокл (V в. до н. эры) знал, что ян­тарь доставляют с севера, с берегов Северного океана, добывая его в какой-то реке у индов. В енетах (вене­тах) и индах V в. до н. эры не трудно усмотреть виндов или венедов.
Сравнивая и сличая скупые свидетельства древних авторов, мы можем сделать вывод, что венеды обитали к северу от Карпат до Балтийского, моря («Венедского за­лива»). Оттуда северная граница расселения венедов шла на восток вдоль полосы озёр и болот к Нарове и Припяти и на запад заходила за Вислу к Одеру. Южная граница венедов от северных склонов Карпат шла на восток вдоль лесостепной полосы, в юго-западной части которой венеды были соседями даков, а в юго-восточ­ной - сарматов.
Что под термином «венеды» скрываются славяне, не вызывает никаких сомнений.
Если для Плиния, Тацита и Птоломея венеды - мало­известный народ далёкого севера, а Тацит откровенно сознаётся в своей неосведомлённости по поводу того, к кому из известных римлянам народов - германцам или сарматам-их причислить, высказавшись всё же, после некоторых колебаний, в пользу близости венедов по нра­вам и обычаям к сарматам, то более поздние писатели, познакомившиеся со славянами и антами во времена их вторжения в пределы Византийской империи, не колеблясь, считают венедов древним названием славян и антов.
Историк готов Иордан, писавший в VI в., указывает: «От истока реки Вислы на неизмеримых пространствах основалось многолюдное племя венедов. Хотя названия их изменяются теперь в зависимости от различных племён и местностей, однако, главным образом они именуются склавинами и антами». И далее: «Они (славяне. - В. М.), как мы установили в начале изложения, именно в перечне
43
народов, происходя из одного племени, имеют теперь три имени: т. е. венеды, анты и склавины».
Венедами называли славян и позднее. Так, Алкуин го­ворит о «славянах, которых мы называем венедами». О «венедах» и их реке Висле говорит так называемая «Песня английского путника» (VIII - IX вв.). Немцы и по сю пору называют славян «вендами», а финны - «венейя».
Никаких следов языка венедов в письменных источни­ках мы не обнаруживаем. Никаких слов, никаких имён собственных писателей древности нам не сохранили.
Тем большее значение приобретает топонимика - «язык земли».
Речь древнейшего населения отложилась в названиях рек, озёр, болот, гор, лесов. Так, например, если «дон» по-осетински (осетинский язык принадлежит к иранским языкам) означает «вода», то это значит, что название реки Дона дано было сарматами, среди которых были иранцы.
Так же точно название озера «Селигер» объясняется из финских языков, в которых оно обозначает «рыбное озеро» (или «изрезанное озеро», «озеро уклейки»).
В русском же языке эти слова - лишь набор звуков, ассоциируемый с определённым географическим пунктом.
Это означает, что оба названия даны не русскими, не славянами и область Дона и Селигера была заселена славянами поздно и они восприняли эти названия от на­селения с иной речью, древнейшего населения данных областей.
Там же, где текут Припять, Бобр, Десна, Березина, Вепрь, - там издавна обитали славяне.
Если мы обратимся к «языку земли», то увидим, что почти по всей территории распространения культуры «по­лей погребальных урн» господствует славянская топонимика.
На всем пространстве от Поморья, Лужиц, Силезии до Заднепровья и Полесья, от низовьев Вислы до Карпат и даже Закарпатской низменности тянутся земли, по ко­торым текут Десна и Припять, Березина и Тетерев, Бобр и Вепрь, где такие наименования, как Болотница, Бродница, Гнилая, Добра, Ельня, Комар, Яблоница, Быстрица, Лозница и т. п., встречаются повсеместно.
К северу от Припяти тянутся земли, где встречается смешанная славяно-литовская и литовская топонимика
44
(Упа - литовское «река», Жиздра - лит. «песок», Нара - лит. «петля», Обща -лит. «ольховая» и т. д.).
Близость и созвучность языка древнейшего населения
Ясельды, Немана и Нарева - протолитовцев и славян -
результат того времени, когда речь племён, населявших
этот край, ещё не была ни славянской, ни литовской, но
заключала в себе зародыши той и другой. Это была
эпоха венедов Плиния, Тацита и Птоломея.
Литовские наименования встречаются далеко на вос­токе и северо-востоке. Ещё дальше, в верховьях Днепра, Оки, Волги и далее на восток топонимика, как правило, финно-угорского происхождения.
Характерно, что область распространения топонимики такого рода в основном совпадает с границей распростра­нения в неолитическую эпоху культуры OXOTHиKOB  и рыба­ков, создателей «ямочно-гребенчатой керамики». Когда мы говорим о топонимике финно-угорского происхождения, то имеем в виду, конечно, не современные исторические фин­ские народы и не современную речь восточных финнов.
В «языке земли» Восточной Европы отложилась речь древнейшего населения. Это были палеоевропейцы, слож­ный комплекс разноязычных племён, следы речи которых сохранились и в топонимике и в языках финских пле­мён севера Восточной Европы, и в языках литовских, и в языках славянских племён. Но север и восток Восточ­ной Европы были очагом этногенеза финно-угорских пле­мён, тогда как северо-запад - литовских, а запад, центр и юго-запад - славянских племён. Поэтому в одних ме­стах превалирует славянская топонимика, так как более устойчивыми при данных исторических условиях оказа­лись те элементы в доиндоевропейской и дофинно-угорской речи палеоевропейцев, которые были исходно-славянскими, в других - финно-угорская, так как здесь шёл процесс формирования из древних языков финно-угорской речи, и поэтому, естественно, сохранились те их эле­менты, которые были близки к исходно-финно-угорским и т. д.
Исходя из анализа «языка земли», мы приходим к вы­воду, что славянская топонимика земель от Одры и Лабы до Десны и Сожа - очень древнего, происхожде­ния. В ней, как в зеркале, отразился древнейший этап истории славян.
45
В однообразных названиях рек и озёр, гор и лесов древнее население сохранило память о себе, о своей куль­туре, своих обычаях и религиозных верованиях. Это на­селение было славянским. Постепенно славянская топо­нимика охватывает всё новые и новые земли, распро­страняется на север и северо-восток, на запад и юг. Это свидетельствует о расселении славян и о включении в очаг славянского этногенеза племён с иной в прошлом, не протославянской речью и культурой (лугии, частично кельты, восточные германцы и гето-фракийцы на западе, финно-угорские и литовские племена на востоке, в част­ности, в более поздние времена, голядь, меря, весь, мурома   и  др.).
/Так расширяется круг предков славян. Этот процесс усилился в эпоху вторжений славян в пределы Визан­тийской империи, в период их расселений на запад, на север и восток, всколыхнувших весь славянский мир, когда древнейший очаг славянского этногенеза в Восточ­ной Европе включил в орбиту своего влияния, а следо­вательно, и в процесс формирования славянства прото-славянские племена верховьев Днепра, Оки и Волги.»
Период «бури и натиска» славян, сплачивая их в войнах и походах на Византию, в то же самое время был эпохой расселения славян, расчленения и отпочкования племён, диференциации славянских языков и культур, т. е. эпохой не только объединений и схождений, но и расхождений и изоляции, которые привели славян на по­бережье Адриатики и на верховья Волги, на берег Фин­ского залива и на Балканы и обусловили формирование новых племенных языков, зарождение местных культур­ных и бытовых особенностей славянских племён, всё более и более отличающихся друг от друга.
Это было в середине I тысячелетия н.  эры.
Так разрешает современная наука сложный и очень
важный для понимания древнейшей истории русского на­
рода вопрос о происхождении славян.	 
ГЛАВА   III
АНТЫ.   НАЧАЛЬНЫЙ   ЭТАП   В   ИСТОРИИ   РУССКОГО НАРОДА И РУССКОЙ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ
Около середины 1 тысячелетия н. эры происходит обо­собление восточнославянских племён, известных нам по источникам VI - VII вв. под наименованием антов.
«От истока реки Вислы на неизмеримых пространствах основалось многолюдное племя венедов. Хотя названия их изменяются теперь в зависимости от различных пле­мен и местностей, однако, главным образом, они име­нуются склавинами и антами.
Склавины живут от города Новиетуна (Новиедуна. - В. М.) и озера, которое именуется Мурсианским, до Данастра, а на севере до Вислы. Место городов зани­мают у них болота и леса. Анты же, храбрейшие из них, живя на изгибе Понта, простираются до Данапра. Реки эти отстоят друг от друга на много дневных переходов».
Так говорит об антах и славянах историк готов Иордан. От Черноморского побережья у Лукоморья (Угла) и Днестра до Днепра простираются, по Иордану, земли антов - храбрейших из всех славянских племён.
Прокопий Кесарийский, живший, как и Иордан, в VI в. н. эры, в царствование византийского императора Юсти­ниана, несколько расширяет территорию расселения ан­тов. Он говорит о славянах и антах, «которые имеют свои жилища по ту сторону реки Дуная, недалеко от его берега». В другой части своего произведения «Готская война» Прокопий снова возвращается к вопросу о гра­ницах земли антов, которые он расширяет на восток, за Днепр, где, по его свидетельству, «занимают земли бес­численные племена антов».
О расселении славян и антов вплоть до низовьев Ду­ная сообщает и третий автор VI в. Я имею в виду Мав-
рикия или Псевдо-Маврикия В своём «Стратегиконе», говоря о славянах и антах, он указывает, что «их реки вливаются в Дунай».
Свидетельства писателей древности дают нам возмож­ность говорить о том, что анты занимали земли от гирл Дуная до Днепра и далее на восток, где границы их расселения точно установить трудно.
Здесь, на востоке, анты соприкасались с кочевыми и полуоседлыми племенами, обитавшими в лесостепной и степной полосе Дона и Донца. Эти племена были остат­ками сарматских племён, среди которых были и иранцы, и яфетиды (народы, близкие современным черкесам, че­ченцам, ингушам и т. д.), и тюрки
Их связи с антами прослеживаются и в языке (русско-яфетических, русско-иранских, русско-древнетюркских ре­чевых связях), и в материальной культуре (скифо-сарматские элементы в русском народном творчестве), и в ре­лигиозных представлениях (иранское слово «Хуршид» - солнце - в русском языке стало' обозначать бога солнца - Хорса, древнерусское божество Симаргл сохранился от времён сарматов-иранцев и т. д.).
Возможно, что здесь, у Донца, анты входили в состав сарматских политических племенных объединений. Север­ная граница антов нам неизвестна, но можно думать, что та часть «бесчисленных племён антов», которая была известна писателям раннего средневековья, вряд ли оби­тала далеко к северу от лесостепной полосы.
В  «Истории  Лангобардов»    Павла  Диакона, использо вавшей древнее сказание остготов о начале лангобардов1 говорится о «крае» (или «земле»)  антов - «Anthaib».
Где же была  «земля антов»?
Если обратиться к памятникам материальной культуры, которые в науке принято считать антскими, то следует отметить, что основным ядром земли антов было среднее Поднепровье: оба берега Днепра от Припяти до порогов, Подесенье, Посеймье, течения Пела, Сулы и Ворсклы. Отдельные островки антской культуры доходят до Воро­нежа на Дону, до Харькова и, наконец, до Херсона на Нижнем Днепре.
В результате   рассмотрения и  сопоставления приведён-
1 Остготы  и лангобарды - германские племена.
ных выше источников мы можем, наконец, установить
границы «края антов». «Край антов» окажется лесостеп­
ной полосоц, которая от Днепра к Бугу и Днестру и да­
лее к Дунаюо спускается всё южнее и южнее, почти до
самого берега Чёрного моря. Отсюда, от гирл Дуная и
побережья Чёрного моря, южная граница «края антов».
направляясь на северо-восток, пересечёт Днестр, Буг,
выйдет к Днепру южнее Киева, а оттуда лесостепь, за­
селённая «бесчисленными племенами антов" потянется
к Полтаве, Харькову, Курску и Воронежу. Анты живут
и южнее, в степи, на нижнем течении Днепра, возможно,
и восточней, но степь освоена ими мало. Так рисуется
нам «земля антов» по скудным, скупым и немногочислен­
ным, но, в силу этого обстоятельства, чрезвычайно цен­
ным источникам раннего средневековья.	,
Кем же были анты?
Нет никакого сомнения в том, что писатели VI - VII вв , прекрасно знавшие и славян и антов, уже в силу хотя бы того обстоятельства, что военная мощь славянских и антских племён Дамокловым мечом нависла над Визан­тийской империей, считают и тех и других потомками одного племени - венедов.
Иордан говорит о славянах и антах как о двух глав­нейших ветвях «многолюдного племени венедов».
Для Иордана, жившего в Мизии, современника и сви­детеля опустошительных набегов славян и антов на ви­зантийские земли, не было никаких сомнений в том, что славяне и анты - родственные, близкие друг другу группы племён, носившие ранее название венедов, кото­рое продолжало обозначать то славян в целом, то опре­делённую, главным образом западную, группу славян.
Отмечая родство славян и антов и подчёркивая, что «... обоих этих вышеназванных варварских племен вся жизнь и узаконения одинаковы», Прокопий говорит: «И некогда даже имя у славян и антов было одно и то же».
Прокопий указывает: «У тех и других (т. е. у славян и антов. - В. М) один и тот же язык, довольно варвар­ский, и по внешнему виду они не отличаются друг от друга».	 Подтверждение этому мы находим в «Стратегиконе»: «Племена славян и антов сходны по своему образу жизни, по своим нравам, по своей любви к свободе».

 
49В свете приведённых выше свидетельств мы можем установить не только область расселения «бесчисленных племён антов» на протяжении лесостепной полосы от ни­зовьев Дуная до Дона, имеющей более или менее одно­родные физико-географические природные условия, фауну, флору, но и притти к выводу о формировании на указан­ной территории не только в силу географических, но и исторических условий, особой группы славянских пле­мён. Это были анты, ближайшие предки восточнославян­ских, русских племён.
Анты являются восточными славянами, непосредствен­ными предками русских.
Антские имена собственные, дошедшие до нас в лати­низированной или эллинизированной форме, звучат как чисто славянские имена. В них характерное для русской речи полногласие: Доброгаст (или Доброгост), Всегорд, Хвалибуд, Мезамир (Межамир), Идар, Келагаст, Бож. Верования (культ «бога, творца молний», по Прокопию, т. е. Перуна, сохранение в русских погребальных обы­чаях некоторых особенностей обычаев эпохи «полей по­гребальных урн»), сходство и генетическая связь веще­ственных памятников (украшений, посуды и т. п.), сход­ство поселений и жилищ (жилища с ходами, поселения на берегах рек и у края болот) и т. д. сближают антов и русских.
 Некоторые обряды антов, сохранившиеся у древних русских, уводят нас в седую даль времён, ко временам трипольцев, и являются соединительным звеном между Трипольем и русскими времён Киевского государства (кульх быка трипольцев - обычай принесения в жертву богу грозы быков у антов - остатки этого же культа в языческих верованиях древних русских).
Древнейшему этапу истории  антов  соответствует куль тура «полей погребальных урн» и более поздние, близкие) к  ней,   памятники   VI-VII   вв.,   центром   которых   было среднее Приднепровье.
Анты - не единый народ.
На отсутствие полного единства антских племён указы­вает наличие местных особенностей в материальной куль­туре и погребальных обычаях (трупоположение и трупо-сожжение) - типичный признак этнической пестроты. Но эта последняя всё же не столько отрицает, сколько под-
50	
тверждает факт начавшегося процесса этногенеза восточ­ных славян ранней, антской, ступени формирования.
О жизни и быте антов мы узнаём, главным образом, из произведений писателей VI века Прокопия, Маврикия, Менандра и Иордана. Им мы и предоставим слово.
Говоря о славянах и антах, Маврикий (Псевдо-Маврикий) замечает: «Они селятся в лесах, у неудобопроходимых рек, болот и озер, устраивают в своих жилищах много выходов вследствие случающихся с ними, что и естественно, опас­ностей».
Прокопий дополняет его рассказ: «Живут они в жалких хижинах, на большом расстоянии друг от друга, и все они по большей части меняют места жительства». Это же под­тверждает и Маврикий своим замечанием о том, что «они... (славяне и анты. - В. М.) ведут жизнь бро­дячую».
Свидетельства обоих писателей древности во многом подтверждаются материалами археологии. Славяне и анты, действительно, живут в лесах, у рек, болот и озёр. Если мы возьмём карту городищ и могильников антской поры и даже более позднюю, восточнославянских поселе­ний VIII-X вв., и наложим её контуры на карту распро­странения лесов в Восточной Европе, то в южной своей части они почти полностью совпадают. В открытую степь поселения антов выходят редко. Антские и собственно восточнославянские поселения, естественно, группируются у рек, болот и озёр, так как, во-первых, это были трудно-доступные места, и, как правило, избираемые славянами для жительства правые, высокие и холмистые, покрытые лесом, берега рек были, как и болота и озёра, естествен­ными укреплениями; во-вторых, река кормила рыбой, река давала дичь, на реках били бобров и выдр, на речных поймах заливных лугов пасли скот, реками пользовались как средством передвижения, у рек и озёр лежали и воз­деланные поля, так как в чащу дремучего леса славянин-земледелец заходил в те времена редко.
Но как примирить указания и Прокопия и Маврикия на бродячий образ жизни славян и антов с оседлым земле­дельческим бытом славянства той поры, как он рисуется нам по памятникам материальной культуры? Прежде всего нужно отметить, что Маврикий говорит об антах, как о земледельческом оседлом народе: «У них большое количе-
	51
ство разнообразного скота и плодов земных,  лежащих  в кучах, в особенности проса и пшеницы».
Обратимся  к  памятникам   материальной   культуры.
Говоря о памятниках материальной культуры, которые могут быть определены как принадлежащие актам, мы, естественно, будем называть антскими все те из них, кото­рые связаны с культурой «полей погребальных урн». Бы­тование этой культуры в среднем Приднепровье и в сопредельных областях в I-VI вв. н. эры, т. е. во времена ангов, её связи с позднейшею собственно славян­ской культурой дают возможность признать антов её соз дателями.
Археологические раскопки по берегам рек киевского Полесья выявили наличие исключительно одних селищ - остатков открытых неукреплённых поселений среди памят­ников I тысячелетия н. эры. Ни одного городища этой поры не было обнаружено. Селища очень невелики по размерам и имеют незначительные культурные наслоения. Повидимому, в это время в лесной части среднего Приднепровья люди сели­лись в древности совсем маленькими посёлками. Южнее, к границам лесной полосы, размеры селищ возрастают. Жилищем в открытых поселениях времён «полей погребе­ний» служила полуземлянка с крышей, возвышающаяся над поверхностью земли. Таким образом, мы можем притти к выводу, что во времена антов славянское населе­ние среднего Приднепровья и сопредельных областей обитало в небольших открытых поселениях, что свидетель­ствует о мирном быте обитателей поселений времени «полей погребальных урн». Но обращают на себя внима­ние антские слои и в огромных городищах Приднепровья На громадных, достигающих 35-45 тысяч кв. метров, городищах: Жарище, Матронинском и др. обнаружены слои V-VII вв. с вещами, принадлежность которых актам не вызывает сомнений. Высокий вал городища Жарище был обнесён деревянным частоколом из брёвен. Целая си­стема валов и рвов окружает другие городища. Наряду с большими городищами встречаются менее крупные, пло­щадью в 4-5 тысяч кв. метров, располагающиеся обычно на высоких, крутых берегах рек, обведённые валом и рвом. Укреплённые поселения антов говорят о войнах, о вступлении антов с течением времени в высшую стадию варварства, в эпоху военной демократии.
52
Внутри городищ, заселённых в ту пору актами, обнару­жены остатки наземных жилищ или полуземлянок со сте­нами, сплетёнными из камыша или хвороста и обмазан­ными глиной. Размеры их невелики: 4 ^ 3; 4 х 5; 6 х 5; 6x4 метра. Внутри жилищ помещались глинобитные очаги и печи. Рассказ Маврикия о множестве выходов в жилищах у славян и антов подтверждается раскопками Б. А. Рыбакова на Гочевском городище в Курской области, где в -слоях VI-VII вв. обнаружен ряд землянок с сое­динительными ходами и, следовательно, несколькими вы ходами. Подобного же рода соединительные ходы обнару­жены в более поздних городищах VIII-X вв. раскопками Н. Макаренко в районе г. Ромны Полтавской области и раскопками П. П. Ефименко на Борщевском городище у Дона.
Эти соединительные ходы говорят о комплексном жилье, которое занимала целая группа родственников, состояв­шая из отца; взрослых сыновей с их семьями, ведущая об­щее хозяйство. Это была патриархальная большая семья, семейная община, основная общественная организация древних славян, объединённая общим хозяйством, общим имуществом, общей работой, известная позднее под на­званием большой кучи, задруги, дружства или верви, из которой развилась позднее сельская община. Внутренние ходы, действительно, давали возможность антам использо­вать их в целях укрытия и обороны, но не это было целью их создания.
Таким образом, анты обитали не только в «жалких хижинах». Поселениями служили им и громадные горо­дища с целыми жилищными комплексами, помещавшимися внутри их.
Но как понять утверждение Прокопия о «жалких хижи­нах» антов?
«Жалкими хижинами» византийцы называли землянки и полуземлянки антов, шалаши охотников и рыбаков-антов, уходивших промышлять зверя и птицу в лес или степь. Кроме того, сам способ ведения хозяйства у древних сла­вян, обширность  и слабая заселённость земель приводили к постоянным расселениям и переселениям в поисках лучших земель и угодий. Эти пересёления совершались семейными общинами, обитавшими в маленьких поселениях в один-два двора.
Вот это-то   постоянное   передвижение и  расселение,   а еще в большей степени вторжение славян и антов в пределы Византийской империи, присущее варварским народам стремление к переселениям, и давали возможность византийским писателям назвать их жизнь бродячей и этим самым вступить в противоречие со своими утвержде­ниями о земледельческом хозяйстве, а следовательно, и об оседлом образе жизни славян.
Маврикий говорит о кучах проса («кенхрос») и пшеницы (вернее, особого рода проса «элюмос», заменяющего пше­ницу) у антов. Археологическими раскопками обнаружены ямы-хранилища, где найдены остатки пшеницы и проса и серпы.
В лесостепной и степной полосе Приднепровья во вре­мена антов, повидимому, господствовало пашенное земле­делие. Развито было и скотоводство. При раскопках горо­дищ обнаружены кости быков, коров, лошадей, свиней, коз и овец Бык у антов считался главным жертвенным животным и приносился в жертву богу грозы. Этот обы­чай уводит нас в седую древность, во времена Триполья с его культом быка. Большую роль играли охота и рыбная ловля. За это говорят находки в ямах-хранилищах рыбьей чешуи, а также рыболовных крючков и грузил для сетей. Охотились на лося, медведя, бобра, лисицу, куницу, били и ловили дикую птицу.
Высокого развития достигало ремесло.
Почти везде на городищах найдены следы обработки железа сыродутным способом. Железо добывалось из мест­ных болотных руд. Из привозных меди, бронзы, золота и серебра выделывались разнообразные украшения: фибулы, пряжки, кольца, бляхи и т. д. Особое распространение в Восточной Европе получили выделывавшиеся антами сред­него Приднепровья в 3-5 вв. н. эры бронзовые вещи, украшенные красными и зелёными вставками и эмалью.
Гончарная керамика, изготовленная на круге, достигающая высокого совершенства, особенно знаменитая посуда с чёрной лощёной поверхностью, свидетельствует о высо­ком развитии ремесла. Правда, бытует и грубая керамика, лепленная от руки. Стандартность форм изделий кузнецов, ювелиров, гончаров говорит о ремесленной форме производства, о сложении ремесла, об отделении его от сель
54
ского хозяйства. А эти   процессы   говорят   уже  о начале распада общины.
Высокого развития достигла у антов и торговля. Из причерноморских и придунайских городов на север, к антам, шли украшения: бусы, фибулы, зеркала, оружие и пр.
Перейдём к общественному строю антов.
«Эти племена, славяне и анты, не управляются одним человеком, но издревле живут в народоправстве, и поэтому у них счастье и несчастье в жизни считается делом об­щим», - говорит Прокопий Кесарийский.
Маврикий Стратег говорит о славянах и антах, что они не имеют единого начальника, воинственны и свободолю­бивы и «их никоим образом нельзя склонить к рабству или подчинению в своей стране».
По свидетельству Прокопия, анты «рассуждают обо всем, что для них полезно или вредно, сообща», т. е. на сходках, собраниях, на вече их вожди, «рексы» или «риксы», то объединяются, то враждуют друг с другом, и союзы племён антов то складываются, то рассыпаются.
С течением времени, в борьбе с врагами,   объединения племён  антов   становятся   более  длительными и прочными В IV в. в борьбе с готами анты объединились под руковод­ством своего вождя Божа  (Иордан).
По свидетельству Менандра, в VI в. анты в борьбе с аварами объединились под властью одной семьи антов: Идара и его сыновей Межамира и Келагаста.
Межплеменные и завоевательные войны, заканчивав­шиеся уводом пленных и захватом ценностей: скота, имущества, драгоценностей, торговля и поборы с покорённых племён обогащают антских предводителей и усиливают их власть. Маврикий пишет о славянах и антах: «Необхо­димые для них вещи они зарывают (в землю) в тайниках, ничем лишним открыто не владеют».
По всей лесостепной полосе, где обнаружены антские городища, тянутся богатые погребения и клады дорогих византийских золотых и серебряных вещей с клеймами византийских мастеров Константинополя и причерноморских городов. Из этих кладов наиболее известные Обоянский, Днепропетровский и Перещепинский. Эти клады, не­сомненно, принадлежат антской знати.
О походах славян и антов в пределы Византийской империи, походах, сопровождавшихся уводом ценных,
угоном скота и захватом ценностей и датируемых VI- VII вв, говорят Прокопйй, Менандр, 'Иордан, Иоанн Эфесский.
Антская племенная верхушка, варварская  знать становится обладателем ценностей и сокровищ. Развивается частная собственность. Принадлежащее ей она метит знаками своей родовой собственности - тамгами.
В известном Мощинском кладе (верхняя Ока), в на­ходках у Смелы (у Киева) были обнаружены трапецевид­ные подвески из тонкой медной пластины, . на которых были выбиты тамги: одна (мощинская) в виде двузубца, другая (из Смелы) в виде двузубца с отрогом внизу, усложнённым дугой.
У антов зарождается рабство.
Маврикии сообщает: «Находящихся у них в плену они не держат в рабстве, как прочие племена, в течение не­ограниченного времени, но, ограничивая срок рабства определенным временем, предлагают им на выбор: желают ли они за известный выкуп возвратиться восвояси, или остаться там, где они находятся, на положении свободных и друзей». Ограниченный срок рабства, небольшой выкуп, возможность стать свободным и полноправным членом об­щины антов - всё это говорит о патриархальном хара­ктере рабства.
Долгового рабства анты не знали. И плен был едва ли не единственным источником рабства. Пленники-рабы, со­средоточивающиеся у антских «риксов», ещё более усили­вали их власть и увеличивали их богатство.
Сообщение Маврикия о самоубийстве жён на могилах мужей тоже говорит о рабстве а именно - о ритуальном убийстве жён-наложниц, рабынь на могиле своего госпо­дина.
«Они многочисленны, выносливы, легко переносят жар, холод, дождь, наготу, недостаток в пище», - говорит об антах Маврикий.
Вооружённые небольшими копьями, луками и стрелами, иногда  с  ядовитыми наконечниками,  мечами и  прочными, тяжёлыми щитами, анты были опасными врагами. В густых лесах, обрывах, ущельях поджидали они своих противни-
ков и внезапно с криком нападали на "них из засады. Днём и ночью, используя знание местности, прибегая к всевозможного рода хитростям, анты нападали на врагов, изобретая всевозможного рода способы боя. Анты умело переправлялись через реки, «превосходя в этом отноше­нии всех людей» (Маврикий). На своих однодеревках они отваживались пускаться и далеко в море и вместе со сла­вянами нападали на византийские владения вдоль мор­ских побережий. Застигнутые врасплох, анты укрывались в камышах и, опустившись у берегов на дно реки или озера, дышали через выдолбленные камышины, часами выдерживая пребывание в воде и укрываясь от глаз врага.
Когда враг внезапно нападал на актов в походе, они устраивали укрепление из телег, как это делали русские во время походов в глубь степей, на половцев. Такой круг, составленный из сдвинутых телег, напоминавших казац­кий табор, был неприступен для неприятеля. Меткие стрелы и метательные копья антов держали врага на поч­тительном расстоянии от боевого стана антов.
В непрерывных походах и войнах «грубые варвары» - славяне и анты, шедшие в бой с «ромеями» в начале своих вторжений в Византию с щитами и копьями в руках, оде­тые в простые рубахи и шаровары, научились военному искусству у своих же врагов, вооружились их же оружием, и настало время, когда изумившие Прокопия своей добле­стью анты «научились вести войну лучше, чем римляне» (Иоанн Эфесский). Немудрено, что «они стати богаты, имеют золото и серебро, табуны коней и много оружия».
Византийцы высоко оценивали военное искусство. аHTOB, умевших воевать в~ самых трудных условиях, в горах, ущельях, лесах и болотах, стойких, мужественных, искусно использовавших местность, предприимчивых и смелых в бою, «доблестных» и «энергичных» (Прокопий). Маврикий посвятил искусству войны со славянами и антами целый ряд разделов своего «Стратегикона», а это свидетельствует о том, что Византия считала их опасными врагами. Вна­чале славяне и анты не умели сражаться сомкнутым строем и обрушивались на врага с криком, нестройной толпой. Им трудно было сражаться с византийцами на открытом месте. Поэтому они предпочитали сражаться в лесах и болотах, в горах и ущельях, пользоваться заса-
57
Дами, ловушками, внезапными нападениями и т. д. Но это было «детство» военного искусства антов. Выйдя на широкие просторы византийских земель, они вынуждены были отказаться от своей примитивной тактики и усвоить искусство врагов. Но с самого начала войн с Византией недостаток вооружения заменяли антам храбрость, стой­кость, выносливость и предприимчивость.
Иордан называет антов «храбрейшими из них» (славян). Высоко расценивая боевые качества своих противников, император Юстиниан с гордостью носил титул «победителя антов». Фредегар говорит о том, что авары всегда ставили в первых рядах славянских воинов, как самых сильных и храбрых.
Византийцы видели в антах искусных воинов, людей, способных воспринимать культуру «ромеев» и оплодотво­рять её элементами своей культуры, людей, могущих при­нять активное участие в политической жизни империи. Византия неоднократно приглашала антских вождей на военную службу. В 469 г. начальником фракийских войск Византии был славянин или ант Анангаст. В 30-х гг. VI в ант Хвалибуд был начальником византийских гарнизонов по Дунаю, а другой ант, Доброгаст, был командующим византийской черноморской эскадрой. Среди военачальни­ков византийского войска упоминается ант Всегорд.
Анты были варварами эпохи «военной демократии» со всеми присущими им отрицательными и положительными качествами. И не случайно хорошо знавший антов Проко-пий говорит, что, несмотря на их жестокость, «грубый, без удобств» образ жизни, они «по существу неплохие люди и совсем не злобные», хотя и сохраняют «гуннские», т. е. варварские, нравы.
Эти высокие, сильные темнорусые люди, страшные для врагов, отличаются гостеприимством, ласково принимают иноземцев, заботятся и охраняют их, и если по вине какого-либо анта с чужеземцем случится несчастье, то первый приютивший его у себя ант «начинает войну про­тив виновного...».
Патриархальное гостеприимство и кровная месть за чужеземцев, как за сородичей, говорят о родовом быте антов, ещё не успевшем окончательно разложиться под влиянием имущественного расслоения и рабства. Патри­архальный быт антов с родовыми и племенными вечевыми
58
сходами выступает и в указании Прокопия на то, что «у них счастье и несчастье в жизни считается делом общим», и в свидетельстве его же о межплеменных собраниях Патриархальный быт антов отразился и на положении женщин в семье, «скромность» которых «превышает вся­кую человеческую природу...», предпочитающих смерть вдовству.
Подводя итог всему тому, что нам известно об обще­ственном строе антов, мы приходим к выводу, что на обширном пространстве от Карпат до Среднего Днепра, а на юге до Прута, Дуная и Нижнего Днепра анты всту­пают в эпоху «военной демократии» с её имущественным неравенством и общинным строем, патриархальной семьёй и патриархальным рабством, первобытным гостеприим­ством и кровной местью, свободолюбием и народоправ­ством, вооружённым народом и «риксами»-вождями, с на­родными сходками и выборными, а впоследствии наслед­ственными вождями, с походами и войнами, которые ста­новятся функцией народной жизни, т. е. со всеми чертами, присущими высшей стадии варварства. 
Они стоят на грани первобытного и классового обще­ства у порога цивилизации, в преддверии государства.
Первые упоминания о политической истории антов свя­заны с их столкновениями с восточными германцами-готами, дружины которых в начале н. эры проникли в Причерноморье.
Историк готов Иордан рассказывает о том, как после смерти готского вождя Германариха (Ерманариха), в конце 70-х или начале 80-х гг. IV в., остготский вождь Винитар (по Аммиану Марцеллину, Витимир), подвласт­ный гуннам, напал на антов, вторгшись в их страну. В первом же столкновении с антами он потерпел пораже­ние, но затем сумел захватить антского вождя Божа с сыновьями и 70 «старшими вельможами» и распял их, но за своё выступление против антов через год был разгром­лён гуннским вождём Баламбером (или Валамиром) и убит.
Память об этой борьбе антов - восточных славян - с готами отразилась в готском («Гута-сага», «Харвар-сага», Иордан) и русском эпосе («Слово о полку Игореве», в ко­тором упоминаются готские девы, поющие «время Бусово»).
59
Держава Германариха была сметена гуннской волной, и горсточка крымских готов, дожившая до времён Екате­рины II, - вот всё, что осталось от. готского владычества в черноморских степях. Вторжение гуннов в Восточную Европу и продвижение их дальше, на запад, в Централь­ную Европу, не могли не отразиться на актах. Из рассказа Иордана мы узнаём, что гунны, повидимому, посчитали расправу с антскими князьями самоуправством Винитара и обрушились на готов, так как те напали на антов, являвшихся подданными или союзниками гуннов. Нет никакого сомнения в том, что какая-то часть антских дру­жин, как это имело место и во времена владычества ава­ров, была включена в состав гуннских орд и вместе с ними устремилась на запад. Наличие среди гуннов в Паннонии славян зафиксировано рассказом Приска Паннонского о его путешествии в ставку гуннского вождя Аттилы Перевозчики-гунны говорили на славянском языке.
В течение всего V в. никаких упоминаний об антах нет В конце V в. первые славянские дружины появляются в пределах Византийской империи, а с VI в. вторжения славян и антов в «страну ромеев» становятся обыденным явлением.
«Когда Юстиниан, дядя Германа, вступил на престол (527 г. - В. М.), анты, ближайшие соседи славян, перейдя Истр (Дунай. - В. М.) с большим войском, вторглись в пределы римлян», - так рассказывает о вторжении антов за Дунай в 533 г. Прокопий Кесарийский. Герман не надолго останавливает их, но вскоре новый натиск антов и славян опрокидывает заградительные кордоны Византии по Дунаю.
Юстиниан вступил в переговоры с антами, стремясь удержать их натиск на Византию Он привлёк на свою сторону антского вождя Хилбудия (Хвалибуда), сделав его магистром византийской армии, вёл с антами пере­говоры о предоставлении им города Турриса и области и т. д. Но отбросить антов от Д\ная Византии не удалось Они переходят Дунай и поселяются на территории импе­рии. К концу 50-хгг. 6 в.относится нападение  на антов аваров полукочевого народа пришедшего с  востока и занявшего территорию Паннонии (Венгрии) В борьбе с аварами анты объединились под властью Идара и его сыновей Межамира и Келагаста, Но в ставке аварского
60
кагана  Межамир  был  предательски   убит,  и   «властители антские были приведены в бедственное положение и утратили свои  надежды»   (Менандр).
До русского летописца дошло народное сказание, быть может, в форме песни, отражённое им в известном рас­сказе о дулебах и обрах (аварах): «Си же Обри воевах на словенех и примучиша Дулебы, сущая Словены, и на­силье творяху женам Дулебским: аще поехати будяше Обрину, не дадяше въпрячи коня, ни вола, но веляще въпрячи 3 ли, 4 ли, 5 ли жен в телегу, и повести Обърена . »
Такую же систему грабежа и насилий авары устано­вили, по свидетельству франкского летописца VII в. Фре дегара, и в земле славян «Каждый год гунны (авары. - В М ) приходили к славянам, чтобы провести у них зиму; они брали тогда из славян жен и детей и пользовались ими, и, к довершению остальных насилий, славяне должны были платить гуннам дань»
В борьбе с аварами в VI в. на Волыни, в Прикарпатье, создаётся мощное политическое объединение _восточных славян-антов под руководством дулебов-волынян.
Это политическое объединение дулебов-волынян и является начальным этапом русской государственности
Память о борьбе актов с аварами была ещё свежа на Руси во времена летописца и дошла до нас в виде народ­ного сказания о дулебах и обрах, записанного летописцем.
Через посредство восточных купцов этот рассказ дошёл и до арабского писателя X в Масуди, повествующего в своих «Промывальнях золота» о могучем племени волы­нян, т е. тех же дулебов, которому некогда были подчи­нены многие другие славянские племена. Племя «Вали-нана», по сообщению Масуди, «коему повиновались в древ­ности все прочие славянские племена», «есть одно из ко­ренных племен славянских»
О «племени, которое называлось Влинбаба, и было это племя у них (славян -В М) почитаемым» - говорит и Ибрагим-ибн-Якуб Волыняне - это и есть дулебы, так как древнейшим племенным названием обитателей Волыни было дулебы В масудиевых «Валинана» мы видим меж­племенное объединение, причём само название «Валинана» (волыняне) не племенное, этническое, а политическое, про­изведённое от названия города Волыня или Велыня -
61
географического политического центра юго-западных зе мель восточных славян, названия, которое больше чем на тысячелетие закрепило за всей землёй наименование Во­лыня. Термин «волыняне» такого же происхождения, как и «суздальцы» («Суздальская земля») и «новгородцы», т. е. не этнический, не племенной, а политический, сменивший собой древнее племенное название славянского населения этого края - дулебы.
Если мы обратимся к вещественным памятникам восточно­славянских племён Прикарпатья, Волыни, Подолии и Днепровского правобережья IX-X вв., нам бросится в глаза бедность, однообразие и монотонность погребального инвентаря. Этого не наблюдается севернее и восточнее, в верховьях Днепра, Оки, по Десне. Кроме того, племенные границы, довольно отчётливо выступающие при анализе, классификации и систематизации вещественных памятни­ков северных, северо-восточных и восточных славянских племён, здесь, на юго-западе и западе Восточной Европы, почти незаметны. Все эти явления говорят о далеко за­шедшем, ещё в древности, задолго до IX в., процессе ниве лировки племенньых особенностей быта и культуры юго-западной ветви восточных славян, что объясняется их слиянием в некое политическое объединение, стирающее племенные границы.
Союз  волынян   был   политическим   образованием   типа варварского государства эпохи "военной демократии". Он, не мехаиически объединял племена,  а сплачивая,  сливал их. Поэтому здесь рано, в VI-VII вв., стали исчезать племенные, частные особенности, а укреплялись  общие, резуль­тат политического единства. По Масуди, это было «в древности», т. е. задолго до X в.
Нет сомнения в том, что Прикарпатский союз волынян - первое варварское государство восточных славян эпохи «военной демократии» - прямой предшественник Киев­ского государства.
Аварская опасность сблизила антов и Византию. В каче­стве союзников Византии анты сражались в Лукании (Италии). В 80-х гг. VI в. византийские войска вместе с антами сражались против аваров, лангобардов (германцев) и подвластных аварам славян.
В 602 г. аварский каган попытался вторгнуться в землю союзников византийцев - антов, но, очевидно, перспектива
62
итти походом на антов мало улыбалась аварским войнам, и войско кагана отказалось воевать с актами.
Это событие указывает на то, что в конце VI и самом начале VII в. анты в Прикарпатье и на Волыни стано­вятся мощной политической силой, и их объединение, «держава волынян», заключившая союз с Византией, внушает страх врагам восточнославянского мира.
Только в конце 20-х гг. VII в. (626 год или около этого) «держава волынян» - могущественный союз антских пле­мён был разгромлён аварами, которые «ходиша на Ирак­лия царя и мало его не яша». К этому же времени лето­писец приурочивает «примучивание» обрами дулебов. Вспоминает о распаде союза волынян и Масуди.
На этом сообщения об актах прекращаются.
Какой характер носили нападения антов на   Византию? ,
Несомненно,   большею  частью,  совершив   нападение на «ромеев»   (византийцев), анты с добычей возвращались в свои земли - в Поднестровье и Поднепровье.
Но часть «бесчисленных племен антов», и прежде всего воины антов отрываются от родных рек и озёр, болот и лесов Поднепровья и стремятся на юг, в Византию, на Дунай, тот голубой Дунай, который воспел в своих были­нах и сказаниях русский народ. И для таких, как Доброгаст и Хвалибуд, для многих других антских князей при­днепровские леса и поля стали чужими. Их землёй стала земля, добытая в бою, земля «ромеев» - Придунайские области и Балканы.
В период «бури и натиска»  VI в. происходили настоя­щие переселения  антских племён на Дунай и за Дунай. Указывая на то, что в VI в. поступательное   движение германцев приостановилось,   Фр.   Энгельс   отмечает,   что «... речь идет о германцах, но не о славянах, которые и после них еще долгое время находились в движении. Это были подлинные переселения народов.  Целые народности или, по крайней мере, значительные их части отправлялись в дорогу с женами и детьми, со всем своим имуществом» Речь идёт, конечно, не о переселении всех, без исклю­чения, «бесчисленных племен антов», даже   не о   пересе- ленйи отдельных племён целиком. Отделялась часть пле­мени- дружинники, их семьи. За ними тянулись другие переселенцы. Шли на   юго-запад, туда на   плодородные в поисках добычи и удобных мест для посе-
Из этого не следует, что антские племена цел освобождали занимаемые ими земли в Поднепровье. в великое передвижение славянских племён на юг включились,  главным  образом, лишь   южные   антские  племена Север жил в те времена, не зная ещё тех побудительных мотивов, которые бросили в водоворот событий их южных собратьев,   издавна   связанных   с   цивилизацией   Черноморья. Здесь,   на   севере,   в   глухих   и   болотистых местах  жизнь текла медленно и   размеренно,   сохраняя   архаические  черты ещё долгое время. Всё было грубее, примитивнее архаичнее. Север отставал во  всём от юга. Но если мы не признаём факта передвижения актов на юг, то чем тогда объяснить появление  их   у Дуная   в  местах,   где pанее обитали геты и даки, бастарны и бессы? Здесь, на Дунае несомненно, имела   место   славянизация   местных    племён,  издавна   соприкасавшихся  со  славянамм в среду которых славянские элементы стали проникать очень давно.
Этим переселением из лесов Восточной Европы за Дунай и на Балканы, объясняется появление в гористых окрестностях Солуни (Салоник) и в горах 3aпaдно го Родопа «дреговичей», само название которых ведет на север, к покрытым болотами («дрягвами» или  к пущам Полесья, туда, к «дреговичам» нашей летописи
Этим объясняется наличие в Придунайских землях Ольты или Альты, одноимённой Ольте или Альте Приднепровья, наличие в Добрудже северян и кривичей - дркжи ников русских северян и кривичей. Речь идёт о появлении на Балканском полуострове восточнославянских пepеселенцев.
Все эти дреговичи, северяне и кривичи на Дунае и Балканах являются сородичами их восточнославянских дружиников.
Соприкосновением южных и восточных славян где-то около Дуная и на Балканах объясняются древние и тесные связи русского и болгарского языков, русской и болгарской культуры, обычаев, верований и т. д.
Не приходится уже говорить об оседании в Византией союзных ей антских дружин, о службе и жительстве в Византии антских «риксов» и их дружин, о поселении на землях «ромеев» их союзников - антов и т. д.
Своим вторжением на территорию   Византии славяне
64
анты ускорили  процесс  ликвидации  остатков   античного рабства и развития феодальных отношений. Они принесли с собой в пределы империи свою общину, послужившую величайшим стимулом в развитии феодализма в Византии и   перестроившую   всю   социальную   жизнь   империи   на новых, более  передовых  началах.  И в  этом заключается историческая роль славян и антов в судьбах Византии-, что , не могло не отразиться на жизни «южной, юго-восточной и, отчасти, Средней Европы и даже Малой Азии.
В VII в. эпоха «бури и натиска» славян и антов закан­чивается славянизацией Подунавья и Балканского полу­острова.	
Язык - основа народности, - указывали мы». К эпохе антов относится формирование восточнославянских язы­ков. В первые века н. эры восточно- и южнославянские языки имели ещё много общего между собой и в то же время отличались от языков западных славян (выпадение «т» и «д» перед «л» - вместо западнославянского «ведл» - «вёл» и т. п.; переход «к» и «г» в «ц» и «з» - вместо квет, гвезда - цвет, звезда). Эго сходство между древними южнославянскими и древними восточнославянскими языками аптекой поры объясняется совместными вторжениями южных славян и антов в пределы Византийской империи, их столкновениями друг с другом на Дунае, Балканах (а быть может, в более ранние времена и севернее), их соседством где-то на обширной территории у Дуная, тогда как западные славяне двигались всё дальше и дальше на запад, отрываясь от своих южных и восточных сородичей.
Первоначально антские племена не знали характерного
для восточнославянских языков полногласия, как не знали
его древнеславянские языки вообще, складывающиеся на
основе схождения различных протоиндоевропейских и неин
доевропейских   языков,   ибо   оно   было   неизвестно   речи палеоевропейцев.
Полногласие   появилось  в   восточнославянских   языках,
повидимому, вначале не на юге, а в центре Восточной
Европы, лишь позднее, в VI-VII вв.
Когда же исчезли у антов - восточных славян - общие
когда-то всем   славянским   языкам   исходные   формы,   а
именно   носовые   звуки,    произошла    замена    «е» на - «о»
"одень» - «олень», «езеро» - «озеро»,  «есень» - «осень»
 
65
 и т. д.), «а» - «я" («аз» - «яз», «агне» - «ягне», «ягода» «ягода» ц ДР-), «о» - «а» («розный» - «разный»), появи­лось полногласие («ворона» вместо «врана» или «врона», «голова» вместо «глава» или «глова» и т. д.), сочетание глухих гласных «ъ» и «ь» с плавными согласными, смяг­чение зубных «д» и «т» и т. п.
Так во времена антов на основе общности быта и куль­туры связей и исторических традиций складывалась общ­ность восточнославянских языков.
Несмотря на то, что анты представляли собой не еди­ный народ, а «бесчисленные племена» (Прокопий), каждое из которых сохраняло следы своей былой обособленности в своём этническом облике, историческое развитие восточьного славянства шло по пути сближения и объединения я не расчленения.
Правда, этот процесс охватывает главным образом
южную часть Восточной Европы, лесостепную и, отчасти,
степную её полосы, а именно среднее, частично нижнее,
Приднепровье, Прикарпатье и Поднестровье.	
В лесах Восточной Европы в это время обитали более отсталые славянские племена и племена, происшедшие от предков с иной речью и культурой, отличной от протосла-вянских, но впоследствии слившиеся со славянами.
В первые века н. эры лесную полосу Восточной Европы занимают различные по своей культуре и языку много­численные племенные группы. Это были протославяне, протолитовцы, протофинны, протоугры. Все они имели, в далёком прошлом общих предков - палеоевразийцев (палеоевропейцев) эпохи неолита, а в будущем - единых потомков - русских. Но только в будущем. Пока что только часть этих племён могла считаться протославянами, с речью и культурой, близкой речи и культуре славян более южных областей.
Сюда, правда, уже проникают анты (находки антских среднеднепровских вещей, изготовленных на месте, распро­странение на север «полей погребальных урн», среднедне-провские мотивы в искусстве и т. п.), но окончательное слияние двух очагов этногенеза восточных славян: 1) лесо­степного, среднеднепровского-прикарпатского, южного, я 2) лесного, области верховьев, северного, произойдет лишь через несколько столетий.
В материальной и духовной культуре, в политической
66
истории и традициях анты являются непосредственными предшественниками своих прямых потомков - русских киев­ских времён.
Смутные предания об истории восточных славян антской поры сохранились ещё во времена летописца. Стоит вспо­мнить рассказ летописца о дулебах и обрах, о Кие, ходившем в Царьград, обосновавшемся на Дунае, где он «срубил» город «Киевец», рассказ, отразивший переход антов на Дунай.
С начала VII в. исчезают упоминания об антах.
В то же самое время наблюдается известный упадок культуры в среднем Приднепровье, важнейшем очаге культуры антов.
Отмечаемый упадок культуры в среднем Приднепровье (появление городищ-поселений родовых общин, примитив­ного и грубого инвентаря, замена посуды, изготовленной на гончарном круге, лепленной от руки и т. п.) и известное его запустение являются результатом опустошительных набегов кочевников (аваров) и передвижения части антских племён во главе со своими «риксами» на юго-запад, в пределы манящей своим богатством и цивилиза­цией Византийской империи.
С севера, в район среднего Приднепровья, на оба берега Днепра, в это же время (VII-VIII вв.) передвигаются лес­ные, более отсталые славянские племена, с более архаич­ной культурой. Этим и объясняется упадок среднего При­днепровья в тот период.
 Продвижение лесных, северных отсталых славянских племён на юг объясняется: 1) их стремлением обосно­ваться на более плодородных землях Среднего Днепра, на землях лесостепной полосы, что обусловлено было ростом значения земледелия в их хозяйственном быте, и 2) есте­ственной для варваров тягой к военной добыче; которую сулили города и земли юга, в частности, Византии, и стре­млением включиться в жизнь тогдашнего цивилизованного миг .
Но здесь, в среднем Приднепровье, эти лесные отсталые славянские племена не встретили лишённую жизни пустыню. Древнее антское население продолжало обитать на старых местах, населяло Киев и прилежащие области, ставшие такими же центрами восточного славянства IX- X вв., какими они были в период антов.
	67
Своим отсталым северным сородичам, на которых они начинают оказывать большое влияние ещё с середины I тысячелетия н. эры, анты передали свои культурно-быто­вые особенности, свой социальный строй, исторические традиции, свои связи с очагом цивилизации - Византией. Поэтому тот строй «военной демократии», который суще­ствовал у антов столетия, был быстро пройден северными русскими племенами, передвинувшимися в среднее При­днепровье и здесь смешавшимися со своими стоящими на грани цивилизации южными соплеменниками. И среднее Приднепровье в течение одного-двух столетий проходит этап «военной демократии», дофеодальный период, и всту­пает в эпоху феодализма.
ГЛАВА  IV
ВОСТОЧНОСЛАВЯНСКИЕ ПЛЕМЕНА ПЕРЕД ОБРАЗОВАНИЕМ КИЕВСКОГО ГОСУДАРСТВА
Повествуя о расселении славян, летописец рассказы­вает о том, как одни славяне «седоша по Днепру и нарекошася Поляне», другие назывались древлянами («зане седоша в лесех»), третьи, жившие между Припятью и Двиной, именовались дреговичами, четвёртые обитали по течению реки Полоты и назывались полочане. У Ильмен­ского озера жили словене, а по Десне, Сейму и Суле - северяне.
Постепенно в рассказе летописца появляются названия других восточнославянских племён.
В верховьях Волги, Двины и Днепра живут кривичи «их же град есть Смоленьск». «От кривичей» летописец выво­дит северян и полочан. Летописец говорит о жителях Побужья, которые в древности назывались дулебами, а ныне волынянами или бужанами. В рассказе летописца выступают и обитатели Посожья - радимичи, и жители окских лесов - вятичи, и карпатские хорваты и обита­тели Причерноморских степей от Днепра и Буга до Днестра и Дуная - уличи и тиверцы. «Се бо токмо Словенеск язык (народ. - В. М.) в Руси», - заканчивает свой рас­сказ о расселении восточных славян летописец.
Летописец ещё помнит о тех временах, когда славяне Восточной Европы делились на племена, когда племена русские «имеху бо обычаи свои и закон отець своих и пре­данья, кождо свой нрав» и жили «особе», «кождо с своим родом и на своих местах, владеюще кождо родом своим».
Но когда составлялся _ летописный начальный свод (XI в.), племенной быт уже отходил в область преданий. На смену племенным объединениям приходили новые объ­единения - политические, территориальные. Исчезают сами
69
племенные наименования. Уже с середины X в. старое племенное название «поляне» сменяется новым - «кияне» (киевляне) , а область полян, «Поле», становится Русью. То же самое происходит и на Волыни, в Побужье, где древ­нее племенное название обитателей края - «дулебы» - уступает своё место новому наименованию - волыняне или бужане (от городов Волыня и Бужска). Исключение пред­ставляют собой жители дремучих окских лесов - вя­тичи, жившие «особе», «родом своим», ещё в XI в.
От Карпатских гор и Западной Двины до верховьев Оки и Волги, от Ильменя и Ладоги до Чёрного моря и Дуная жили русские племена накануне образования Киевского государства. Карпатские хорваты, придунайские уличи и тиверцы, побужские дулебы или волыняне, обитатели болотистых лесов Припяти; - дреговичи, ильменские слювене, жители дремучих окских лесов - вятичи, многочисленные кривичи верховьев Днепра, Западной Двины и Волги, заднепровские северяне и другие восточнославянские пле­мена составляли некое этническое единство, «Словенеск язык в Руси». Это была восточная, русская ветвь славян­ских племен. Этническая близость их способствовала обра­зованию единого государства, а единое государство констолидировало, сплачивало в этнический массив славянские племена.
 Но русские племена не свалились с неба в готовом виде со всеми присущими им особенностями языка, быта, куль­туры, а явились результатом сложного этно- и глоттогони­ческого процесса. Рассказ летописца о расселении славян­ских племён на Руси - это последний акт сложногб про­цесса формирования русских племён. В Повести временных лет нашли отражение лишь последние часы существования племенного быта. Новые производственные отношения, за рождение  классов и государства ломали старые племенные границы, сплачивали народные массы внутри новых политйческих границ объединяли их по новому территориальномут признаку. Когда летописец повествовал о восточно-славянских племенах, они уже переставали существовать, а многие из них, если даже не все, уже давно, по суще­ству, были не племенами, а союзами племён.
Как же сложились те славянские племена, о которых успел рассказать ещё по памяти, по преданиям и припо­минаниям составитель начального летописного свода?
70
Прежде всего и остановлюсь на Памятниках материаль­ной культуры той территории, на которой разместила По­весть временных лет древнерусские племена. Я вынужден начать именно с памятников материальной культуры, так как письменные источники полностью отсутствуют. «Язык земли» и данные языка будут служить нам вторым источ­ником.
В главе «О происхождении славян» я уже указывал на то, что в формировании славянства в процессе схождений приняли участие различные племена, создатели и носи­тели различных, хотя и близких друг к другу культур. Это же относится и к восточному славянству, причём компонен­тами восточного славянства выступили .и протославянские племена среднего Поднепровья, и собственно славянские племена раннего, антского этапа формирования славян­ства, создатели культуры «полей погребальных урн»,  и потомки племён охотников и рыбаков лесной полосы Во­сточной Европы, создатели культуры «ямочно-гребенчатой керамики», из которых с течением времени образовались и литовские, и финские, и, отчасти, славянские племена.
В состав восточного славянства вошли не только праславянские племена среднего Поднепровья и сопредельных речных систем, не только раннеславянские племена вре­мён культуры «полей погребений», но и племена, происхо­дящие от предков с культурой иного рода, с иным языком, значительно отличавшихся в эпоху позднего неолита и бронзы от племён основного очага славянского этногенеза. Если среднее Приднепровье, древнейший очаг этногенеза восточных славян, ещё в первые века н. эры вступает в эпоху «военной демократии», которая характеризует обще­ственный строй антов, то иную картину рисует нам область лесов Восточной Европы в последние века до н. эры и в первые века н. эры, когда здесь, в лесах, распростра­няются так называемые городища «Дьякова типа».
Патриархально-родовой строй нерушим. В укреплённых поселениях-городищах обитают большие семьи. Гнёзда городищ составляют поселение рода. Городище - посёлок семейной общины - замкнутый мирок, производящий сам всё, что необходимо для жизни. Гнёзда, городищ тянутся по берегам рек. Огромные пространства незаселённых земель речных водоразделов, поросшие лесом, отделяют области расселения древних племён лесной полосы Восточ-
71
ной Европы. Наряду с примитивным подсечным земледе­лием большую роль играют скотоводство, охота и рыбная ловля, причём эти последние зачастую имеют большее значение, чем земледелие.
Ни частной собственности, ни индивидуального хозяй­ства, ни имущественного, ни, тем более, социального рас­слоения нет и в помине.
Такую картину в общих чертах рисуют нам веществен­ные памятники лесной полосы Восточной Европы.
К северу от территории распространения культуры «полей погребальных урн», в лесах верховьев Днепра, Западной Двины, Оки и Волги в начале новой эры обитает множе­ство племён, связанных с бассейнами рек, лесными масси­вами и другими естественными границами. Их поселе­ния - городища «Дьякова типа».
Древнейшие из городищ «Дьякова типа» восходят к середине I тысячелетия до н. эры и даже к несколько более ранней эпохе. К ним относятся Старшее Каширское, Кондраковское (у Мурома), Городищенское (у г. Калязина на Волге), Городок (на Верхней Волге) и некоторые другие.
Характерным для городищ «Дьякова типа» является городище у деревни Березняки в устье реки Сонохты, впа­дающей в Волгу, датируемое III-V вв. н. эры. Естественно укреплённое рекой, крутыми склонами и оврагами, оно было ещё огорожено массивной бревенчатой стеной. Раз­меры городища - 80 метров в длину и 50 в ширину. В середине посёлка был обнаружен низкий бревенчатый дом с очагом, покрытый двускатной крышей. Это было общественное здание, принадлежавшее всем жителям по­сёлка. Вокруг него располагалось шесть жилых бревенча­тых домов с земляными полами и очагами, представляв­ших собой жилища отдельных семей. Правая сторона домов принадлежала женщинам. В ней готовилась пища, стояли лепленные от руки сосуды. Левая сторона принад­лежала мужчинам; тут были найдены крючки, топоры, стрелы, уздечки и т. п. Рядом с общественным домом рас­полагалась постройка для хранения зерна, где были най­дены зернотерки и серп; несколько дальше - кузница с очагом из огромных камней, а против неё - лёгкая по­стройка, в которой женщины собирались шить, прясть, ткать и т. д. Население посёлка состояло из 40-50 чело-
72
век. Все шесть семей патриархальной общины вели со­вместно коллективное хозяйство. На заливных лугах пасся скот, загоняемый на ночь в загон. Крупный рогатый скот давал молоко, овцы - шерсть, а лошади и свиньи шли в пищу. В реке ловили рыбу, в лесах ловили и били зверя и птицу. Большую роль играло примитивное подсеч­ное земледелие. Железные изделия вырабатывались тут же, в общинной кузнице, из криц1 мягкой болотной руды. Жители посёлка сами выделывали кожи, шили одежды из шерсти и льна, изготовляли обувь, посуду. Только украше­ния покупали у соседей. Такая патриархальная община представляла собой самодовлеющий мирок.
«Домик мёртвых» и обычай сжигания покойников гово­рят о культе огня и солнца, о космических религиозных представлениях, о культе предков, характерных для патриархально-родового строя.
 Посёлки объединялись по принципу родства, племенной общности. Сидели они гнёздами, отделёнными друг от друга огромными незаселёнными пространствами. Обща­лись люди друг с другом редко и мало. В каждом инопле­меннике и соседе видели врага. Взаимное влияние было слабым. Жизнь текла медленно, размеренно. Из года в год, из десятилетия в десятилетие, из века в век всё шло по-старому, и очень медленно прорастали семена нового, очень медленно назревали условия для вступления общества в новую, высшую степень развития общественных отноше­ний и культуры. Чем же объяснить эту архаичность, кос­ность, отсталость, замедленные темпы развития племен верховьев Днепра, Оки и _Волги?
Причины длительного бытования на севере древних форм пaтpиapxaльнoгo строя лежат прежде всего в харак­тере земледелия. Нужно указать, во-первых, на то обстоятельство, что земледелие на севере, в лесах Восточной Европы, абсолютно преобладающей отраслью хозяй­ства стало лишь в VIII-IX вв, т е. в те времена, когда в земледелии произошли крупные сдвиги, обеспечившие ему ведущую роль в хозяйстве лесных племён. До этого скотоводство, рыбная ловля и охота играли весьма большую, чаще всего решающую роль, давая более половины
1 Крица - губчатая масса  железа,  пропитанная  шлаком,   из  кото­рой  вырабатывались железные изделия.
73
всех средств существования. Это можно заключить хотя бы из того, что главная рабочая тягловая сила северного земледелия - лошадь употреблялась в пищу и не только тогда, в середине I тысячелетия н. эры, но в верховьях Волги и гораздо позднее. Этот вывод можно сделать, ана­лизируя не только материальные остатки земледельческой культуры, но и остатки пищи и остеологический материал.1 Во-вторых, отметим ещё один чрезвычайно важный фактор: пашенное земледелие, давно известное в сред нем Поднепровье, на севере распространилось лишь в VIII-IX-X вв. н. эры. До этого господствующей формой земледелия было подсечное или огневое земледелие. Для подготовки участка земли под посев надо было подрубить деревья, выждать, пока они засохнут на корню, затем сжечь сухостой, и тогда прямо в золу, оставшуюся от по­жарища, без предварительной вспашки сеяли зёрна. Орудием труда служила большая косуля, соха-суковатка, в которой роль сошника играл толстый, острый, обожжён­ный для крепости сук. Такой участок выжженного леса первое время давал большой урожай, но по прошествии трёх-четырёх лет пережжённая земля утрачивала плодоро­дие, и надо было браться за другой участок леса, снова подрубать, валить и жечь лесные исполины, снова браться за примитивный, долотообразный, узколезвийный топор, огниво, соху. Подсечное земледелие было очень трудоём­ким и требовало колоссальных затрат труда. А ЭТО было под силу только большим коллективам, целым патриар-хальным семейным общинам. И существование семейных общин диктовалось самой формой земледелия.
Миниатюрные размеры поселений также были обусло­влены распространением на севере подсечного земледелия. Дело в том, что при частых сменах участков земли требо­валась обширная площадь для ведения каждой общиной земледельческого хозяйства. Поэтому селиться огромными посёлками, состоящими из нескольких патриархальных се­мей, как это было у актов в среднем Приднепровье, в лесной полосе было невозможно. Кроме того, смены участков земли вызывали систематические передвижки населения; северные земледельцы вынуждены были часто переходить с места на место и менять места своего обитания.
Остеологический материал - костные  остатки.
74
Наконец, нужно также отметить, что в общем пользова­нии находились выпасы, выгоны, луга, «бортные ухожаи», рыболовные участки и охотничьи угодья.
Вот в чем лежат причины отсталости северных племён, если речь идёт об их внутренней жизни. Конечно, немало­важное значение имело также и то обстоятельство, что, как я уже указывал, среднее Приднепровье со времён античных греческих колоний было вовлечено в орбиту влияния древних цивилизаций. На лесную поляну Восточ­ной Европы оно распространялось в меньшей степени. Север связался с цивилизованным югом гораздо позднее, лишь накануне образования Русского государства.
Та же картина наблюдается и в западной части лесной полосы - в Смоленщине и Белоруссии. Из открытых селищ латенской поры, обнесённых тыном, вырастают городища, окружённые рвом и валом. Городища Белорус­сии и Смоленщины, подобно «дьяковым», располагаются гнёздами по берегам рек и озер или на болотах. Укре­плённые рвами и валами, они представляют собой малень­кие крепости размером 30 X 20; 40 X 30; 50 X 40; 70 X 50 метров. Находки зернотёрок, серпов, зёрен проса, пшеницы, овса, вики, гороха, конских бобов говорят о раз­витии земледелия (Банцеровское городище, датируемое VI-VIII вв.). Кости лошади, коровы, овцы и свиньи сви­детельствуют о большой роли скотоводства. Охота и рыб­ная ловля также имели важное значение в хозяйстве древ­них обитателей городищ Белоруссии и Смоленщины. Наряду с железными изделиями встречается много камен­ных и костяных. Керамика грубая, лепленная от руки. В наиболее древних городищах всюду встречаются сыро­дутные печи для обработки железа. Жилища наземные, бревенчатые, с потолками. Землянок не встречается. Если обратиться к погребениям, то следует отметить, что древ­ним городищам всюду сопутствуют могильники различных форм, в том числе типа «полей погребальных урн», с крайне бедным, скудным, однообразным инвентарём, обнаружи­ваемым в трупосожжениях. Эти могильники с трупосожжениями представляют собой родовые кладбища.  Итак, перед нами типичная картина патриархально-родового строя, неразложившихся первобытно-общинных отношений, покоящихся на архаичном подсечном земледе­лии, скотоводстве, рыбной ловле и охоте. Техника прими-
75
тивна. Орудия труда грубы и архаичны. Наряду с желе­зом бытуют камень и кость. Разделение труда ещё не на­чалось, ремесло связано со всеми видами производства. Безраздельно господствуют коллективный труд и общин­ная собственность. Имущественное, а тем более социаль­ное, неравенство отсутствует. Патриархальная семья, род, племя - таковы формы общественной жизни племён лес­ной полосы Восточной Европы в середине I тысячелетия н. эры.
Вот что говорят нам о жизни и быте лесных племён памятники материальной культуры, единственный наш источник для изучения древнейших судеб тех, кто принял участие в формировании восточного славянства. Но огра­ничиться только этими выводами нельзя. Нас, вполне естественно, интересует вопрос, кто были эти племена, какова была их культура, на каком языке они говорили?
Обращает на себя внимание то обстоятельство, что в целом ряде районов Белоруссии и Смоленщины распро­странены так называемые «северные поля погребальных урн». Они тянутся по южной Белоруссии, пересекают среднее течение Березины, идут на северо-восток к Смо­ленску, оттуда граница их распространения спускается на юг и юго-запад к Десне и Чернигову.
«Северные поля погребальных урн», несомненно, при­надлежат древним восточным славянам, сородичам средне-днепровских славян, создавшим культуру «полей погребе­ний». Дальше к северо-западу, северу и северо-востоку от области распространения «северньк полей погребальных урн» лежат земли, которые занимали различные по своей культуре многочисленные племенные группы, ещё не рас­падавшиеся на отдельные резко очерченные этнические массивы, как это имело место во второй половине I тыся­челетия н. эры, когда окончательно консолидировались восточно-финские, прибалтийские (летто-литовские) и сла­вянские, русские племена. Культура смежных племенных групп имела много общих черт. Но это сходство касается лишь основных черт, объединяющих в некое единство группы соседящих племён. Культурной общности, которая могла бы говорить и об этническом единстве, ещё не было.
Изучение вещественных памятников даёт возможность нарисовать следующую этническую карту лесной полосы Восточной Европы. В верхнем Приднепровье намечаются
76
три локальные группы: Припятская, Деснинекая и Верхне­днепровская. Культура этих групп близка к культуре среднеднепровских племен скифской поры, а также более поздним «полям погребальных урн». Городища верхнего Поднепровья окружены своеобразными миниатюрными «полями погребальных урн» с трупосожжениями. По верх­ней Березине и по среднему течению Западной Двины лежит группа городищ с весьма примитивными памятни­ками материальной культуры, керамикой со штриховкой, рисующими весьма архаичный быт населения. В верхнем Поволжье, где располагаются наиболее типичные «дьяковы» городища, можно наметить четыре группы: Верхнеокская, близкая Деснинской, Верхневолжская, Валдайская и Волго-Окская. Верхневолжская характеризуется городищами с высокой площадкой с подсыпкой и остатками наземных жилищ и керамикой с рядом архаических особенностей, типичных для местной посуды эпохи бронзы. На верхне­окских и волго-окских городищах жилища имели вид круглых или прямоугольных землянок. В посуде и других вещественных памятниках волго-окских городищ имеется много черт, сближающих их с памятниками материальной культуры западного Поволжья. Наконец, ниже устья Оки, в западном Поволжье, распространяется культура городищ с «рогожной» керамикой. Быт населения лесной полосы Восточной Европы свидетельствует о начале варварства.
В результате сложного этногонического процесса и кон­солидации соседних племён на этой этнической базе фор­мируются славянские, финские и литовские (прибалтий­ские) племена. При этом основным очагом славянского этногенеза в лесной полосе Восточной Европы были верх­нее Поднепровье, Десна и Припять, и восточное славян­ство складывается в основном на базе Припятской, Деснинской и Верхнеднепровской групп племён, тогда как племена западного Поволжья формируются главным обра­зом на базе Западноволжской племенной группы. К по­следней примыкают Верхневолжская, Волго-Окская и Валдайская группы. При этом очень важно отметить то обстоятельство, что обитатели верхнего Приднепровья, Десны, Припяти, верховьев Оки, Волги и Западной Двины являлись преимущественно земледельцами, тогда как у племён Среднего Поволжья, Прикамья и сопредельных земель важнейшей отраслью хозяйства было скотовод-
77
ство. Здесь, в северном очаге этногенеза восточных славян, на Волыни, в Полесье, на Среднем и Верхнем Днепре, среди дремучий лесов, сложился древний земледельческий языческий календарь славян. Только в полосе смешанных лесов, в условиях огневого подсечного хозяйства могло возникнуть то изумительное соответствие наименований месяцев года циклу земледельческих работ и смене времён года, о котором речь была выше.
Примерно с середины I тысячелетия н. эры отмеченное нами выше резкое различие между среднеднепровскими славянами и их северными соплеменниками, обитавшими в глухих лесах верховьев Днепра, Волги, Западной Двины и Оки, постепенно исчезает. Начинается нивелировка, сближающая между собой эти два, столь различные по уровню общественных отношений, быту и культуре, очага славянского этногенеза.
В это время на севере распространяются обряд трупосожжения и вещи, характерные для среднего Придне­провья, что свидетельствует о сближении среднеднепровских и северных, лесных, славянских племён, причём вто­рые подпадают под влияние первых. Если вначале, в III-V вв. н. эры, среднеднепровские славяне передвигаются на север, то позднее, в VIII-IX вв., наблюдается передвижение северных, славянских племён на юг и юго-зацад. В эти времена лесные племена славян принесли из-за Припяти и Десны в более южные области среднего При­днепровья свою более отсталую культуру.
По соседству с древними протославянскими племенами лесной полосы Восточной Европы в районе Валдая, Верх­ней Волги, между Волгой и Окой и дальше на восток, север и запад обитали другие племена, которые впослед­ствии оформились как восточно-финские (приволжские), литовские (прибалтийские) и другие уже племена. Часть же этих племён, особенно в районе Верхней и Средней Оки, Верхней Волги, у Поротвы, в области Ильменя и Волхова, на Валдае, впоследствии ославянилась, обрусела. Так, например, уже в летописные времена мордва и мари - ближайшие родственники мери - оформились в приволж­ские финские народы, а меря обрусела, так же точно, как обрусели мурома, весь (финны) и голядь (литовцы).
Поэтому-то материальная культура земель, населённых этими племенами, носит смешанный характер, и одни
78
признаки сближают её с древнеславянской, а другие - с древнелитовской, прибалтийской, или протофинской, поволжской. То же самое можно сказать и о топонимике, «языке земли», сохранившем остатки древней речи пёстрых палеоевропейских племён, которая нашла отра­жение в языках и близких друг к другу их далёких потом­ков (славяне и литовцы) и далёких друг от друга (славяне и финны) в виде того общего, что их сближает и не может считаться заимствованиями в историческую эпоху.
В некоторых местах произошла замена древних языков населения края русской речью, в других - появилось рус­ское население, смешавшееся с местным и передавшее ему свой язык и обычаи, восприняв, в свою очередь, многое и от древних обитателей земли.
Так, например, совершенно очевидно, что на берегах Ильменского, Чудского, Ладожского и Белого озёр, на среднем течении Дона и Западной Двины славянское на­селение стало преобладающим лишь в VI-VIII вв.
Памятники материальной культуры рисуют нам картину расселения славянских племён на обширных пространствах Восточной Европы. В области Ильменя, Ловати, Волхова, Мсты выделяется племенная группа создателей так назы­ваемых «новгородских сопок». «Новгородские сопки» пред­ставляют собой высокие курганы с рядом трупосожжений. Древнейшие из них датируются VI-VII вв., поздней­шие - IX-X вв. В это время они сменяются невысокими курганами с одним-двумя трупосожжениями. «Новгород­ские сопки» - памятники ильменских словен. Преемствен­ность сопок, малых курганов и жальников1 говорит за то, что население, хоронившее своих покойников в сопках в VI-X вв., в курганах IX-XII вв., в жальниках XI-XIV вв., было русским.
Вторая племенная группа занимает верховья Днепра, Волги, Западной Двины и уходит далеко на север вдоль восточного берега Чудского озера к Луге. Это область коллективных трупосожжений в так называемых «длин­ных курганах». Древнейшие из них датируются V-VI вв., позднейшие - IX-X вв , когда на смечу им приходят индивидуальные погребения в круглых курганах. «Длинные курганы» - памятники кривичей.


1 Жальники - могилы в ямах, обложенные камнями.
79
В верховьях Оки, спускаясь к верховьям Дона, распо­ложены погребальные сооружения, датируемые VI-X вв , представляющие собой деревянные срубы с остатками трупосожжений. Они сопровождают городища и селища «Мощинского типа». Эти погребальные памятники принад­лежат вятичам.
Так вырисовывается по памятникам материальной куль­туры область расселения в VI-X вв. северных русских племён - словен, кривичей и вятичей
Вещественные памятники резко отличают их от соседей ли­товских (прибалтийских) и восточнофинских (поволжских).
В этих памятниках материальной культуры древних словен, кривичей и вятичей есть много черт, связывающих их, с одной стороны, с городищем у деревни Березняки на реке Сонохте, с другой - со славянскими курганами IX-X вв.
В течение VII-X вв наблюдается расселение славян на север и на восток «Новгородские сопки» словен протяну­лись к Ладожскому озеру, к Белоозеру, к Шексне, Мологе. «Длинные курганы» кривичей появляются на Тверце, в верховьях Волги, в Суздалыцине, а вятичские деревянные срубы обнаружены на средней Оке и в верховьях Дона Шли по рекам. Ловать привела к Ильменю, Великая - к Чудскому озеру, в землю чуди По Волхову и восточ­ному берегу Чудского озера славяне пришли к Ладоге, по Мсте - к Белоозеру, в землю веси, по Мологе и Волге - в землю Суздальскую, в землю мери, по Оке - в землю муромы, по Луге - в землю води.
На север шли кривичи и словене, на северо-запад - полочане, ветвь кривичей, на восток - кривичи, вятичи, радимичи и северяне.
Под влиянием продвижения на север славянских посе­ленцев (явления, совершенно отчётливо установленного археологами) происходят передвижки и в местном насе­лении. Так, например, скорее во второй, чем в первой половине I тысячелетия н. эры, в Приладожье появляются первые городища «Дьякова типа» (Ловницкое, Пестов­ское), принадлежащие продвинувшимся с юга земледель­цам и скотоводам. Они смешиваются с древним местным населением Приладожья, охотниками и рыбаками, сохра­нившими ещё культурные традиции неолита В этом авто­хтонном населении мы усматриваем предков лопарей
80
(саамов), обитавших ранее в Приладожье и в Обонежской пятине и оттесненных впоследствии к северу, сохранивших следы своего обитания в специфической материальной культуре и лапоноидном расовом типе аборигенов1  края.
Характерно отметить, что расселение славян на север, в Приозёрной области, шло большими и малыми семьями, обитавшими в небольших, открытых, чаще всего одно-семейных посёлках.
Южнее, в низовьях Припяти и Березины, распростра­нены южнобелорусские городища и «северные поля погре­бальных урн» - это памятники дреговичей и радимичей. На левом берегу Днепра, в бассейне Десны и Сейма, рас­пространяются городища «Роменского типа», принадлежа­щие северянам Ещё южнее, в области Киева, по обе сто­роны Днепра, до VI-VII вв сохраняются «поля погре­бальных урн», сменяясь более поздними курганными мо­гильниками конца I тысячелетия н эры. Эта территория - позднейшей северянской колонизации, земли полян и древ­лян К сожалению, более западные области изучены плохо, и памятники V-IX вв. здесь почти неизвестны.
Если район Ильменя, Мсты и верховьев Дона не дает права увязывать памятники VI-X вв. («сопки» и курганы с деревянными срубами) с более ранними и считать, таким образом, славянские племена этих областей прямыми по­томками древнейших аборигенов края (это отнюдь не означает того, что древнейшие обитатели Ильменя, Мсты и верховьев Дона не принимали участия в формировании славянства, ассимилируясь с пришельцами из южных, по отношению ко Мсте и Ильменю, и западных, если речь идёт о Доне, областей), то Днепровско-Деснинский бас­сейн с периферией даёт право говорить о местном проис­хождении восточных славян. Такова картина расселения восточнославянских племён по памятникам V-X вв.
Она неполна. Многое ещё неизвестно, многое плохо .изучено Но даже и то, что нам стало известным благо­даря раскопкам археологов, даёт возможность набросать, хотя и весьма неполно, неточно, этнографическую карту русских племён накануне образования Киевского государ­ства.
' Автохтоны, аборигены - местное  население,  издревле обитающее на данной территории
81

Проходит два-три столетия. Русь X-XII вв. - это уже Русь киевских времён, Русь Олега и Игоря, Святослава и Владимира, Ярослава и Мономаха. Но внимательное изу­чение и систематизация вещественных памятников, лето­писей, диалектологической карты, топонимики, этнографии, наконец, привлечение свидетельств иностранцев о Руси дают возможность проследить племенные особенности, племенные границы, ещё достаточно явственные, хотя и находящиеся в стадии отмирания, когда на смену древ­ним племенным приходят новые политические террито­риальные границы и особенности.
И благодарной задачей для археолога, историка, языко­веда является попытка под напластываниями, обусловлен­ными политическими объединениями, найти материальные следы племенного быта, подобно тому как в диалектах эпохи феодальной раздроблённости обнаружить остатки древних племенных языков.
Перейдём к рассмотрению славянских племён Восточной Европы по данным материальной культуры и языка и свидетельствам письменных источников.
Прежде всего о полянах.
«Поле», «Польская земля», т. е. земля полян, была очень невелика и включала в свой состав лишь окрестности Киева.
На востоке границей полян был Днепр4, быть может, прилегающие к Днепру районы Левобережья, на северо-западе и западе крайними аванпостами «Поля» были Вышгород на Днепре и Белгород на Ирмени, и, вообще, к северу от Ирмени «Польская земля» не распространя­лась. К югу она протянулась до реки Роси, хотя кое-где и южнее, до Смелы у Черкасс, тянулись поселения полян.
Вещественные памятники полян изучены слабо. Ими считают обычно небольшие курганы IX-X вв. с трупосожжением. Пережжённые кости помещались в сосудах, при­чём иногда малые сосуды прикрывались большими, что является пережитком обычая, характерного для «полей погребальных урн». Из вещей попадаются золотые и серебряные серьги, бляшки и т. п.
Как племенное название термин «поляне» быстро исче­зает, и «Поле» становится «Русью», а поляне - «киянами».
Древлянская земля начиналась от Ирмени и Днепра на северо-востоке и тянулась вдоль болотистого побережья
82
Припяти   на   запад   и   юго-запад  по   Горыни,   Случи и Стыри.
В древлянской земле господствуют трупоположения в ямах или на поверхности земли. Часто встречаются остатки гробов, сколоченных железными гвоздями. Редко попадаются простые сосуды из глины без орнамента, вёдра и ещё реже - оружие. Зато чаще встречаются ножи, огнива, серпы, молотки, пряслица, кольца, серьги, бусы из пасты, сердолика и стекла, остатки шерстяной одежды и обуви в виде мягких полусапожек с отворотами. В запад­ной части земли летописных древлян, на Волыни, харак­терным женским украшением являются перстнеобразные височные кольца.
Древлян знает не только наша летопись, но и византийский император Константин Багрянородный (X в.).
Далее к западу тянулись земли дулебов (волынян). Здесь, как и на западе древлянской земли, в древнейшие времена господствовало трупосожжение, сменившееся позднее трупоположением. Обложенные кругом валунов небольшие курганы заключали в себе погребения на остатках кострищ на поверхности земли или в ямах, окружённых камнями. Костяки лежат в сколоченных гро­бах, в колодах или в срубах с деревянной двускатной крышей. Погребальный инвентарь близок к древлянскому: деревянные вёдра, простые глиняные сосуды, кольца, серьги, бусы, остатки одежды и обуви, аналогичных древлянским. В отличие от древлянского инвентаря погребений в волынских курганах встречаются тонкие височные жен­ские кольца и серьги, напоминающие киевские.
Имя волынян известно не только нашей летописи, но и восточным (Масуди, Ибрагим-ибн-Якуб), и западноевро­пейским (Географ Баварский') источникам.
Ещё далее к западу лежала земля хорватов, упоми­наемых в числе восточнославянских племён нашей лето­писью и Константином Багрянородным. К югу от древлян и волынян жили уличи. Летописи застают уличей передви­гающимися с Днепра на Буг и с Буга на Днестр, что было, пожалуй, последним этапом передвижения восточно-
Географ Баварский - анонимный средневековый автор.
83
 
славянских племён к Дунаю, передвижения, начавшегося ещё во времена антов.
Куда же передвигались уличи? Несомненно, часть их ушла на Дунай в Поднестровье, в районы будущей «Галицкой Украины», на территорию современной Бесса­рабии и Молдавии, часть их отходила на север, в районы верховьев Южного Буга и Днестра.
Быть может, в уличах следует усматривать потомков славян эпохи «полей погребальных урн», поселения кото­рых выходили частично на левый берег и спускались на нижнее течение Днепра.
Ещё дальше на юго-запад от уличей жили тиверцы, «толковины», т. е. союзники Олега во время его похода на Византию, которые «звахуться от Грек Великая Скуфь». Их имя, несомненно, связывается с античным названием Днестра «Тирас», подобно тому как «речки ради.. . Полоты» северо-западная ветвь кривичей получила назва­ние «полочане». Они жили до Дуная и «до моря", заходя на северо-запад до предгорий Карпат и соседя с южными славянами на Дунае. Сведения о них крайне скудны.
Уличей знают Константин Багрянородный и Географ Ба­варский. К сожалению, вещественные памятники уличей нам неизвестны. Кое-где в Подолии были раскопаны кур­ганы, обложенные камнями, в которых нашли сосуды с пе­режжёнными костями. Вещей в них было очень мало. Вы­сказывалось предположение, что это и есть курганы уличей или тиверцев.
Перейдём к рассмотрению северо-западных русских пле­мён. По правому берегу Днепра и «межю Припетью и Дви­ною» обитают дреговичи. О них говорит и Константин Баг­рянородный. Нет никакого сомнения в происхождении пле­менного названия дреговичей. Подобно тому как и теперь жители глухого и болотистого Полесья именуются «поле-щуками», а обитатели Карпатских гор называют себя «верховинцами» или «горскими», так и население болот Припятья и Подвинья называлось «дреговичами» от бесчис­ленных «дрягв» или «дрегв», т. е. болот, покрывавших их лесистый край. Дреговичские курганы с погребениями и трупосожжениями очень сходны с кривичскими. Филигран­ные бусы и височные кольца с находящими друг на друга концами, напускными бусами с круглой и грубой медной зернью, наиболее часто встречаемые в курганах дрегови-
84
чей, также сближают дреговичей с их северными соседя­ми - кривичами. С другой стороны, с древлянами дреговичей сближает длительное время бытующий в глухих местах, отдалённых от рек, служивших главными средствами сооб­щения, древний обряд трупоположения.
Дреговичские курганы с сожжением, обнаруженные в районе Речицы, представляют собой насыпи, в основании которых лежат останки людей. Иногда же они собра­ны в кучу и помещены в насыпи в сосуде или кучей. Дре­говичские курганы с трупоположением очень близки к древлянским и волынским. Труп клали на пепелище, часто в гроб или колоду. Встречаются костяки в сидячем положе­нии. В отличие от древлянских и волынских дреговичские курганы богаче вещами. Древнейшие дреговичские курганы датируются временем не ранее X в. Северо-западная гра­ница дреговичских курганов доходит до верхнего Немана и верхней Вилии, где начинаются уже литовские курганы, резко отличающиеся от славянских обилием оружия.
Особого внимания заслуживают кривичи. Могущество и многочисленность этого русского племени, распростёр­шего свои владения от реки Великой до Западной Двины, от Изборска и Пскова, от дремучих литовских пущ до вер­ховьев Волги, Угры и Москвы-реки, до Ростова и Ярослав­ля, земли летописной мери, земли Суздальской, от Наровы и Луги на севере до средней Березины и верховьев Днепра на юге, отразились и в рассказах нашей летописи, и в ле­гендах о «Великой Криви», и, наконец, в той исторической роли кривичей, которую они сыграли в продвижении сла­вян на запад, север и восток, в создании Киевского госу­дарства и русских княжеств удельной поры. На обширных пространствах кривичской земли распространены уже изве­стные нам длинные курганы с трупосожжением, сменяю­щиеся в IX-X вв. индивидуальными круглыми курганами.
У села Гнездова, в 10 километрах к западу от Смолея-ска, тянется огромный могильник IX-X вв., насчитываю­щий более 2000 курганов (больших и малых) с трупосож-жениями. Обряд трупосожжения совершался на стороне или на самой курганной площадке. Из погребального инвентаря обращают на себя внимание оружие, мечи, браслеты, мед­ные и железные шейные гривны, медные фибулы, подвески в виде лунниц, крестов, птиц и т. п. Позднее трупосожжение сменяется трупоположением. В погребениях конца X -
85
XI вв.. Костяк Лежит на поверхности земли или в нижней часта насыпи. Попадаются остатки гробов, глиняные сосу­ды, деревянные ведёрки, ножи, топоры. Наиболее харак­терными предметами погребального инвентаря кривичей этой поры являются большие браслетообразные серебряные височные кольца иногда с плоскими ромбическими щитка­ми, подвески, лунницы и ажурные бляшки, очень сходные с аналогичными вещами из курганов Гнездовского могиль­ника. В то же самое время следует отметить, что на огром­ных пространствах земли летописных кривичей существует несколько районов со специфическими вещами, и нет пред­метов, которые бы составляли особенность только терри­тории кривичей. Так, в частности на западе, в области по­лоцких кривичей, где, в основном, тот же инвентарь, - что и в смоленских курганах, и те же браслетообразные височ­ные кольца, но меньших размеров, встречаются вещи ли­товско-латвийских курганов люцинского типа, а на востоке в курганах кривичей находят вещи восточнофинского, по­волжского типа. Быть может, это обстоятельство объяс­няется тем, что кривичи развили ещё в эпоху глубокой древности бурную колонизационную деятельность, обуслов­ленную в значительной степени их силой и многочисленно­стью. Ещё в VI-VII вв. с верховьев Днепра, Западной Двины и Волга кривичи начинают расселяться на запад, север и восток. К этому времени относится появление славян на востоке  латгальских земель, земель летопис­ной летьголы. Несколько позднее кривичи появляются у Изборска, а ещё позднее - в восточных областях, к восто­ку от Ржева и Зубцова, в Московской области, где обна­ружены лишь относительно молодые, не старше X в., кривичские курганы.
О кривичах говорит не только наша летопись; их знает и Константин Багрянородный.
К северу и северо-востоку от кривичей обитали ильмен­ские словене, известные нам в археологии по своим соп­кам. Большие курганы, достигающие 10 и более метров высоты, с бедным инвентарём, глиняными сосудами и переж­жёнными костями - вот что представляют собой новго­родские сопки. В IX-X вв. они сменяются небольшими курганами, а ещё позднее - могилами в ямах, обложенными камнями, известными под названием «жальников» (XI- XIV вв.). Древнее трупосожжение сменяется трупоположе-
86
нием. В некоторых местах в лесах озёрного края, где слове-не ильменские появились позднее, господствуют малые кур­ганы и жальники с трупоположением. В погребениях сло-вен XI в. встречаются как типичные проволочные височные кольца, сменяющиеся в XII в. височными кольцами с ром­бическими щитками и сомкнутыми концами, ажурные! под­вески и бубенчики. По течению Великой, в районе Чудско­го и Псковского озёр и северо-западнее Ильменя, памятни­ки новгородских словен сочетаются с кривичскими длинны­ми курганами. На север и на восток от Ильменя тянутся исключительно словенские курганы, доходящие до Ладоги, Белоозера и Шексны. На юго-востоке границей ильменских словен выступает Тверца, а на юге-междуречье Куньи и верхнего течения Западной Двины. На обширной террито­рии расселения ильменских словен встречаются памятники и не славянские. Таковы, например, курганы Водской пяти­ны, в которых обнаружены многочисленные нагрудные и по­ясные подвески в виде птиц и животных. В них едва ли не следует видеть погребения води, сохранившей, судя по кур­ганам, свой этнографический облик вплоть до XIII-XIV вв. Такими же финскими являются древние курганы Приладожья и бескурганные Ижорские могильники. За это по крайней мере говорят вещественные памятники, хотя надо отметить, что в некоторых местах, селясь среди инородче­ского населения, славяне воспринимали его материальную культуру. Так, например, раскопки русского города Герцикэ XII-XIII вв. в латышской земле дали исключительно местные вещи, хотя, по свидетельству хроники Генриха Ла­твийского, это был русский город.
С течением времени неславянские вещественные памят­ники Новгородской земли исчезают, уступают своё место русским.
Ильменские словене также были многочисленны и силь­ны. Этим объясняются их расселение на север и восток и создание мощного политического центра на русском се­веро-западе.
Дреговичи, кривичи с их полоцкой ветвью и ильменские словене составляли мощный массив северных русских пле­мён.
Далеко на запад тянулись русские земли - до Дуная и Трансильвании, до Грона и Вислоки, Карпат и Кракова,
87
до дремучих лесов ятвяжских, до Пруссии и среднего те­чения Западной Двины.
Перейдём к восточной группе русских племён - радими­чам, вятичам и северянам.
Земля радимичей охватывает междуречье Ипути и Сожа, но радимичские поселения, отражая стремление радимичей к плодородным землям, протянулись узкой полосой и на юго-восток, по Курской области.
Обычай сожжения, характерный для радимичских кур­ганов IX в., в IX-X вв. сочетается с имитацией сожжения и трупоположением на горизонте, сменяясь в XI в. трупо-положением в ямах. Для вещественных памятников ради­мичей характерны семилучёвые подвески к височным коль­цам, в других местах неизвестные. Встречаются спиральные височные кольца, головные венчики и небольшие проволоч­ные кольца с сомкнутыми концами, находимые в погребе­ниях северян. В погребениях радимичей находят специфи­ческие подвески в виде кружка с изображением головы быка, а также в виде луны, креста, собачек, ложечек, бу­бенчиков и пластинчатые шейные гривны с розетками на концах. Попадаются серпы и оружие. Радимичи были не­большим, малочисленным, слабым племенем.
Соседями радимичей с востока выступают вятичи. Рекой вятичей была Ока. Вятичи населяли территории Тульской, большую часть Орловской и Московской областей и часть Смоленской. Позднее вятичской стала и Рязань. Вятичскими были и славянские поселения по среднему Дону. Курганы вятичей невелики, без камней в основании. Костя­ки лежат на уровне почвы на берёсте, в гробу или реже в бревенчатом срубе - гробовище, головой в направлении захода солнца. Курганы вятичей датируются XI-XIV вв. и сменяют собой древние курганы VI-X вв. Зола и уголь от тризмы, бросаемые в землю курганной насыпи, говорят о преемственности обрядов.
Трупосожжений более позднего периода встречается мало, что говорит о вытеснении трупосожжений труположениями ещё в доисторические времена. Погребальный инвентарь характеризуется семилопастными височными привесками, плетёными и пластинчатыми шейными грив­нами, витыми и пластинчатыми браслетами и ажурными перстнями, сделанными из меди или плохого серебра. В но­гах костяков встречаются горшки с остатками пищи. Ору-
88
жие попадается очень редко. Более поздние вятичские курганы обнаружены на востоке, в пределах Рязанской области, что говорит о продвижении вятичей на восток, к Дону и Рязани.
Вятичи - одно из наиболее отсталых и консервативных русских племён, обособленное существование которых продолжалось до XII в., когда они были включены окон­чательно в политическую жизнь древнерусских княжеств.
Неясные сведения о вятичах сохранили нам арабские, персидские и древнееврейские источники (Гардизи, Ибн-Росте, Персидский Географ,1 хазарский царь Иосиф).
Южнее радимичей и вятичей, на левобережье Днепра, «по Десне и по Семи и по Суле» жили северяне. На тер­ритории земли летописных северян в IX-X вв. выделяют­ся три района, отличающиеся друг от друга специфическим характером погребений. Первый район, замкнутый в линии Любеч - Стародуб - Новгород-Северск - Ромны - Чернигов - Любеч, содержит небогатый инвентарь в по-хоронениях в глубоких узких ямах. Второй характери­зуется неглубокими, в '/з метра, могилами с мелкими зерно­выми и сердоликовыми сферичными бусами, височными кольцами и т. п.; он замкнут в линии Переяславль - Ром­ны - Гадяч - Ахтырка - Переяславль. Третий, самый восточный, расположен внутри линии Ромны - Путивль - Воронеж - Рыльск - Суджа - Ахтырка - Гадяч - Ром­ны и характеризуется спиральными височными кольцами и погребениями на горизонте с богатым инвентарём. Спи­ральные височные кольца, витые гривны с пластинчатыми сгибнями на концах, пластинчатые головные венчики и под­вески в виде лунниц, кружков и т. д. являются наиболее типичными вещами погребального инвентаря земли северян.
О северянах говорят Константин Багрянородный, Геог­раф Баварский и хазарский царь Иосиф.
Летописец отмечает, что «И радимичи и вятичи, и север один обычай имяху... ». И действительно, некоторые об­щие черты сближают население Десны, Сейма, Сулы, Оки, Сожа и Ипути.
На этом мы заканчиваем рассмотрение восточнославян­ских племен, упоминаемых в нашей летописи.
1 Персидский  Географ - анонимный автор X в., писавший на пер­сидском языке.
89
Интересно отметить, что карта распространения опреде­лённого типа погребений и главным образом определённого типа погребального инвентаря и, в частности, жен­ских височных колец и карта расселения племён по лето­писи почти полностью совпадают.
Это является свидетельством того, что, несмотря на сравнительно позднее оформление типов погребального ин­вентаря (IX-XI вв.), в вещественных памятниках древней Руси ещё длительное время уже в период Киевского госу­дарства сохраняются племенные признаки.
Там, где процесс распада племенных связей начался очень рано (на юго-западе и юге), там устанавливается некое однообразие культуры, как это мы уже видели, а там, где племена были более устойчивы, где медленнее шла замена племенных связей территориальными, политиче­скими, там былые племенные особенности отражались в ве­щественных памятниках даже XI в.
Не надо забывать и того, что в быту населения удиви­тельно долгое время сохраняются архаические черты. Об­ратимся к этнографии. Записанные этнографами и исчезаю­щие буквально на наших глазах обычаи, песни, поверья, обряды и т. п. часто уводят нас ко временам седой древ­ности. Также удивительно архаичными и консервативными являются многие памятники материальной культуры. На протяжении многих столетий в зодчестве, резьбе, ювелир­ном деле, гончарном ремесле, в женских рукоделиях господ­ствуют одни и те же приёмы, мотивы, рисунки, изменяясь, эво­люционируя, меняясь в деталях, но сохраняя основные формы.
Типы вещественных памятников, в частности формы жен­ских украшений, типы погребений и т. п., являются очень устойчивыми и ведут зачастую к временам племенного быта.
Таким же путём, идя от позднейшего к древнейшему, удалось восстановить некоторые черты восточнославянских племенных языков. Славянские языки - категория истори­ческая. Они возникли из древнейших дославянских язы­ков лишь на определённом этапе развития «доисторических» племён Восточной и Центральной Европы. И уже в глубо­кой древности в процессе схождения и расхождения древ­них языков палеоевропейцев сложилась восточная ветвь славянских языков. Когда это было? За много столетий до образования древнерусского государства.
Тысячелетиями длился процесс становления славянских
90
племён из неустойчивых групп. В состав славян включа­лись иноязычные элементы; их языки обогащались новыми речевыми слоями. Славяне расселялись из перенаселённых мест, распадались на группы, в их состав вливались другие группы. В этом котле доисторического формирования пле­мён и языков складывалось славянство.
Процесс этот сложный и разбивается на ряд этапов. Вна­чале наблюдается схождение языков, их сближение. За­тем, в период расселения славян, начинается расхождение и создаются условия для изолированного развития, хотя схождение и не прекращается вовсе. Потом наступает вре­мя складывания первых государств, и, следовательно, слия­ние преобладает над расхождением, общее - над частным.
И в течение всего этого периода с самых древних времён славянские языки, общаясь с другими, впитывают в себя элементы этих последних и в свою очередь обогащают их.
Начало формирования славянских языков уходит в се­дую даль прошлого. Но с определённого времени можно говорить о складывании исходных форм, сближающих все славянские языки и отличающих их от речи соседей.
Эти исходные формы у разных славянских племён обога­щаются остатками древней речи палеоевропейцев (причём одни славянские племена сохраняют пережитки речи одних палеоевропейских племён, другие - других), заимствова­ниями и т. д. Общность восточнославянских языков, как мы уже видели, сложилась рано. Невероятно быстро расши­рившиеся границы расселения славян всё более и более отрывают и всё дальше и дальше отбрасывают ок­раинные славянские племена от основного очага славян­ского этногенеза. Связи между ними ослабевают и почти прекращаются. Культурные и языковые различия возраста­ют. В языке вятича с Оки и словенца с Адриатики, серба с Лабы и болгарина из-под Солуни становится всё меньше и меньше общих черт. Но зато в пределах определённых территорий на основе экономических, культурных и полити­ческих связей растёт единство. Процесс схождения усили­вается. Так было в Восточной Европе в VIII-IX вв., когда анты среднего Приднепровья сливаются в единый восточно­славянский массив со славянскими племенами лесной полосы.
Но общность древних восточнославянских языков не бы­ла их тождеством. Диалекты восточных славян отличались друг от друга, и это отличие было не только результатом
91
сохранения каких-то черт древних языков доисторической поры, из которых в эпоху глубокой древности сложились протославянские языки, тесно связанные между собой об­щими исходными формами, но, главным образом, следст­вием дробления славянской речи на диалекты, что имело место в течение длительного периода в эпоху родового строя. Это дробление сопровождалось скрещениями диа­лектов между собой и с соседними индоевропейскими и не индоевропейскими языками.
Для словен было характерно сильное «оканье», произно­шение «е» как «и», наличие в речи звука, среднего между «ц» и «ч», сочетание «жг» вместо «жд», твёрдое окончание в глаголах 3-го лица, особенности в лексике («орать» - па­хать, «вятчий» - богатый, знатный, именитый, «тировати» - проживать, «звук» - осколки, щебень и т. п ). Некоторые черты диалекта словен, лексики и фонетики связывают их с южнорусскими племенами среднего Приднепровья и сви­детельствуют об их давних связях, связях Киева и Новго­рода, обусловленных сношениями по великому водному пу­ти «из варяг в греки».
Кривичи говорили на «окающем» диалекте, но близкое их соседство с дреговичами и радимичами обусловило ран-нее проникновение в язык кривичей «аканья».
В диалекте кривичей имелц место звуки, средние между «ц» и «ч», «с» и «ш», «з» и «ж», т. е. смещение шипящих и свистящих, сочетание «гл» и «кл», мягкое окончание гла­голов 3-го лица настоящего времени («мдеть» вместо «идёт»); звук «г» был близок к «х», а звук «в» переходил в «у». В диалекте кривичей также имели место южные черты. Сближение между словенами и кривичами нача­лось рано в связи с объединением их в борьбе с варягами в один племенной союз. Кривичи и их потомки колонизо­вали Заонежье до Поморья, дошли до Вологды и Вятки, до междуречья Оки и Волги, северной части Рязанской земли.
Особняком стоят владимиро-суздальские говоры, отли­чающиеся умеренным оканьем, произношением «t» как «е» и другими чертами, отличающими их от северорязанских говоров потомков кривичей и от диалектов словен, что даёт возможность признать их остатками диалекта особого восточнославянского племени, название которого нам ис­точники не сохранили.
92
Таковы были диалекты северорусской группы племён. Южнее длинной полосы тянутся среднерусские говоры. Здесь обитали летописные дреговичи, радимичи и вятичи, говорившие на особых племенных диалектах У дреговичей произошло отвердение «р» («борба» вместо «борьба») и имела место мена «в» и «у» («у город»). Такая же мена «в» и «у» отмечается в диалекте радимичей, но отсутствует у вятичей. Сближение дреговичей, радимичей и вятичей на­чалось очень давно Оно привело к появлению «яканья», особенно сильного на крайнем западе и крайнем востоке расселения среднеруссов. В середине между этими диалек­тами сильного «яканья» расположены умеренное «яканье» и проникшее с юга «аканье» и западное «ыканье». Эти явления в речи среднерусских племен свидетельствуют о перерыве в начавшемся процессе сближения дреговичей, радимичей и вятичей, объясняемом, повидимому, влиянием говора северян, разъединившим эти племенные диалекты. В языке вятичей имеется ряд черт, сближающих его с язы­ками финских и яфетических народов Поволжья и Север­ного Кавказа. «Аканье» вятичей характерно для мордов­ского, марийского, чувашского и яфетических кавказских языков, сближает их и лексика («сорока» - головной убор и в том же значении «сурка» марийск., «суркан» чувашек., «сорка» мордовск.; «шабур» - верхняя сукон­ная одежда и в том же значении «шобар» чувашск., «шабр» марийск. и др ; «кут» - угол дома и мордовск. «кудо» - дом, марийск. «кудо» - старый тип жилища, удмуртск. «куд» - вместилище - и др.).
Что касается диалекта северян, то он был1 «окающим», как и южные диалекты. Издавна тяготевшие не только к южнорусской, но и к среднерусской группе племён севе­ряне на северо-востоке втянулись в среду среднеруссов. Северское «оканье» было сменено «аканьем», но с заменой ударяемого «а» звуком «ъ», а затем «ы» («выда» вместо «вода»). От потомков северян диссимилятивное «аканье» перешло в соседние среднерусские говоры. Язык потомков северян - «сиворян», «северян», «полисцев», диалекты «по-лешуков» Задесенья, «горюнов» и «северско-белорусская говорка» характеризуются «аканьем», отвердением «р» пе­ред гласными, рядом архаических черт и несомненно пред­ставляют собой наречия переходного типа. Слово «изба», которое имело место в лексике северянского племенного
93
диалекта, о чём свидетельствует слово «ухва» в куманском (половецком) словаре, которое могло быть заимствовано половцами только у славянских племён лесостепной полосы Левобережья, т. е. у северян, так как на правом берегу, у полян, оно не встречается, ведёт северянский диалект на север, где в лексике встречает слово «изба", неизвестное древнерусскому югу. У северян существовало слово «лошадь», также неизвестное на юге, где его за­меняет слово «конь». Этот термин сближает северянский диалект с северорусскими наречиями и с яфетическим востоком.
Позднее сближение диалектов вятичей, радимичей, дре­говичей и северо-восточной части северян в период обра­зования Великого княжества Литовского прерывается, и начинается формирование белорусского языка на основе дреговичских и отчасти кривичских, радимичских и севе-рянских говоров. Вместе с объединением русских земель под властью Москвы из части кривичских, словенских, владимирско-суздальских, вятичских, части радимичских, се-верянских, Полянских и древлянских диалектов, языковые элементы которых проникают далеко на северо-восток, складывается великорусский язык.
Диалекты южных племён древней Руси изучены слабее. Говоры полян и древлян сближаются, и результатом их дальнейшей эволюции является североукраинское наречие, сближающееся с русскими и белорусскими говорами и представляющее собой языковое явление переходного типа. Этот киевский говор превращается во времена Киев­ского государства в общерусский язык, но Батыево наше­ствие прервало этот процесс, и после нового заселения среднего Приднепровья людьми, пришедшими с запада, и возвратившимися назад обитателями опустевшего края, киевский диалект превратился в окраинный, сохранив свои черты языка переходного типа. Никаких следов языка уличей и тиверцев до нас не дошло. Что касается черво-норусских (западноволынских и прикарпатских) диалектов, то оии уже с XII-XIII вв. имеют украинизмы в фонетике и лексике, ярко проявляющиеся в Ипатьевской летописи.
Таким образом, хоть и с рядом местных вариантов, на­мечаются три древнейшие группы восточнославянских диалектов: севернорусская, среднерусская и южнорусская.
Это деление восточнославянских  племён  по  языковому
94
признаку   на  три   группы не случайно и имеет глубокие корни.
Южнорусская группа и отчасти среднерусская в запад­ной своей части (дреговичи) соответствуют племенам среднего Приднепровья, Поднестровья и Прикарпатья. Здесь, как мы уже видели, схождение племён, отразив­шееся в памятниках материальной культуры в виде опре­делённого их однообразия, началось ранее, чем на севере, а именно - ещё в эпоху «полей погребальных урн», и при­вело к появлению в первые века новой эры южной ветви восточного славянства ранней, антской, ступени его фор­мирования.
Среднерусская группа и отчасти северноруссы (часть кривичей) представляют собой те лесные отсталые восточ­нославянские племена, которые лишь в середине I тыся­челетия н. эры, испытав на себе влияние своих передовых соплеменников среднего Приднепровья и продвинувшись на юг, слились с ними в единый восточнославянский, рус­ский этнический массив. И, наконец, третья, севернорусская группа диалектов принадлежит племенам, развер­нувшим широкую колонизационную деятельность в слабо заселённых финскими племенами дремучих лесах северной полосы Восточной Европы.
В эпоху Киевского государства, а быть может, и не­сколько ранее начинается отмечаемое и археологами по ве­щественным памятникам и лингвистами по данным языка схождение культуры, быта и одновременно диалектов.
Так вырисовывается в свете изысканий наших лингви­стов картина развития древнерусских диалектов начальной стадии в истории древнерусского языка - «одного из са­мых сильных и самых богатых живых языков» (Фр. Энгельс).
Как видно из всего изложенного, данные языка под­тверждают в основных чертах предположения, высказанные в связи с анализом памятников материальной культуры.
И, в заключение вопроса о древнерусских племенах, несколько замечаний по поводу антропологического типа древних славян. Славянство сложилось на территории рас­пространения различных расовых типов, и если обратиться к погребениям восточных славян IX-XII вв., то, есте­ственно, пред нами выступят различные физические особен-
95
ности населений одной и той же области. В славянских погребениях той поры находят черепа и брахикефалов (круглоголовых) и долихокефалов (длинноголовых), вы­соких и низкорослых людей и т. д. и т. п. Ни о какой единой расе восточных славян, конечно, не может быть и речи.
Уже в эпоху неолита и позднее на территории Европы наблюдается   складывание   северной,   средиземноморской, альпийской и прочих современных рас, причём, что чрез­вычайно характерно, наблюдается процесс брахикефализации. В   Восточной   Европе в III-II тысячелетиях   до н эры    распространён    длинноголовый    европеоидный    тип (кстати сказать, господствовавший в те времена далеко на востоке, в Сибири, вплоть до западного Прибайкалья, и в Средней Азии). В это время и несколько позднее в ле­сах севера Восточной Европы наряду с длинноголовыми европеоидами появляются   лапоноиды,  расовые   признаки которых выдают их смешанное европеоидно-монголоидное происхождение.  Нет сомнения в том,  что монголоиды  в Восточной Европе проникают прежде всего на север, где и смешиваются  с долихокефальным  европеоидным  насе­лением. Это появление монголоидов в Восточной Европе началось давно, но так как оно было не следствием пере­селения мощных, этнических массивов, а постепенным пе­редвижением маленьких коллективов охотников и рыбаков монголоидов на северо-запад и запад, двигавшихся по не­обозримым пространствам суровой северной тайги, вдоль берегов   рек,   в   процессе  которого они смешивались со столь же малочисленными этническими группами автохто­нов европеоидов, то и растянулось оно на долгое время и проходило очень медленно. Позднее в расообразовании в Восточной Европе наблюдаются два характерных явления: 1) образование смешанных типов в области соприкоснове­ния европеоидных и монголоидных рас и 2)  длительное сохранение признаков долихокефалии. Славянское населе­ние   Волыни, древлянской   земли,   северянского   Левобе­режья, московских курганов, новгородских сопок и т. д. в основном сохраняет долихокефалию, и длинноголовый тип превалирует. Причём, как и следовало ожидать, и в сла­вянских курганах брахикефализация на севере начинается ранее, но идёт менее интенсивно и затягивается на более
96
длительный срок, чем на юге. Это объясняется тем, что в лесных чащах севера монголоидный тип появился раньше, но внедрение его и перенесение его признаков на местное население шли гораздо медленнее, так как носители монголоидных черт привносились сюда в незначительном коли­честве.
На юге этот процесс начался позднее, но зато пошёл более быстрыми темпами, так как здесь, на границе степи, монголоидные элементы массами непрерывно вторгались в гущу долихокефальных европеоидов, и скрещение и сме­шение расовых признаков здесь шли быстро и интенсивно. Стоит вспомнить гуннов, болгар, аваров, венгров и особен­но печенегов, торков, половцев и их значение в жизни восточных славян. Вместе с брахикефализацией, повидимому, шло распространение темноволосого и темноглазого типа.
За последнее время антропологи отмечают, что брахикефализация развивалась в различное время и среди раз­личных расовых типов в силу внутренних причин, харак­тер которых установить пока что ещё не удалось.
Среди курганного славянского населения Восточной Европы встречаются представители различных рас. Кри­вичи близки к северным долихокефалам, представителям северной расы, северяне и вятичи близки к средиземно­морской расе. На западе нередки находки черепов с яв­ными признаками балтийской расы, на юго-западе, к Кар­патам, - альпийской расы.
Таким образом, тип первобытных славян не представ­лял антропологической цельности, и не только отдельные племена значительно отличались друг от друга, но даже каждое племя в отдельности состояло из помеси разно­родных расовых типов. Арабы и византийцы, сталкивав­шиеся с восточными славянами, оставили нам свои опи­сания внешнего вида «русов». Они румяные, с русыми волосами (Абу-Мансур, Ибн-Фадлан), «крепкие телом» (Каэвини), «ростом высоки, красивы собой» (Ибн-Даста или Ибн-Росте), крепко сложенные, с голубыми глазами (описание Святослава у Льва Диакона), «рыжи», с «совер­шенными членами», уподобляющими их «пальмовым де­ревьям» (Ибн-Фадлан). В представлении арабов «сакалиба», т. е. славяне, это - вообще светловолосые люди, и даже светловолосых представителей неславянских пле­мен они называют «сакалибами». Арабский термин «сака-
 
97
либ» означает светловолосого, русого человека, вообще, и славянина, в частности. Таким образом, русоволосость в представлении арабов была типичным признаком славян.
Русы бреют бороды (Лев Диакон, Ибн-Хаукаль), кра­сят жёлтой или чёрной краской (Аль-Джайгани, Ибн-Хау­каль) или свивают (Ибн-Хаукаль), татуируются (Ибн-Фадлан), стригут или бреют голову, оставляя на одной стороне чуб (Лев Диакон, Аль-Джайгани). Так описывают арабы и византийцы тех руссов, которых им пришлось ви­деть далеко за пределами их родины. В данном случае речь идёт, очевидно, о господствующей, дружинной и ку­печеской прослойке руссов, а не о сельском населении древней Руси. Обычай красить или брить бороды, брить головы, отпускать чуб, татуироваться был распространён среди господствующих слоев Руси, а не среди основной массы населения.
В русских миниатюрах и фресках тоже господствует русоволосый, сероглазый тип, описанный в летописи. К со­жалению, обычаи, господствовавшие среди сельского люда, «людья», «простой чади» Киевской Руси, придававшие их внешнему виду определённые черты, нам неизвестны.
Говоря о распространении темноволосых и темноглазых, светловолосых и светлоглазых элементов среди древнерус­ского населения и учитывая исторические условия и со­временное распространение обоих типов, следует отметить локализацию первого типа на юге и юго-западе, а вто­рого - на северо-западе, севере и северо-востоке и посте­пенное усиление и распространение первого.
Раса - естественная, биологическая категория. Племя и народность - категории общественные. Поэтому раса и племя, раса и народность не совпадают. И одни и те же племена (восточнославянские), одна и та же народность (древнерусская) состоят из разных расовых типов, и в состав различных народностей (восточнославянских и фин­ских) входит один и тот же расовый тип (длинноголовые европеоиды).
Расовые типы тоже не нечто неизменное. Они меняются вместе с развитием человечества. Поэтому нельзя себе представить неизменяющимися и расовые типы, встречаю­щиеся среди древних восточных славян.
ГЛАВА  V
РАЗЛОЖЕНИЕ  ПЕРВОБЫТНО-ОБЩИННОГО СТРОЯ И

ВОЗНИКНОВЕНИЕ ФЕОДАЛЬНЫХ ОТНОШЕНИЙ
В ДРЕВНЕЙ РУСИ
 В 9-10  вв. на всей огромной территории Восточной Европы, быстрыми темпами идёт процесс разложения пер­вобытно-общинных отношений, процесс распада патриар­хально-родового строя и возникновения феодальных от­ношений.
Как же на обломках первобытно-общинного строя вы­росла феодальная Русь?
В своей работе «О диалектическом и историческом ма­териализме» И В. Сталин указывает, что «история раз­вития общества есть, прежде всего, история развития производства, история способов производства, сменяю­щих друг друга на протяжении веков, история развития производительных сил и производственных отношений людей. 
Значит, историческая наука, если она хочет быть дей­ствительной наукой, не может больше сводить историю общественного развития к действиям королей и полководцев, к действиям «завоевателей» и «покорителей» го­сударств, а должна, прежде всего, заняться историей производителей материальных благ, историей трудящихся масс, историей народов.
Значит, ключ к изучению законов истории общества нужно искать не в головах людей, не во взглядах и идеях общества, а в способе производства, практикуемом обще­ством в каждый данный исторический период, - в эконо­мике общества.
Значит, первейшей задачей исторической науки являет­ся изучение и раскрытие законов производства, 'законов
	99
развития производительных сил и производственных отно­шений, законов экономического развития общества».
И далее И. В. Сталин подчёркивает: «Вторая особен­ность производства состоит в том, что его изменения и развитие начинаются всегда с изменений и развития про­изводительных сил, прежде всего - с изменений и раз­вития орудий производства».
Поставим своей задачей показать, как в результате развития производительных сил патриархально-родовой строй, покоящийся на первобытно-общинном способе про­изводства, уступает своё место феодальному способу про­изводства.
Так как основой экономики древнерусских племён было земледелие, то и смену общественных, производственных отношений мы должны искать прежде всего в развитии производительных сил, точнее, в развитии земледелия, что прежде всего должно "отразиться в росте и развитии земледельческой техники, в развитии новых, более совер­шенных форм земледелия, в прогрессе и развитии сель­скохозяйственных орудий.
В истории древней Руси VIII-X века характери­зуются тем, что медленно нараставший ранее процесс разложения первобытно-общинного способа производства, с патриархальным строем, большими семьями - семей­ными общинами, с коллективной обработкой земли, со слабо проявляющимся общественным разделением труда, отсутствием сколько-нибудь существенного имуществен­ного расслоения, идёт всё быстрее и интенсивней, пока, наконец, в IX-XI вв. в основных, ведущих, наиболее передовых центрах и областях Руси не складывается феодальный способ производства. Процесс генезиса фео­дализма растягивается на несколько столетий и идёт далеко не равномерно, и когда феодальный Киев насчи­тывал уже1 много столетий, в это время в землях вятичей, в Пинском Полесье, в земле дреговичей ещё сохранялись устои родового строя.
Как и всякий переходный период в истории обществен­ного развития, VIII-X века в истории древней Руси были тем отрезком времени, в течение которого, с одной стороны, ещё сохранялись общественные формы, свой­ственные родовому строю, с присущими ему производ­ственными отношениями, бытом, культурой, идеологией,
100
с другой-росли и бурно развивались общественные формы, свойственные нарождающемуся феодализму, при­чём вторые повелительно вытесняли и устраняли первые, сохранявшиеся с течением времени лишь в пережиточной форме в быту, обрядности, повериях, как реликты давно прошедшей поры, да и то всё чаще и чаще лишь в об­ластях, удалённых от ведущих, передовых центров Руси, отстоящих вдали от столбовых дорог исторического раз­вития. Естественно поэтому, что мы, с одной стороны, привлекаем памятники материальной и духовной куль­туры древней Руси VIII-X вв. для характеристики пер­вобытно-общинного строя, родового быта, хотя и в ста­дии своего разложения, а с другой - оперируем материа­лами археологическими и, отчасти, немногочисленными письменными источниками и данными языка той же эпохи для раскрытия путей зарождения феодализма.
Генезис феодализма - не одноактное действие, а дли­тельный процесс, сложный и многообразный, для фикса­ции которого исследователь должен быть вооружён не фотографическим аппаратом для моментального снимка, а киноаппаратом. Здесь нет места статике, всё в дина­мике, всё в развитии Здесь на обломках старого возни­кает новое, опутанное нитями старого, отживающего, цепкими ещё, но обречёнными.
Чем же характерна эпоха разложения первобытно-об­щинного строя?
На начальной её стадии попрежнему ещё сохраняются старые большесемейные городища, о которых речь была выше.
Типичным для этой эпохи является городище «Монастырище», расположенное на правом берегу реки Ромны у впадения её в Сулу. Отсюда и произошло название по­добных городищ городищами «Роменского типа». Городище «Монастырище» расположено на косе, омываемой с двух сторон рекой. Со стороны суши оно ограждено рвом и валом, а дальше тянется представляю­щее собой естественную защиту непроходимое болото. В древности это болото, быть может, было единственной защитой от нападения с суши, так как вал - более позд­него происхождения. Размер городища - 75 X 44 метра. Площадь городища испещрена землянками неправильной прямоугольной формы, размерами 4,5X3,70; 5X4,15;
101
5 X 4,5 метра и т. п., причём сами землянки расположены очень скученно, на расстоянии от 1,3 до 3,2 метра друг от друга. Внутри землянок находятся глинобитные печи в форме купола с отверстием наверху для выхода дыма и входом сбоку. Перед печами - ямы, вырытые для удоб­ства, так как в противном случае небольшая высота землянок не давала бы возможности выпрямиться рабо­тающему у печи человеку. Гнёзда от столбов, располо­женные лишь с одной стороны землячки, говорят о на­личии- односкатной крыши. Некоторые землянки не имеют пола и вообще ничего, кроме печи, другие же имеют под­мостки перед печью и нечто вроде платформы, третьи - платформу для печи, пол и прилавки по стенам. Своеоб­разные возвышения для сиденья и лежанья расположены иногда по стенам, иногда у печи.
Керамика «Монастырища» грубая, из плохой глины, смешанной с просом, представлена главным образом горшками и специфическими сковородками, сделанными от руки, без гончарного круга. Узор - узлами, полували­ками, ровчиками, ямками, гребнем. Ямочно-гребенчатая орнаментика посуды городищ «Роменского типа» свиде­тельствует о глубокой её архаичности и ведёт на север, в лесную полосу. Культура городища «Монастырище» и других городищ «Роменского типа» вообще очень архаич­на и характеризуется костяными изделиями (шила, ложки и др.) и сравнительно небольшим количеством грубых же­лезных изделий (ножики, долотца и др.). Меди и бронзы не обнаружено. На площади городища «Монастырище» располагалось 20-25 землянок, представлявших собой жилища отдельных брачных пар, состоящих из отца, ма­тери и детей. Численность населения всего посёлка опре­деляется в 70-80 человек, включая в это число женщин и детей. Исходя из этого, мы можем определить горо­дище «Монастырище» и ему подобные как поселения се­мейной общины такого же типа, как и славянские посе­ления середины I тысячелетия н. эры.
У землянок располагались ямы для хранения пищевых продуктов: проса, являвшегося, очевидно, основным куль­тивируемым злаком, мяса (в одной яме найдена масса костей козы), рыбы. Большое значение имело скотовод­ство. Об этом говорит громадное количество костей до­машних животных: лощадей (сравнительно немного) и
главным образом рогатого скота, свиней и собак. На боль­шую роль охоты и рыбной ловли указывает наличие кос­тей диких, животных, птиц и рыб.
Остатки костей лошади, обнаруженные в городищах «Роменского типа», свидетельствуют о TOM, что лошадь выступала не только, даже пожалуй, не столько, как ра­бочий скот, а как животное, дающее мясо, молоко и шкуру.
Это говорит о том, что земледелие хотя и играло боль­шую роль в экономике населения городищ «Роменского типа», но не успело стать решающей отраслью хозяй­ственной жизни. Примитивность земледелия приводила к тому, что скотоводство, охота, рыбная ловля и лесной промысел - бортничество, собирание ягод и грибов имели весьма существенное значение и были серьёзным под­спорьем в жизни славян.
В славянских языках наряду с древнейшей земледель­ческой терминологией имеется ряд общих терминов, отно­сящихся к скотоводству и свидетельствующих о большом значении этого последнего в отдалённые времена. Такие названия домашних животных, как бык, вол, свинья, ба­ран, овца, ягнёнок, телёнок, - очень древнего происхож­дения и общи всем славянским языкам. Сюда же отно­сятся термины бортничества, как то: пчела, трутень, улей и др., а также ряд названий диких животных: тур, бобр, вепрь, олень и т. д. и терминов, относящихся к охоте и рыбной ловле («ловити», сеть, невод и др.), ещё более древних, чем земледельческие.
О земледелии, скотоводстве и бортничестве славян го­ворят восточные писатели (Ибн-Росте, Персидский Гео­граф и др.).
Городища, подобные роменским, распространены в пре­делах Черниговской, Сумской, Полтавской, Гомельской, Курской и в других областях.
Особенно интересны в этом отношении городища у села Гнездиловка и деревни Липиной близ Курска, датируе­мые в нижних слоях VIII-IX вв. Население их жило в хижинах-мазанках из хвороста и землянках. Найденные жернова указывают на земледелие, кости домашних и диких животных и рыб - на скотоводство, охоту и рыб­ную ловлю. Особенный интерес представляет Липинское городище, стоящее в 20 километрах от Курска. Древней­шие слои его характеризуются материальной культурой
103
городищ «Дьякова типа», в то время как более поздние
слои дают улучшенную раннеславянскую керамику, и, на­
конец, оно превращается в типичное городище так назы-
ваемой «великокняжеской поры».	
Аналогичное древнее городище обнаружено у села Го-чева Курской области. Те же землянки, лепленная от руки посуда, грубые железные вещи и т. д.
Такого же рода городища расположены на территории Смоленской области и в Белоруссии. Типичным для Смо-ленщины является Ковшаровское городище Смоленского района, нижние слои которого, датируемые VI-VIII вв., содержат в себе лепленную керамику, костяные орудия и т. д., для Белоруссии - Банцеровское городище, где в культурных слоях VI-VIII вв. с лепной керамикой и ко­стяными сооружениями обнаружены зёрна проса, пше­ницы, гороха, вики, конских бобов. Такого же типа древ­нее городище на правом берегу Полоты, у впадения её в Западную Двину, датируемое VIII-IX вв., с тем же характерным инвентарём.
К городищам Смоленщины, Белоруссии и Днепровского левобережья примыкает и Староладожское городище, нижний слой которого, относящийся к VIII-IX вв., со­держит лепленную от руки керамику раннеславянского типа.
К концу рассматриваемого нами периода, периода рас­пада первобытно-общинных отношений, относятся горо­дища типа Борщевского, расположенного на среднем те­чении Дона у Воронежа. В отличие от городищ «Ромен-ского типа» («Монастырище» и др.) и близких к ним, от древних славянских поселений, небольших и хорошо укреплённых, напоминающих еще более древние «Дья­ковы городища», Борщевское городище характеризуется прежде всего своими размерами (до 180 метров в длину и 35 в ширину). Оно стоит на правом берегу Дона. Его окружает обширное селище. Вся площадь городища по­крыта землянками размером в 12-18 кв. метров. Стены землянок обложены тонкими брёвнами или досками. По углам - следы от столбов, на которых держалась дву­скатная крыша. На такую форму крыши указывает ряд средних столбов, на которых, невидимому, укреплялась матица двускатной крыши. В наиболее крупной землянке, размером 4 X 4,5 метра, помещающейся в центре горо-
104
дища на самом возвышенном месте, найдена обложенная камнями небольшая глинобитная печь. В остальных помещениях - в более крупных обнаружены небольшие печи-каменки маленьких - лишь следы  очага в  виде круглого углубления в полу..
Часть землянок соединена в группы посредством кры­тый переходов и представляет собой единый жилой и хо­зяйственный комплекс - поселение большой семьи, семей­ной общины. Такого рода жилые; комплексы с ходами из­вестны из описания Маврикием жилищ славян и антов.
Около каждой группы землянок расположены хозяй­ственные постройки: навесы для скота, навесы над кладо­выми, ямы-погреба для хранения пищи: зерна, рыбы и т. п.
Находки ручных жерновов, зерновых ям и обгорелых зёрен проса, говорят о земледелии; кости коровы, свиньи, лошади, верблюда - о скотоводстве; кости диких живот­ных - об охоте, но огромное количество костей рыб в ямах-погребах для хранения пищевых запасов заставило раскопавшего Борщевское городище П. П. Ефименко сделать вывод о решающей роли рыболовства и охоты в хозяйственной деятельности обитателей Борщевского городища.
Быт их очень примитивен. Металлических изделий очень мало, зато много орудий и украшений из кости. Керами­ка - лепленная от руки. Всё это сближает Борщевское городище с городищами «Дьякова типа».
Борщевское городище - не поселение одной большой семейной общины патриархальной семьи в 30-40-50- 70 человек, какими были рассмотренные нами выше сла­вянские городища VII-IX вв. Оно представляет собой место поселения группы семейных общин, причём жили­щем такой патриархальной семье служил комплекс свя­занных крытыми ходами землянок. Само же городище было местом обитания территориальной общины, состояв­шей из многих патриархальных семей Разраставшееся у городища открытое селище также свидетельствует о тер­риториальной общине.
Жилищем южной и юго-восточной группы русских пле­мён служила землянка. Землянки встречаются на всём огромном пространстве Левобережья Днепра, по Оке и Дону. В своём сочинении «Книга драгоценных драгоцен­ностей» Ибн-Росте пишет:
105
«В землях славян холод бывает до того силен, что каждый из них выкапывает себе в земле род погреба, ко­торый покрывает деревянною остроконечною крышею, какие видим у христианских церквей; и на крышу эту накладывает земли. В такие погреба переселяются со всем семейством и, взяв несколько дров и камней, рас­каляют последние на огне докрасна, когда же раскалятся камни до высшей степени, поливают их водой, отчего распространяется пар, нагревающий жилье до того, что снимают уже одежду. В таком жилье остаются до самой весны».
До сих пор считалось, что Ибн- Росте смешал баню жильём, но, повидимому, он отнюдь не путал дом с ба­ней. В известном нам уже городище IV - V вв. по реке Сонохте очаг в домах имел вид кучи дикого камня. Зи­мой, чтобы нагреть помещение, на камнях разводился ко­стёр, а затем камни обдавали водой, согревая жилище паром. При частом обливании водой камни трескались, и их выбрасывали в кучу у дома", у изгороди. Поэтому здесь накопились большие кучи расколотого камня, дрес-вьг, золы и угля.
Жилищем северной и западной части русских племён служил деревянный наземный дом, известный по раскоп­кам в Белоруссии, в верховьях Волги и Днепра, на Вол­хове, у Новгорода и в других местах лесной полосы Во­сточной Европы.
В этот период времени ремесло, слабо развитое к до­шедшее до нас в виде примитивных и однообразных ору­дий труда и изделий, среди которых немало встречается ещё поделок из кости, не отделилось от сельского хо­зяйства и носило домашний характер. Каждое городище представляет собой самодовлеющий замкнутый хозяй­ственный мирок. Население его занимается всеми необхо­димыми видами производства. Почти в каждом городище производится лепленная от руки посуда, выделываются костяные орудия и украшения, производятся деревянные предметы обихода, одежды, обуви и т. д. Во многих го­родищах найдены сыродутные печи для выделки железа, льячки и тигли для выплавки меди и бронзы и т. п.
Обмен развит слабо. Торговля скользит по поверхности
не задевая основ первобытно-общинного строя. Бедность, однообразие и отсутствие диференциации в инвентаре го-
195
Родищ погребений свидетельствуют, в свою_ очередь, о слабом имущественном расслоении и относительном равенстве всех членов патриархальной семьи  рода племени. Брачные пары ещё не превратились в различные по эко­номической мощности семьи - грозный признак распада родового строя. Имущественное неравенство, развиваю­щееся вслед за разделением труда, ещё не потрясло основ первобытно-общинного строя. К. Маркс указывает на роль разделения труда в первобытной общине. «Пер­вая форма собственности, это племенная собственность. Она1 соответствует неразвитой стадии производства, на которой народ живет охотой и рыболовством, скотовод­ством или, в лучшем случае, земледелием. В последнем случае она предполагает огромную массу еще не освоен­ной земли. На этой стадии разделение труда развито еще очень слабо и ограничивается дальнейшим расшире­нием существующего в семье естественно возникшего разделения труда».1
Так рисуются нам последние годы патриархально-родо­вого строя, последний этап первобытно-общинных отно­шений по археологическим данным.
Перейдём к письменным источникам и данным языка.
Во времена летописца род в громадном большинстве восточнославянских земель исчезает, и сам термин «род» употребляется в самом различном смысле (княжеская династия, народ, родственники, соотечественники и т. п.).
Такая   расплывчатость  термина  свидетельствует  о   том, что  былое его   значение  позабылось  ко  временам лето­писца, и сам термин «род» стал покрывать различные по-нятия, хотя некогда и восходившие к общему корню.    Но пережитки патриархально-родового строя ещё очень сильны.  Об этом свидетельствует первая  статья  Русской Правды Ярослава   (XI в.), говорящая о кровной мести, и постепенное её исчезновение, прослеживаемое по Русской Правде,  свидетельствует о  падении пережитков   родовых отношений. Сравнительно узкий круг родственников, имев­ших право кровной мести (отец за сына, сын за отца, брат за брата; за дядю, брата отца, и за дядю, брата матери, мстят племянники и наоборот), тоже говорит о  распаде -древних родовых  отношений.   Между тем, термины  род-
1 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. IV, стр. 12.
107
ства, сохранившиеся в восточнославянских языках и го­ворящие о патриархальном строе семьи, очень многочис­ленны (отец, тата, тятя, матерь, мати, сын, дочь, брат, сестра, стрый, свёкор, свекровь, деверь, золовка, ятровь, невестка, сноха, жена). Интересно отметить, что терми­нов, обозначающих родственников по женской линии, мало («уй» - брат матери, «нетий» - сын сестры), так же как и общих для той и другой линии родства (пле­мянник - от «племя»).
В старинных обычаях, связанных с семейным бытом, в похоронных и свадебных обрядах, в песнях и сказках, в фольклоре, в обычном семейном праве, сохранившихся как реликт седой древности в глухих уголках России, Украины и Белоруссии и записанных в XIX и XX вв., можно проследить остатки матриархальных родовых отно­шений. Гражданский развод по инициативе жены («прочкы» и «разлучины»), свадебные обычаи, в которых глав­ную роль играют женщины, былины о богатыршах-«поляницах» и др. говорят о пережитках давно исчезнувшего, ещё до времён летописи, материнского рода.
Патриархальные же отношения ещё долгое время про должают сохраняться. Об этом говорят! обычаи убийства и самоубийства жён на могиле мужа, сопроводительные по­гребения женщин (в этих случаях речь идёт о жёнах-на­ложницах, рабынях), многоженство, левират, подчинённое положение женщины в семье и т. д.  Если родовая организация как форма общественной жизни к концу рассматриваемого нами периода исчезает, то гораздо прочнее и живучее оказывается большесемейная организация. Семейные, патриархальные общины со­храняются ещё очень долгое время. Эти последние, вы­росши в рамках родового строя, распадаются на малые семьи, превращающиеся в экономически самостоятельные  единицы, разлагаются и исчезают или приобретают новую  форму: объединяясь в территориальных, сельских общи­нах, они существуют длительное время в составе поземель­ных общин.
Такая семейная община в глубокой древности на Руси, как и в некоторых других славянских землях, носила на­звание «вервь».
Такова древняя Русь времён разложения первобытно­общинных отношений.
108	
В IX-X вв. в результате развития производительных сил патриархально-родовой строй с первобытно-общин­ным способом производства уступает своё место зарож­дающемуся феодализму.
Изменение в способе производства началось с изменения и развития производительных сил и, прежде всего, с  изменения и развития орудий производства.
Решающую   роль  в   процессе   разложения   первобытно­общинного    строя сыграло изменение в характере земле­делия. Оно было одним из источников добывания средств  к жизни, хотя и очень важным. Теперь земледелие превращалось в решающую отрасль хозяйства. В лесной полосу  Восточной  Европы вместо древнего подсечного земледелия
повсюду   распространяется пашенное земледелие, принес шее с собой И индивидуализацию производства и  резкое      обособление    малой семьи. Причины длительного переживания   подсечного  хозяйства  среди   северных   славянских племён заключаются в том, что здесь, на севере, в лесах, длительное время земледелие не играло решающей роли.   В Верхнем Поволжье, как и, повидимому, в верховьях со-   предельных больших рек, до VIII-IX вв. население вело сложное,    многообразное  хозяйство и  занималось ското­водством,    охотой,   рыбной   ловлей, лесными промыслами (бортничество), собирательством   (грибы, ягоды, коренья) и земледелием, причем доля этого последнего в экономике древних обитателей лесов составляла не  более, а скорее менее половины. На верховьях Днепра, например, в горо­дищах    начала   н.    эры,   костей лошадей не обнаружено, а   ведь лошадь являлась главной рабочей силой земледельца. Естественное стремление освободиться  от случайностей охоты и рыбной ловли, которые в некоторых местах   (на­пример,  Борщевское  городище)   продолжают играть ещё большую роль даже в IX--Хвв, приводит к расширению
Земледелие не было в такой степени связано со слу­чайностями, как промыслы. Оно обеспечивало системати­чески, из года в год, и только в случае неурожая кормить должны были лес, река, скот.
Тенденция к повышению удельного веса земледелия в  хозяйстве северных славянских племён, проявляющаяся  на протяжении VII-VIII-IX вв. всё отчётливее и отчёт-
109
ливее,  приводит к  эволюции  сельскохозяйственных бру-
дий,  к появлению  новых  орудий труда,  к росту  земле-  
дельчеекой техники.	
Вместо   старого   втульчатого   топора,   имевшего   форму долотца с лезвием  в 5-6 сантиметров,  появляется   проушный топор современной формы, серп с  большим изгибом   сменяет старый примитивный  слабо изогнутый серп, напоминающий  искривленный   нож,   широко   распространяются  многозубые  сохи, выросшие из сохи-«суковатки», представляющие собой стволы ели о очищенными от мелких ветвей сучьями, обрубленными на половину их длины. «Суковатка» - древнейшее  пашенное орудие лесного  Се­вера,  в которое впервые   впрягли   лошадь.   Появляются рало и плуг на юге и соха на севере. Десятым веком да тируются первые находки железных сошников на русском Севере. Им предшествовали земледельческие орудия,  целиком сделанные из дерева.
Вместе с ростом пашенного земледелия лошадь становится рабочим окотом. Её перестают употреблять в пищу, и среди кухонных остатков X-XI вв. костей лошадей уже не встречается. Табуны лошадей к IX-X вв. и да; несколько ранее, это - уже не запас мяса, а рабочая, тягловая сила растущего пашенного земледелия.
Земледелие усложняется. Появляются новые злаки. В городищах IX-X вв. - Борщевском, Ковшаровском (в верховьях Днепра) и других найдены зерня пpoca, яч­меня, пшеницы, овса, гороха. Была известна и рожь. Из корнеплодов надо указать на репу, лук, чеснок. Возде­лывались лён и конопля.
О появлении пашенного земледелия говорит и рост размеров поселений. При господстве подсечного земледелия, когда через 2-3 года участки пашни надо было бросать и возвращаться к их обработке вновь можно было лишь спустя 40-50 лет, каждой земледельческой общине нужна была огромная площадь для ведения примитивного зем­леделия, и поселения были очень малы. В VIII-IX-X вв. размер поселений значительно увеличивается. Это отнюдь не города, а разросшиеся сельские поселения. Появление новых орудий труда и рост земледельческой
110
    техники    способствуют    возникновению    индивидуальных   форм   земледелия.   Возникновение новой земледельческой   техники приводит к тому,  что  ведение самостоятельного хозяйства становится доступным не только всей семейной общине в целом, но и каждой малой семье в отдельности. «Все это приводит к распаду сохраняющихся в большой семье  остатков   первобытного   коллективизма   и  диферен-циации а её недрах индивидуальных семей, становящихся самостоятельной   экономической   единицей   и    воплощающих начало частной собственности»   (Косвен).    Старая    патриархальная    большая    семья     («задруга»,  «вервь»)   распадается.  Из её среды  выделяется ряд  малых семей, отдельных брачных пар, уже ставших хозяй­ственно самостоятельными единицами.  Первобытный кол­лективизм,    являющийся результатом слабости отдельной личности, сломан внедрением новых орудий труда и ста­новится  ненужным,  сковывающим хозяйственную  инициа­тиву.  Вооружённые новой земледельческой техникой, от­дельные малые семьи  расходятся из  старого  общинного центра во все стороны, выжигая и выкорчёвывая леса под пашню,  заселяя  и  осваивая  ранее   пустынные   простран­ства,   обзаводясь новыми   лесными,    охотничьими,   рыбо­ловными и промысловыми угодьями.  Здесь, на новых ме­стах, они часто дают начало новым большим патриархальным семьям   («дворищам», «печищам»),  а когда  дальнейшее   развитие   хозяйства   в рамках семейно-общинной ор­ганизации  становится  уже   невозможным,   от  них   отпоч­ковываются   отдельные   семьи,   осваивающие   на   правах трудовой заимки новые участки леса, пашни, новые угодья и т. д.
Здесь, на новых местах, они владели всем, «куда то­пор, коса, соха ходили», всем, «что к тому селу исстарь потягло», ставя свои «знамения» на дубах и соснах, на бортных деревьях, ревниво оберегая свои пашни, луга и угодья от «чужаков», сходясь с ними лишь на «игрища межи села», умыкая невест и собираясь на религиозные праздники.
Так расползалась по лесной полосе славянская колони­зация, так заселялись и осваивались дремучие дебри ле­сов и пущ Восточной Европы.
В процессе своего расселения, сохраняя связи с соро­дичами, эти малые и большие патриархальные семьи, по-
111
 
кинувшие своё старое родовое гнездо, сталкиваются на новых местах со встречными потоками, идущими из дру­гих распадающихся семейных общин. Поскольку в общем владении этих случайно встретившихся людей попрережнему находились леса, сенокосы, воды и угодья, они объединялись в общину, покоящуюся уже не на старых кровно-родственных, а на новых, территориальных связях. Так возникает поземельная сельская или территориальная об­щина, в которой на первых порах ещё много пережитков старой семейной общины; территориальные связи ещё сочетаются с кровно-родственными, а в быту продолжают сохраняться старые патриархально-родовые обычаи и тради­ции. В свадебных обрядах, в песнях и поговорках уже гораздо более поздних времён соседи-односельчане име­нуются попрежнему «родичами», «родными», а всё село- «родом». Родовые связи всё ещё тянут членов уже тер­риториальной общины к старому родовому, семейно-общинному гнезду (родовое кладбище, «братчины», поездки по родственникам и т. д.), да и сама сельская поземель­ная община представляет собой пёстрый конгломерат ма­лых и больших семей. Семейная община отнюдь не исключает территориальную, а, наоборот, длительное время существует наряду с этой последней и даже внутри её, так как сельская община, сложившись на развалинах семейной, в то же самое время впитывает в себя сосед­ние, ещё не успевшие разложиться семейные общины.
Фр. Энгельс указывает, что «когда число членов семей-  ной общины так возросло, что при тогдашних   условиях производства становилось уже невозможным ведение об­щего хозяйства,  эти  семейные  общины  распались,  находившиеся до того в общем владении поля и луга подвергаться разделу известным уже образом между об­разовавшимися теперь отдельными домохозяйствами, сна­чала на время, позднее раз навсегда, тогда как леса, вы­гоны и воды оставались у общины.
Для России такой ход развития представляется вполне доказанным».1
Так   подрывались   устои   первобытно-общинного   строя, основанного на коллективном труде и собственности. Раз-
1 Ф. Энгельс, Происхождение семьи, частной собственности и госу­дарства, 1933, стр. 169.
112
витие орудий труда, обусловленное общим развитием про­изводительных сил, приводит к усилению мелкого хозяй­ства и постепенному его укреплению, а следовательно, к созданию сельской общины.
Вместе с появлением соседской общины изменяется и сама  форма поселений.  Появляются  большие   городища,  часто окружённые отдельными жилищами, и открытые по­селения - «селища», постепенно совершенно вытесняющие  городища.
 Изменяется тип жилища. Древние землянки постепенно исчезают, уступая своё место полуземлянкам и наземным бревенчатым избам. В Белоруссии и на Смоленщине встречаются избы со слюдяными окнами, с печами, слеп­ленными из глины, без трубы. Такие же деревянные избы господствуют на севере, в верхнем Поволжье. На юге ещё некоторое время сохраняются землянки и жилища, пле­тённые из хвороста, обмазанные глиной, но и здесь они со временем исчезают.
 Таковы были изменения в общественной жизни древ­них славян, вызванные внедрением новой земледельче­ской техники и развитием пашенного земледелия в лесной полосе Восточной Европы.
Так возникла среди славянских племён лесной полосы древней Руси сельская община.
Различный состав отдельных семей, различный уровень их благосостояния и накопленных богатств и, прежде всего, скота (недаром в древнерусском языке «скот» - синоним денег, а «скотница» - казны), неравенство наделов, зе­мель и угодий, освоенных на праве трудовой заимки, захват многолюдными, богатыми и сильными семья­ми земель и угодий в прилежащих землях и т. п. - всё это создает условия для разложения сельской общины. Подобные явления могли появиться лишь в ре­зультате возникновения мелкой семейной собственности, обусловленного развитием производительных сил и ору­дий труда.
.Наряду с развитием производительных сил в области Сельского хозяйства и усовершенствованием земледельческой техники огромную роль в разложении первобытно­общинных отношений на высшей стадии варварства игра-то общественное разделение труда, отделение ремеслен­ной деятельности от сельского хозяйства.
 
ИЗ
«Когда же в   общину   проникло   разделение  труда   и члены ее стали каждый в одиночку заниматься производством одного какого-нибудь продукта и продавать его на рынке, тогда выражением этой материальной обособленности товаропроизводителей явился институт частной собственности», - указывает В. И. Ленин.1   Начиная с X в., значительно совершенствуются железные  изделия.  Появляются   разнохарактерные,   разнотип­ные,   усовершенствованные   железные    изделия:    орудия труда (топоры, долотца, щипцы, клещи, скобки, заклёпки, гвозди, лопаты, сошники, лемехи, серпы и т. д.), оружие (копья, ромбовидные стрелы, кинжалы, ножи типа скрамасаксов и простые, шлемы, вытянутые кверху, кольчуги и сабли, появившиеся на Руси в X в., реже - щиты круг­лой   или   миндалевидной   формы   причём    в отличие от более    ранних    эпох    оружие всё более и более диференцируется    от орудий охоты), домашняя утварь   (ско­вородки),   домашние    предметы    (огнива,    замки, ключи и  др.) и т. д.
Устанавливаются стандартные типы в разных районах, например, топоры с прямым верхним краем и полукруг­лой выемкой в нижнем крае, железные лопаты с проти­воположным концом в виде сковородника, плоские ско­вороды и т. п.
Качество плавки и ковки железа повышается. Совер­шенно очевидно, что уже сложились определённые ремес­ленные традиции и навыки, требующие длительной выуч­ки, опыта, специализации. Сложные орудия труда ремес­ленника, сложное стандартизованное производство при­водят к появлению специалиста-ремесленника, мастера обработки железа.
То же самое явление имело место в обработке золота, серебра, меди, бронзы и других видов художественного ремесла и ювелирного дела. Возникают ремесленные центры с очень широким радиусом распространения изде­лий. Так, например, из района Оврча изделия из розового шифера распространялисъ по всей Руси. Были центры по производству бус, в частности очень распростра­нённых зелёных, медной проволоки и т.д. Найдено  множество мастерских по обработке камня, выработке израз-
' В. И- Ленин, Соч., т. I, стр. 72.
114
Цов, ювелирных, литейных и т. д., где были обнаружены тигельки, формочки, льячки и т. д.
Появляется гончарный круг, и посуда, изготовленная на гончарном круге, постепенно вытесняет лепленную от руки. Это говорит о выделении не только ремесленника-металлиста, но и гончара. Появляются клейма ремеслен­ников, т. е. своего рода фабричные марки.
О «ремесленнике» и «ремесленнице»   говорит   Русская  Правда,   охраняющая   их   жизнь   высоким   штрафом   в
12 гривен.
 В городах ремесленники живут целыми улицами и «концами». Об этом говорят" Кузнечные ворота в Курске и  Переяславле, Гончарный и Плотницкий концы в Новго- роде.
Выделение ремесла способствует разложению соседской  общины и имущественному неравенству  её  членов.  Раз­витие и  обособление ремесла являются,  таким  образом, вторым  фактором,  способствующим разложению   перво­бытно-общинных   отношений    Рост   ремесла   естественно
влечет за собой развитие обмена, развитие внутренней и внешней торговли.
Внутренняя торговля была развита ещё очень слабо, но тем не менее общественное разделение труда неизбежно приводит к установлению обмена. Предметами внутренней торговли были железо и железные изделия, соль, добываемая в «Червенских градах» у Карпат, и скот.
По рекам и речкам, по сухопутным дорогам тянулись купеческие караваны. Они шли из Киева на запад, в Чехию, Венгрию, Германию через «Червенские грады» и Карпаты, на север, в Курск и далее на Оку, в верховья Днепра и через волоки на Ловать и Волхов, на Западную Двину и Волгу, в Крым, в степи, на Кавказ, на Каму.
В городах на торг собирается окрестный люд. Сюда везут для продажи меха и шкуры, мёд и воск, ремеслен­ные изделия и украшения, ведут скот и рабов. Здесь по­купают. Тут центр общественной жизни окрестного на­селения. На торгу «закликают» о бежавшей челяди (ра­бах и слугах), заключают сделки, слушают княжеских «мужей», оглашающих решения суда и распоряжения князя, и т. д.
  Ещё в большей степени развита внешняя торговля. В  VIII-IX вв. особенного   развития   достигает   торговля    с
115'
Востоком, главным путём которой была Волга.  С Волги системой  волоков попадали в Ладожское озеро, древнее озеро Нево, и на Неву или на Западную Двину.
Торговали с Востоком и по Донцу с Доном и по степ­ным дорогам.
О торговле Руси с Востоком говорят многочисленные арабские, персидские и европейские писатели
Они сообщают, как русы ездят по Дону я Волге, попа­дают в столицу Хазарии Итиль, расположенную в ни­зовьях Волги, в землю камских болгар, проникают в Кас­пийское море, добираются до далёкого Багдада.
Русы привозят меха и шкуры, мед и воск, рабов и мечи, «рыбьи зубы» (моржовые и мамонтовые клыки) и
янтарь.	
В Итиле был целый район, населенный русскими. У них были свои языческие капища и свои судьи.	
Огромное количество кладов восточных монет,  обнару­женных на территории Руси, подтверждают свидетельства восточных писателей.
В арабских  источниках мы находим и описание богатых купцов-русов. Они  опрятны  в  одежде   и   очень   богаты. Татуированые    от кончиков пальцев и до шеи, со сви­тыми   и   окрашенными   жёлтой или чёрной краской или бритыми  бородами, в своих коротких курточках и кисах (форма      плаща),      обвивающих    бок    и    оставляющих непокрытой    одну руку, с мечами франкской работы, но­жами    и секирами, высокие и стройные сильные и гор­дые,    богато  одетые  русы производили большое впечат­ление «а арабов.
Их женщины носят ценные украшения: коробочки из меди, серебра или золота, в зависимости от богатства мужа, прикреплённые к груди, к которым привязан нож, зелёные бусы и массивные серебряные или золотые цепи, число которых также соответствует богатству мужа. На­копив 10 тысяч диргем, муж дарит жене такую цепь, и число цепей, часто довольно большое, соответствует бо­гатству русского купца. Роскошно одеты и мужчины-русы. У них кафтаны с золотыми пуговицами, собольи шапки, золотые браслеты. Русы живут богато, в домах у них дорогая утварь, ковры, подушки. Они имеют много рабов, скота, обзаводятся на чужбине, в Болгарии или Хазарии, своими домами, и живут по 10-15-20 человек, т. е.
116
своеобразными военно-торговыми товариществами. Похо­роны знатного руса своей пышностью и великолепием поразили Ибн - Фадлана. Так говорят о русах Ибн-Фадлан, Ибн-Росте, Ибн-Хаукаль и др.
Перед нами воины-купцы, добывающие меха и шкуры, мёд и воск, рабов и невольниц не в результате обмена и торговли, вернее, не столько в итоге обмена и торговли, сколько в результате насилий, захвата и увода в плен побеждённых, обложения данью и т. д. Это воины-купцы, богатая верхушка, мечом заставляющая подчиняться себе рядовых общинников разных славянских и неславянских пле­мён Восточной Европы. Все доходы от торговли с Востоком остаются в её руках и составляют её привилегию, ещё более усиливающую и обогащающую эту массу сильных и хорошо вооружённых, богатых, жадных и воинственных русов.
В руках таких же купцов-воинов-русов была и вторая торговая артерия - великий водный путь «из варяг в греки». Он шёл из Скандинавии и острова Готланда на Неву, затем в Ладожское озеро, по Волхову, Ильменю и Ловати к волокам, а оттуда Днепром к Чёрному морю и Византии. Не случайно Чёрное море носило тогда назва­ние Русского моря. Это понятно, так как Масуди со­общает, что «никто кроме них (русов) не плавает по нему...».
Константин Багрянородный красочно описывает плава­ние русских однодеревок («моноксилов») по Днепру в Византию. С наступлением ноября князь «со всеми Рус­сами» выходит из Киева и отправляется в полюдье в земли подвластных славянских племён, платящих ему дань. Всю зиму они проводят в полюдье, а в апреле, когда растает лёд на Днепре, возвращаются в Киев. В глухих дремучих лесах данники-славяне в течение зимы рубят огромные деревья и, наспех их обстругав, спускают на воду. С наступлением весны такие примитивные лодки-однодеревки спускаются к Днепру. У Киева славяне при­стают со своими челнами к берегу и продают их русам. Грубо обработанная колода обшивается бортами, осна­щается вёслами, уключинами, мачтами, и вот она уже го­това в далёкий путь. В неё грузится всё, что добыто в течение зимнего полюдья путём сбора дани, поборов, военной добычи и торговли: ценные меха, шкуры, мёд,
117
воск и рабы. В июне русы двигаются йниз по течению Днепра, некоторое время поджидают у Витичева отстав­ших, а через два-три дня пускаются всем караваном в далёкое путешествие. Алчные и воинственные печенеги часто поджидают русских купцов у порогов; особенно опасными в этом отношении считаются Неясыть и Крарийская переправа. Приходится выходить на берег, остав­ляя вещи в однодеревках, и, осторожно прощупывая но­гами дно, толкать ладьи шестами. У Неясыти к тому же приходится часть людей выделять для охраны каравана от внезапного налёта печенегов. Но вот тяжёлый путь через пороги остаётся позади. Показался остров святого Гри­гория. Здесь русы делают остановку и у огромного мно­говекового дуба совершают жертвоприношения. Ещё не­много- и на горизонте, в Днепровских лиманах, появ­ляется остров святого Эферия (Березань). Тут русы отдыхают два-три дня и готовят свои ладьи для морского путешествия, оснащают их мачтами, реями ,и парусами, и снова в путь. Идут морем, держась берегов, делая остановки у Днестра, Белой и в других местах. До самой Селины их преследуют идущие по берегу печенеги, выжидающие добычу. Но вот русы проходят Дичин и «достигают области Месимврии; здесь оканчивается их многострадальное, страшное, трудное и тяжелое плава­ние». Впереди плещут голубые воды «Суда» (Зунда, т. е, пролива, как по-скандинавски назывался Босфор) и свер­кают белые здания Константинополя. Здесь уже начи­нался торг. Отсюда русские купцы привозили золотые и серебряные вещи, дорогие ткани («паволоки»), фрукты; вина пряности, стеклянные изделия, «сосуды разноличные» и «всяко узорочье»: украшения, изделия из эмали и т. д. Здесь они продавали меха, воск, мёд и рабов. Для торговли рабами в Константинополе имелся особый ры­нок, «идеже рустии купци приходяще челядь продают»,
Значение торговли с Византией трудно переоценить. Торговый путь из «моря Варяжского» в «море Русское» сыграл большую роль в объединении северной, Прииль-менской, и южной, Среднеднепровской, Руси, будучи сам в значительной степени результатом расширения сферы деятельности русских дружин воинов-купцов.
Такого же древнего происхождения были и связи с За­падной Европой. Со Скандинавией и Готландом Русь
118
была связана уже во всяком случае с VIII в., а быть может, и ранее, когда в VI - VII вв. впервые шведские викинги, правда, не надолго, проникли в Прибалтику. К этому же времени относятся первые следы восточных монет на острове Готланде и в Швеции.
В таможенных правилах, изданных в Раффельштедте в октябре 904 г., говорится о купцах, приходящих из Че­хии и «Ругии», т. е. Руси. В Раффельштедте русские тор­
говали рабами, воском и лошадьми. Ибрагим-ибн-Якуб сообщает, что русские купцы торговали* с Краковом и Пра­гой. Позднее центром русской торговли с Заторговала с Польшей и Венгрией.	 
Вместе с ростом торговли на Руси распространялись деньги. В глубокой древности мерилом стоимости, как было указано, был скот, и поэтому на Руси деньги назы­вали «скот», а казну «скотница». В VIII в. на Руси рас­пространяются византийские и восточные монеты (диргемы). В IX в. в обращении господствуют эти последние,
а с конца X в. их постепенно вытесняют западноевропей­ские денарии (датские, английские, чешские, немецкие и др.), которые в XI в. становятся господствующими в
обращении. Со времён Владимира начинается чеканка
русской монеты. Нам известны монеты Владимира, Ярос­
лава и Мстислава Владимировича. Впоследствии монеты
(с XII в.) заменяются серебряными слитками - гривнами.
Во времена Русской Правды денежное обращение ши­
роко распространяется на Руси. На Руси ходили гривны,
куны, резаны, ногаты, веверицы и векши. Эта денежная
система говорит о том, что на Руси были когда-то день­
га-меха (куна, резана, веверица, векша). О том, что рус­
ские в расчётах пользовались мехами и «кожами без во­
лос», говорят Ибн-Росте и Насир-эд-Дин Ахмед Тусский.
 Торговля ещё больше разлагала первобытно-общинные
 отношения и способствовала имущественному расслоению.
 В чьих руках была торговля, кем были русы, торговав­
шие в Итиле и Великих Булгарах, в Багдаде и Констан­
тинополе, в Праге и на острове Готланде?
Это воины-купцы, богатая знать, имевшая своих пос­лов, свои золотые и серебряные печати с родовыми знаками, вооружённая мечами и копьями, топорами и луками
119
Воинственные и храбрые, жадные и корыстные, они
обирают своих данников - рядовых славян-общинников,
обращают их в рабство и, нагрузив свои ладьи-одноде­ревки всякими товарами, добытыми не куплей (покупают
они редко), а «примучиванием», данью и грабежом, едут
в Византию и везут оттуда для своего потребления или
для продажи «за морем», в Скандинавии и в Западной
Европе, различные дорогие вещи, украшения, ценные
ткани, вина, фрукты и пряности. Те, кто даёт им меха и
мёд, воск и рабов - рядовые общинники, - чаще всего не
видят эти «корсунские» и «грециские» товары, купленные
русами в далёком Царьграде на деньги, вырученные от
продажи братьев и сестёр, жён и детей славян-общинни­
ков или от реализации куньих, собольих, лисьих, горно­
стаевых и прочих мехов, воска и мёда, добытого путём
сбора дани в течение зимнего полюдья киевским князем
и его «русами» в землях древлян, кривичей, дреговичей,
северян и других русских племён.	 
Накопление ценностей, поступающих в результате сбора
дани, поборов и т. д., в руках князя и его дружинников,
превращение дани в товар, наличие наряду с голым при­
нуждением  свободного обмена, торговли  усиливали иму­
щественную диференциацию, способствуя ускорению про­
цесса распада общины и развитию классовых отношений
вширь и вглубь.	
Торговля, захватывая в орбиту своего влияния все большее и большее количество областей с общинными по­селениями, разлагает общину, способствуя ещё большему укреплению экономически могущественных семей и об­нищанию маломощных. Создаются условия для возник­новения феодала внутри самой общины, и он не замед­ляет появиться.	 Рост   ремесла, а с ним и торговли вызывает появлением городов.
Так, например, в позднейших слоях Ковшаровского го­родища X-XII вв. обнаружены остатки новых оборони­тельных сооружений, состоявших из деревянных укрепле­ний на каменном фундаменте, сложенном из булыжника. Столбы этих укреплений были вкопаны в землю ниже ка­менной кладки и обнесены горизонтально положенными брёвнами. Вокруг укреплённого городка на площади в 4-5 гектаров найдены следы открытого поселения -
120
«селище».  Открытые  поселения - «селища» - становятся главным типом поселения основной массы населения.
Старые городища либо запустевают, превращаясь во временное убежище, либо перерастают в города. Иногда жители «селищ» воздвигали городища, но очень неболь­шое число находок вещей в них говорит за то, что они были только лишь временными убежищами, куда скры­валось во время нападений врагов окрестное население.
Исследования показали, что в города превращались те древни городища, которые были расположены на важных торговых или военных путях. Они разрастались в размерах, ,их укрепления часто превращались в «Детинец», «Кремль», за пределами которых жила основная масса городского люда. Так образовались города' Старая Ря­зань, Ростов, Смоленск, Витебск, Полоцк, Туров, Из-борск, Орша, Белозерск, Старая Ладога и другие древ­нейшие центры Руси. Из городища, расположенного на правом берегу реки Полоты, типичного большесемейного городища VIII-IX вв. с лепленной керамикой, костяными орудиями и т. д., вырастает феодальный Полоцк. Старое городище превращается в «Детинец», но когда и он пе­рестал удовлетворять потребности горожан, в XI в. вы­страивается новый «Детинец», в пять раз больше первого, но уже в устье реки Полоты.
В 12 километрах от Смоленска, у деревни Гнездово, стоит большесемейное городище. Это - древний Смо­ленск. В X в. здесь возникают два новые, укреплённые валами городища - одно в устье реки Свинки, другое - в устье реки Ольшанки, окружённое обширными сели­щами и огромным курганным некрополем, насчитывающим несколько тысяч курганов.
-   В XI в., когда городища перестали удовлетворять по­требности древних смольнян, город был перенесён на теперешнее его место.
Такую же эволюцию претерпели: Новгород, древней­шее городище которого - «Рюриково» - находится в 3 километрах к югу от Новгорода; Белозерск, располо­женный в X в. в 10 километрах к востоку на берегу реки Шекены; Ростов возник из древнего Сарского городища; Ярославль, выросший рядом с древним городищем «Мед­вежий угол», и т. д.
121
Некоторые города вырастали на месте древних поселе­ний непосредственно, как это произошло с Киевом - «мати градом Русьским», Ладогой, древним «Альдейгобургом» скандинавских саг, и др.
 Эти перенесения древнерусских городов обусловлены различными причинами. Во-первых, город переносился, если дальнейшее разрастание древнего «Детинца» становилось невозможным, а потребность в этом была; во-вторых, в том случае, если новое его местоположение больше соот­ветствовало потребностям торговли и военных предприя­тий князей, и, в-третьих, тогда, когда в древних цент­рах - городищах времен племенного быта - сосредото­чивалась враждебная князю родоплеменная знать и раз­гром ее сопровождался ликвидацией старого поселения.
Города_ становились, ремесленными и торговыми центра­ми и резиденциями князя и дружины.
В центре города, за стенами «Детинца», стояли княже­ские хоромы и дворы, дома и дворы окружающей князя знати. У стен «Детинца» располагалось поселение «чёр­ного люда» и торг. Позже и они обносились стеной и снова обрастали- неукрепленным поселением - «около-градьем». Строились церкви и монастыри. Вокруг города располагались княжеские, боярские и монастырские села, загородные княжеские «красные дворы», представленные «селищадаи», о которых говорят древние летописи. К го­роду сходились пути - сухопутные и речные. Дороги по­лучали название от городов и стран, к которым они вели, а городские ворота назывались по дорогам: «Чернигов­ские», «Курские» (Новгород-Северск), «Лядские» (Киев) и т. д.
Город становится типичным феодальным торговым, ре
месленным и административно-политическим центром, в
котором сосредоточивается различное, довольно пёстрое,
социально диференцированное население - мелкий ремес­
ленный люд, купцы, ведущие как внешнюю, так и доста­
точно к тому времени развитую внутреннюю торговлю, и
феодализирующаяся верхушка - князь со своими дружин­
никами, слугами, администрацией, дружинное, княжое и
«земское» боярство и т. д.	
В это время, IX-XI вв., Русь была покрыта городами, и недаром в скандинавских сагах за ней закрепилось на- звание «Гардарик», т. е. «страна городов». Об обилии го- 
122
родов у восточных славян сообщают Географ Баварский, Масуди и Аль-Истахри.
Наряду с городами, развивавшимися из древних горо­дищ, появляются города-крепости, которые «ставили» князья для обороны земли от «ворогов» и для господ­ства над окрестным населением.
Некоторые из них с течением времени окружаются «околоградьем» и превращаются в города, другие исче­зают бесследно.
 У князей были свои города:   Вышгород  (Ольги), Бел­город  (Владимира), Изяславль (Рогнеды)  и т. д. В этих городах, являвшихся центрами не только военно-админи­стративного,   но   и   административно-хозяйственного упра­вления, сосредоточивались разного рода  «княжие мужи» и челядь: данщики, вирники, ябетники, мечники, мостники, городники, тиуны, рядовичи, ремесленники, холопы и т. д. Одни из них были управителями, другие - слугами, третьи выступали в качестве рабочей силы в  княжеском хозяй­стве. В военное время из этих управителей и слуг форми­ровалась княжеская «молодшая» дружина. Такой княжой город был заселён княжескими ремесленниками: оружейни­ками,   ювелирами,   «каменосечцами»,   гончарами   и   т. д, ставившими на своих изделиях родовой знак своего князя. Искусные ремесленники ценились князем Русская Правда ограждает жизнь «ремесленника» и «ремественницы» штра­фом в 12 гривен, как за тиуна или кормильца. Княжеские родовые клейма  на изделиях  ремесленников-холопов обнаружены как раз там, где княжеское хозяйство в IX- XI вв. было больше всего развито: Киев, Чернигов, Бел­город,  Вышгород,  Изяславль,  Остерский  Городок, Канев (летописная  Родня,  современное городище  «Княжая  го­ра»).   Это   были   княжеские  города,   центры  княжеского хозяйства   Здесь княжеский «красный двор», где иногда живёт подолгу сам князь,  но чаще всего  его  посадник, здесь князья заводят своё хозяйство, наблюдают за ним. Тут склады «узорочья», «тяжкого товара» и всякой «го-товизны»; мёда в «медовушах», вина, воска, хлеба и т п, которые   доставляют   «тянущие»   к   городу   «волости»   и «земли»,  выгоны и выпасы,  «бобровые гоны», «ловища», «перевесища», «бортные ухожаи» и т  д, обслуживаемые «трудом всякого рода челяди:  холопов, смердов, рядовиг чей   и  т. д. Княжой город окружают сёла - княжеские
123
сельские поселения, находящиеся под управлением и на блюдением сельских и ратайных старост и тиунов и вся-  кого рода слуг - рядовичей.  Здесь пасутся стада скота, косяки лошадей. Сюда, в город, стекались дань и военная добыча, поборы и штрафы, товары и рабы, тут была вся жизнь князей. Такой княжой город становился центром феодального освоения окрестной земли. Вокруг него воз­никали княжие сёла и слободы, и деревни сельских об­щинников постепенно втягивались в княжеское хозяйство. Всюду появлялась княжеская  администрация, ставившая «затесы» на дубах и соснах, прокладывавшая межи, уста­навливавшая    повсюду всякого рода  «знамения»,  строго преследовавшая   за   «перетес»,   каравшая   всякого,   кто «межоу переореть», пускавшая на некогда общинные вы­гоны стада скота с княжим «пятном». Всюду появлялись княжие сёла, «ловища и перевесища», «рольи» и «борт­ные ухожаи», трудились княжеские холопы и смерды, ре­месленники и  рядовичи,  всюду хозяйничали  огнищане  и конюхи,   тиуны   и  посельские.  И   специальные   «княжие мужи» - «городники» «нарубали» всё новые и новые го­рода,    становившиеся    очагами    феодализации и военно-административными  центрами.   Такой  княжой  город,   где жиля  ремесленники   и   концентрировались   всякого   рода «товары» и «узорочья», где находились «склады» живого товара - рабов, - естественно,  привлекал  к  себе купцов и ремесленников,  соблазнённых  перспективой  «торга»  и   безопасного отправления своих функций под защитой городских   валов   и   стен,   под   защитой   княжеской    дружины, - и княжеский город обрастал  «околоградьем» посадом.
Так в  результате  общественного  разделения  труда и концентрирования ремесла и торговли на некоторых древ­них  городищах,  расположенных  на удобных торговых  и военных путях,  и в результате   градостроительной   дея­тельности князей возникает древнерусский город.
Среди городов Руси особенно выделяется Киев, «мати градом Русьским» Время его возникновения, как и ряда других городов, к эпохе летописца было уже основатель­но позабыто, но пытливый народный ум пытался восполнить пробел.
Во времена летописца в Киеве рассказывали древнюю легенду об основании его тремя братьями - Кием, Щеком
124
и Хоривом. Древний Киев был хорошо известен Востоку, Западу и Византии. О «Куябе» («Куяве») говорят Аль-Джайгани, Ибн-Фадлан, Ибн-Хаукаль и другие восточные писатели. О Киеве сообщают договоры русских с греками и Константин Багрянородный. О Киеве говорят Титмар Мерзебургский, Брунон и скандинавские саги. Киев был городом, «ведомым и слышимым во всех концах земли».
Раскопки древнего Киева обнаружили на территории города три древнейших поселения VIII-IX вв., не пред­ставлявших собой ещё единого центра. Эти три поселе­ния, расположенные на Щековице, на горе Киселёвке и на Киевской горе, три городища дофеодального Киева, по преданиям, записанным летописцем, связывались с Кием, Щеком и Хоривом. Они не покрывались общим на­званием «Киев», и только к концу X в одно из них, рас­положенное на Киевской (Андреевской) горе, втянуло в орбиту своего влияния все остальные, и только тогда складывается Киев как единый крупный городской центр.
Древнейшее Киевское городище, значительно меньших размеров, чем так называемый «город Владимира», было окружено валом и рвом, засыпанным Владимиром во время постройки в конце X в. (989 г.) Десятинной церкви (церкви Богородицы). На дне рва обнаружена лепная ке­рамика, очень грубая и примитивная, что заставляет дати­ровать древнее Киевское городище VIII-IX вв., а может быть, даже более ранним временем. Внутри городища VIII-IX вв. обнаружена землянка прямоугольной формы с крышей из досок, покоившейся на балке. Стены были сплетены из прутьев и обмазаны глиной В землянке стояла прямоугольная глиняная печь со сводчатым верхом. На полу землянки найдены осколки битой лепной посуды и глиня­ные пряслица, датируемые VIII-IX вв. Таково было жилье обитателя древнего Киевского городища. На древ­нем Киевском городище были найдены остатки языче­ского капища, сложенного из серого песчаника в виде эллипса. Вокруг жертвенника сохранился глиняный пол.
Во времена Владимира ров был засыпан, в одном месте у рва была выстроена Десятинная церковь. «Город Вла­димира» был ограждён земляным валом с каменными башнями. Развалины одной из таких воротных каменных башен «города Владимира» получили название «Батыевьгх ворот». На территории густо заселённого «города Влади-125
мира», основание которого следует датировать концом X в., стояли Десятинная церковь, церковь Василия, кня­жеские «хоромы» и позднее Янчин монастырь (Янки, до­чери Всеволода Ярославича). От «хором» Ольги - Вла­димира дошёл до нас каменный фундамент здания, рас­положенного у Десятинной церкви. Нижний его этаж был возведён из скреплённого известью красного кварцита, доставленного с Волыни, верхний же этаж был сложен из тонкого кирпича с рядами мелкозернистого песчаника и прослойками цемента с толчёным кирпичом. Кирпич был выкрашен светлокоричневой краской и имел скошенные боковые стенки. Среди остатков дворца найдены куски карнизов, плит, дверных наличников из красного шифера, мрамора1 и других пород камня. Красновато-коричневый дворец киевского князя был богато декорирован и вы­глядел роскошным зданием. Внутри «хоромы» были рас­писаны фресками и украшены мозаикой. Потолок и пол были деревянные. Наличники дверей сделаны были из красного шифера и скреплены железными стержнями, залитыми свинцом. Обнаружены оконные стёкла круглой формы. Рядом, к западу, было расположено другое ка­менное здание, обмазанное штукатуркой с богатой фре­сковой живописью. Родовой знак Владимира на одной из плит датирует здания концом X и начала XI вв. Тут же стояла златоверхая Десятинная церковь, от которой до­шли до нас фундамент, капители колонн, мраморные и шиферные карнизы, мраморные парапеты, куски фресок и мозаик, остатки мозаичного пола и т. д., что говорит о роскошном оформлении первой русской каменной церкви. Невдалеке от Десятинной церкви и каменных княжеских «хором» располагались мастерские для обработки камня, где выделывались мраморные, шиферные и прочие кар низы, плиты, иногда украшенные орнаментом, мастерские для изготовления изразцов, политых эмалью, ювелирные, стекольные и литейные мастерские, мастерские для изго­товления предметов из кости и рога и т. д. Продукцию этих мастерских мы находим в остатках церквей и «хо­ром» древнего Киева, в погребениях, кладках и т. д.
И, наконец, во времена Ярослава создаётся огромный «Ярославов город» с «Золотыми» и «Лядскими» воро­тами, с Софией и т. д. В XI в. в Киеве уже немало пыш­ных каменных дворцов, от которых дошли до наших дней
126
нижние части стен, украшенные мозаикой, чаще же все­го - одни фундаменты. Строятся новые монастыри - Фё­дора, Петра, Георгия, Ирины, Михайловский, Дмитриев­ский и Янчин, Софийский собор. Высится попрежнему Десятинная златоверхая церковь - усыпальница князей с тайником и саркофагами из мрамора, шифера и дерева, где были погребены Ольга, Ярополк, Олег и Владимир Святославичи и другие князья, - и другие величествен­ные здания древнего Киева. Новый город, «город» Вла­димира и Ярослава, разрастаясь, покрыл собой древний могильник IX-X вв., где найдено до 150 погребений «простой чади» в деревянных, сбитых гвоздями ящиках, которые сопровождаются бедным погребальным инвента­рём (ножи, стрелы, кресала, кремни, перстни, височные' кольца и т. п.), и несколько богатых курганов со сру­бами, представляющих собой могилы знати - дружинни­ков - с многообразным и богатым инвентарём (копья, то­поры, стрелы, колчаны, сёдла, удила, стремена, куски бо­гатой одежды и т. д.) и сопроводительными погребениями рабынь. Над древним кладбищем быстро растёт новый город и бьёт ключом бурная жизнь «мати градом Руським».
Рядом с блестящими и пышными церквами и дворцами теснятся землянки «простой чади», где ютится всякого рода городская беднота: холопы, ремесленники, наймиты и т. п. Стены землянок уже не плетёные, как раньше а сделаны из толстых брёвен и изнутри выложены горизон­тальными брёвнами, брусьями или досками. Внутри та­кого дома стояла печь, основу которой составляли столбы или деревянные стенки, обмазанные глиной. Печь была обычно расписана в два-три цвета. Рядом с печью нахо­дилась яма для ссыпки отбросов и мусора или для поме­щения сухого белого песка для посыпки пола. Запасы зерна хранились в бочках или на полу в пристройке. В землянках XI-XII вв. найдены зёрна ржи, ячменя, проса, пшеницы, кости животных и птиц, жернова, ножи, топоры, молотки, ножницы, серпы, лемехи, замки, ключи, посуда, изготовленная на гончарном круге, зачастую по­ливная, и т. д. Некоторые из этих находок говорят за то что в среду «простой чади» проникла давно уже частная собственность и что некоторые киевляне ещё «делал» ни­вы своя и земле своя».
127
Город быстро рос и сказочно богател. «Соперник Кон­
стантинополя» - Киев поражал многих иноземных купцов
своим богатством, великолепием и многолюдностью.	 
Титмар Мерзебургскии говорит о столице Руси: «В боль­
шом городе Киеве, столице того государства, находится
более 400 церквей и 8 рынков». Одной из этих церквей
была, по свидетельству Титмара, церковь Климента, в ко­
торой нетрудно усмотреть все ту же Десятинную церковь
В ней находились привезённые Владимиром мощи святого
Климента, а может быть, даже особый придел. Возможно,
что Титмар преувеличивает, но нет никакого сомнения в
том, что Киев XI в. был одним из крупнейших городов
Европы, столицей молодого могущественного государ­
ства и международным торжищем, где нетрудно было
встретить грека и еврея, болгарина и ляха, немца и дат­
чанина, англо-сакса и скотта, шведа и печенега, финна и
венгра.	 
 Вторым по величине городом древней Руси был Нов­
город. Раскопки на Славне, Ярославовом Дворище, Рю-
риковом городище и других местах Новгорода открыли
нам богатый и многолюдный торговый город X-XI вв.
с каменными церквами и зданиями, с многочисленным ре
месленным людом. Улицы его были вымощены и имели
водопровод и канализационные стоки ещё в XI в., когда
ещё ни один из западноевропейских городов не знал ни­
чего подобного. Так росли древнерусские города, центры
хозяйственной, политической и культурной жизни Руси.
    Развитие   разделения   труда,   рост   ремесла    вызывают рост внутриплеменного  и   межплеменного   обмена  и   рас­ширение внешней торговли,  обусловивших возникновение и расцвет древнерусского города. Растет имущественная
диференциация.    В больших курганах, представляющих собой погребения анати IX-X вв, типа знаменитых «Чёр­ной могилы» и «Гульбища» (обе могилы X в.) в Черни­гове, киевского погребения дружинника на Кирилловской улице (тоже X в.), киевского некрополя, курганов у Гнез- дова (Смоленск), Ярославля, Шестовиц (Черниговщина), Старой Ладоги и т. д., обнаружены различные ценные вещи из золота, серебра и бронзы, чаще всего испорчен­ные огнём, монеты, изящно отделанные дорогие украше­ния, как, например, турьи рога, украшенные сложно орна­ментированной оправой из серебряных пластин, подвески,
128

лунницы, пряжки, изделия со сканью, зернью и эмалью, обрывки дорогих тканей и остатки изящно отделанных изделий из кожи (сапог, ремней), золотые и серебряные перстни, пуговицы, застежки, диадемы, специальные туа­летные принадлежности (пинцеты, лопатовидные палочки для чистки ушей) и т. п. В этих же огромных богатых курганах с кострищами найдено вооружение, резко отли­чающееся от оружия предшествующих времен: мечи, в том числе западноевропейской работы, так называемые «франкские мечи», сабли, копья, стрелы (главным образом ромбовидные, хотя встречаются и ланцетовидные), кольчуги, шлемы, вытянутые кверху, бляхи от щитов, боевые ножи (скрамасаксы), топорики. Встречаются уди­ла и стремена. В больших гнездовских курганах, в погре бении киевского дружинника X в. на Кирилловской ули­це, в «Черной могиле», в кургане у села Шестовицы и др обнаружены сопроводительные погребения рабов и ра­бынь-наложниц. За это говорят находки в боковом кур­гане остатков сожжении нескольких человек (в том числе и прежде всего женщин) и обнаруженные в погребении воина-дружинника женские украшения Доказательством того, что покойника сопровождала не свободная жена, а рабыня-наложница, служит наличие сопроводительных по­гребений только в богатых курганах и примерно одинако­вое число женских и мужских погребений в отдельных могилах, а это свидетельствует о том, что свободную женщину хоронили отдельно с соблюдением всех обрядов Эти похороны рабынь вместе с господами описаны в зна­менитом рассказе Ибн-Фадлана о похоронах знатного руса. Ибн-Фадлан рассказывает о похоронах богатого купца-руса и описывает с мельчайшими подробностями, будучи сам очевидцем похорон, весь обряд сожжения Покойник вместе с оружием и различными ценными ве­щами был посажен в большую лодку, куда были бро­шены лошади, быки, петух и курица Затем в ладью при­вели одну из рабынь («жен», т. е. наложниц), убили ее, а потом подожгли огромную поленницу дров под ладьей «И подлинно, не прошло и часа, как судно, дрова, умер­ший мужчина и девушка совершенно превратились в пе­пел. Потом построили они (русы - В. М.) на месте стоянки суДна, когда его вытащили из реки, что-то по­добное круглому холму, вставили в середину большое де-
 
129
рево халандж, написали на нем имя умершего человека и имя русского царя и удалились. Из обычаев русского царя есть то, что во дворце с ним находится 400 человек из храбрых его сподвижников и верных ему людей, они умирают при его смерти и подвергают себя смерти за него».
Обычай погребения знатного руса, описанный Ибн-Фад-ланом, до мельчайших подробностей совпадает с тем, что дают археологические раскопки больших курганов древней Руси.
     Итак,  мы приходим  к   выводу,   что   большие   богатые  курганы с сопроводительными погребениями принадлежат
 местной русской родоплеменной  знати - рабовладельцам,
  воинам  и   купцам, - постепенно  превращающейся  в   господствующий класс феодального общества.
     Её погребения резко отличаются от погребений основ­ной массы «людья» древней Руси. Погребения основной массы населения бедны и однообразны, беден и однообра­зен сопровождающий их инвентарь: обычные льняные или грубошерстные ткани, остатки овчинных кож, грубые и однообразные изделия из железа и кости (гребешки, черенки и т. д.), ножи, реже наконечники стрел или копья, бедные украшения - бусы, височные кольца и т. п. Если в богатых погребениях мы видим дорогое и совер­шенное оружие, которое иногда давало возможность рус­ской дружине по технике вооружения обгонять Западную Европу, где кольчуга и сабля появились на несколько столетий позже, чем на Руси, куда они проникли, как и некоторые другие предметы вооружения (например, сужи­вающийся кверху шлем) из Передней Азии или были за­имствованы у кочевников, то в бедных погребениях его не встречают вовсе. В погребениях простых людей, «людья», «простой чади» встречаются лишь копья, ножи, стрелы и топоры, да и те в XI-XII вв. постепенно исче­зают, уступая своё место одним ножам. Таким образом, сам собой напрашивается вывод о выделении    и    усилении   общественной верхушки, воинов-дружинников,    купцов и рабовладельцев, постепенно превращающихся в мощную силу, угнетавшую прочее население. Оружие всё более и более становится монополией господствующей знати,  а  подвластное  ей население ею  жe разоружается.   Новое, совершенное оружие  принадлежит
130
лишь знати, тогда как беднота довольствуется старым. Оружием её остаются нож, топор и прочие орудия, необ­ходимые не только в боевой обстановке, но и в сельском хозяйстве, на охоте, промыслах и т. п. Некогда простое и однообразное оружие общинников исчезает, уступая ме­сто диференцированному оружию дружинников и простому вооружению смердов - ножу и топору. В богатых погре­бениях-кострищах найдены ключи, замки, серпы. Эти на­ходки указывают, во-первых, на развитый институт част­ной собственности, а во-вторых, на эксплуатацию челяди в хозяйстве знати, так как серпами пользовалась, конечно,
 не она, а те, кто вынужден был на неё работать.
     Источником обогащения организованной в дружины русской социальной верхушки были также войны и по­ходы, преследовавшие целью захват военной добычи и взимание дани.
Походы русских дружин на   Византию  (Сурож, Егину,
Амастриду, Константинополь, Корсунь), на Восток  (Абес-
гун,   Сари, Дайлем,  Гилян, Нефтяную   землю,   Самкерц,
Бердаа),   дунайских   и   камских   болгар,   на   «ляхов»    и
«чудь», ятвягов и литву и т. д. способствуют обогащению
участников этих походов. Не всегда они были удачны, но
часто  русские  дружины   возвращались  с   походов,   «неся
злато   и   паволоки,   овощи,   и вина, и всякое узорочье»
и    «ополоняшася челядью».  Войны и походы  обогащали
 князей я дружинников, усиливали имущественную, а вслед
 за ней и социальную диференциацию населения.  Другим источником обогащения дружинной знати   было
взимание дани.  Её   взимали с   покорённых   племён   «от
 рала», «от плуга» или «от дыма» по «черне куне», «беле
    веверице»  или  «по  щълягу».   Собирали  в   качестве  дани
     «скору»,   воск   и   мёд,   «ополонялись челядью». До сере-
     дины X в. дань взималась в произвольных размерах, и ме-
    рилом размера дани были лишь жадность и сила князей.
 Иногда взимали «дань легъку», чтобы привлечь на свою сторону сильное племя, как это имело место по отношению к северянам, которых подчинил себе Олег, освобо­див их одновременно от подданства хазарскому кагану;  иногда,   наоборот,   накладывали  «дань  тяжьку»,   «болши Олговы»,   особенно   после  того,   как   некоторые   племена  пробовали оказать сопротивление («затворишася», «заратишася») Собирали иногда по нескольку раз, как это
131
ямело  место  во   времена   Игоря    в   древлянской    земле,
когда  древляне должны  были   один   раз   уплатить   дань
Свенельду и его «отрокам» и дважды Игорю, что, нако­
нец,  переполнило  их  чашу терпения  и  привело  к убий­
ству Игоря. Мало того, что общинники кривичи, северяне,
дреговичи, радимичи и др.  должны   были   платить   дань,
они же должны были «повоз везти», т. е. доставлять про­
дукты-товары,  собранные  в  качестве дани,  к  определён­
ным пунктам.	 
     Дань платили не   только   киевскому   князю.    Платили
длеменным    князьям,    местным    «светлым    и    великим» 
князьям, «иже суть под рукою» киевского князя, из числа 
«находников» - варягов  или племенных  князей,   признав- 
ших киевского князя своим верховным вождём. Одновре-
менно со сбором дани «примучивались» всякого рода дру­
гие поборы, «виры» и «продажи», ещё больше обогащав
шие князя, дружину и всякого рода местную племенную
знать  и  самостоятельных  или  полусамостоятельных   пра­
вителей.                                                                                   
 Кроме сборов дани,  «вир»  и  «продаж»,   существовало
ещё   «полюдье»    Константин   Багрянородный   указывает
«Зимний и суровый образ жизни этих самых  Руссов та­
ков. Когда наступит ноябрь месяц, князья их тотчас вы­
ходят со всеми Руссами из Киева и отправляются в по­
людье,  т.  е.  круговой  объезд,   и   именно   в   славянские
земли   Вервианов,    Другувитов,    Кривичей,    Севериев    и
остальных  славян,   платящих   дань    Руссам    Прокармли­
ваясь там в течение целой зимы, они   в  апреле   месяце,
когда растает лед на реке Днепре, снова возвращаются в
Киев. Затем забирают свои однодревки,  как сказано выше,
снаряжаются и отправляются в Романию»   (Византию)
Константин Багрянородный указывает, что полюдье не
распространяется на   земли   Руси   внутренней,    коренной 
(Киев,   Чернигов,    Переяславль)     Оно   распространяется
лишь на земли подвластных киевскому кчязю славянских
племён, на «Русь внешнюю»	
Каждый  отряд  княжеской дружины  отправлялся   еже годно в отведённую  ему землю,  где и «кормился» в те- чение всей зимы и собирал меха, мёд, воск   Поэтому-то у и сельское население этих земель, зависимое от князя, смерды рассматривались и  как  подданные  князя,   платя­щие ему дань, и как зависимые от «руссов»-дружинников 132
«Лучшие мужи»  земель,   на  территории  которых   было установлено  полюдье,   «старая»    или    «нарочитая    чадь», т.   е.    местная    богатая   верхушка,    вооружённая    знать, должна была собирать для «руссов»-дружинников всякие "товары» и свозить их в определённые пункты: Новгород, Смоленск,   Любеч,   Чернигов,   Вышгород   и т.  д.  Отсюда уже, из Киева и Витичева, руссы-воины, превращавшиеся в   купцов,   отправлялись  по   Днепру   в   Константинополь, где и продавали всё, что было добыто во время зимнего  полюдья.
Покорение племён и походы «по дань» сопровождались захватами в «полон» и превращением пленников в рабов О захвате «русами» в плен славян говорит Ибн-Росте, сообщающий, что «они производят набеги на славян; подъ­езжают к ним на кораблях., выходят на берег и полонят народ, который отправляют потом в Хазеран и к болга-рам и продают там».
Дани, виры, продажи, полюдье и прочие   поборы   под- рывали   устои   общины,   разоряли   экономически слабых  общинников.  Чтобы  уплатить дань  или  для  того,   чтобы как-то просуществовать после разорительного сбора дани,     им приходилось одалживать,  итти в  кабалу к своим  же      богатым сообщинникам,  к родоплеменной знати,  разного     рода  «лучшим  людям»,   «старой»  или  «нарочитой  чади»,
Г «старцам», ко «всякому княжью», к тому же князю или его боярам-дружинникам. Так росла долговая кабала - один из источников формирования феодально-зависимого люда
Разложение  общины   ускоряло   деление    общества    на    классы. «Руссы» не только торговали рабами на неволь- ничьих рынках Востока и Византии; в их хозяйстве при- менялся труд рабов.
    Времена лёгкого рабства у славян и антов, о котором  с удивлением  писал в VI  в.  Маврикий,  прошли   безвоз-,    вратно.
     Нет никакого сомнения в том, что труд рабов и всякого рода зависимого люда широко использовался в хозяйстве князей, бояр, дружинников, «лучших мужей» и прочих представителей общественной верхушки.
В древнейших дошедших до нас источниках, договорах Олега и Игоря с Византией, заключающих в себе остатки ещё более древнего «закона русского», в Русской Прав-
133
де Ярослава и др. говорится о продаже и покупке холо­
пов (рабов) и челяди.	 
Раб - первая   категория   эксплоатируемого    населения   
Руси. Налицо первое деление общества на классы, деле-    ние на рабов и рабовладельцев. Об этом делении говорит
В. И. Ленин в лекции «О государстве».
Челядь - первая категория зависимого люда на Руси. вырастающая из патриархального рабства. В глубокой древности термин «челядь», «челядо» означал членов се- мейной общины, детей, подчинённых власти отца, пат- риарха.
Позднее в состав богатых семей стали входить рабы-пленные, всякого рода слуги, люди, задолжавшие и обя­занные работать на своих господ, и т. д. И с течением времени термин «челядь» стал обозначать различные раз­новидности эксплоатируемого люда, обслуживающего хозяйство князей, бояр и прочей знати.
«Челядь» - прежде  всего  рабы,   приобретаемые   главным образом в результате «полона», в процессе войн и  «примучивания» таких сборов дани, которые иногда очень  мало чем отличались от первого. В ряды «челяди» становится, повидимому, и общинник. Но понятие «челядь» несколько шире, чем собственно раб - «холоп» или «роба»    Эти последние выступают в более поздних источниках под  названием «челядин полный». Итак, всякий холоп - челядин, но не всякий челядин - холоп. Челядью являются и слуги, работающие в хозяйстве господина.      Это были рядовичи - люди, задолжавшие и заключившие «ряд» (договор) с господином и обязанные работать    на него, закупы - люди, взявшие  «купу», т. е. ссуду,  и   отрабатывающие за неё в хозяйстве своего заимодавца, ремесленники и т. д.
Челядью называли  и управляющих хозяйством  князей и бояр и их домом и двором: огнищан, ведавших княжим домом,    «огнищем»,    старост,   тиунов, конюхов, кормильцев и т. д. Это были привилегированные слуги, в военное время составлявшие личную дружину князя или боярина, а в мирное время являвшиеся их опорой и помощниками в Деле управления.
 Эти слуги, фактически отличаясь своим положением от раба, юридически являются теми же рабами. Самый факт, что все, в какой-то мере попавшие в зависимость
134
от князя или боярина, становятся в положение раба чрезвычайно характерен для того времени. Даже наём свободной рабочей силы в те времена часто приводил к потере «наймитом» своей независимости. «Челядью» или «чадью» назывался всякий, попавший в результате «по­лона», кабалы или «ряда» в рабскую или полурабскую зависимость от господина, играющий даже роль первого слуги, а не только раб. Небольшое по своим размерам хозяйство, включающее в себе запашку, сады, огороды выпасы и выгоны для скота, самый скот, «бортные ухожаи», «бобровые гоны», «ловища» и «перевесища» и про­чие промыслово-охотничьи и рыболовные угодья, держится на челяди, точнее -на эксплоатации труда челядинов Челядь обслуживает и собственное хозяйство князя и хозяйство «великих» и «светлых» князьков и бояр (в большинстве случаев дружинников князя, составляю­щих его «переднюю», «отню», «старшую» дружину) и прочих «нарочитых», «лучших людей», и их двор в широ­ком смысле слова - усадьбу, дом, семью, разных «воев», скоморохов, волхвов и прочих лиц, сливающихся с семьей князя и крупных бояр и наполняющих их «гор­ницы» и «гридницы», их «хоромы» и «сени».
Таковы  были первые формы господства и подчинения первые    группы    зависимого    населения.  В древней Руси Г развитие общественных отношений шло «от патриархаль- ного рабства к крепостничеству».
   Прежде чем перейти к вопросу о возникновении фео- дальнего земледелия, а следовательно, феодальных форм эксплоатации, вырастающих из патриархального рабства остановимся на том: кем же была и как сложилась вся эта господствующая на Руси знать, которая выступает в письменных источниках IX-X вв. под названием «кня­зей», «бояр», «русов», «руссов», «росов» и т д ?
Складывающаяся в IX-X вв.  общественная верхушка очень пестра и многообразна. С одной стороны, в её среде мы находим перерождающихся в феодалов представителей старой родоплеменной знати. Нет никакого сомнения в том, что на  определённом этапе общественного разви-тия русских племён Восточной Европы, в силу совершен­но конкретных условий,  происходит процесс   перерожде­ния  родоплеменной   аристократии через   накопление   бо­гатств,  создание дружинной  военной организации  и  пат-
135
риархальное рабство в феодалов начальной   стадии   воз­
никновения   крепостнического   общества.    Родоплеменная
знать   трансформируется   в   феодалов,   органы   родового 
строя отрываются от своих  корней в народе,  в  роде, в
племени, «а весь родовой строй превращается в свою про-
тивоположность: из  организации племен для  свободного
регулирования  своих  собственных  дел  он  превращается
в организацию для грабежа и угнетения соседей,  и со-
ответственно этому его органы из орудий народной воли
превращаются   в   самостоятельные   органы   господства   и
угнетения, направленные против собственного народа. Но
этого никогда не могло бы   случиться, если   бы   алчное
стремление к богатству не раскололо членов рода на бо­гатых   и   бедных,    если    бы    «имущественные    различия
внутри одного и того же рода не   превратили   общность
интересов в антагонизм  между   членами   рода»   (Маркс)
и если бы распространившееся рабство не повело уже к
тому, что добывание средств к существованию собствен­
ным трудом стало признаваться делом, достойным  лишь
раба,   более   унизительным,   чем    грабеж».'    Племенные
вожди окружают себя дружиной из родовой знати и вся­
ких «воев».  «Они - варвары:   грабеж  им  кажется  более
легким и Даже более почетным, чем упорный труд».2 На­
капливая   скот  и   ценности,   захватывая   земли   и   угодья,
ополоняясь  «челядью»,   совершая   грабительские  походы,
захватывая  военную добычу,  налагая дань,  собирая  по­
людье и всякие «поборы», расширяя своё хозяйство, за­
кабаляя своих соплеменников, сородичей и сообщинников,
древнерусская   родоплеменная знать отрывается от родо­
вых устоев племенного быта и превращается в силу, стоя­
щую над обществом, оружием и властью богатств подчи­
няющую себе ранее свободных общинников.
    Итак, первый путь формирования феодализирующейся и
феодальной   верхушки - это  трансформация  в   феодалов
родоплеменной знати.	
 Второй путь - феодализация богатых семейных общин.
Древняя сельская община выделяет в это время в про­
цессе   своего    разложения    господствующую    прослойку.
Последняя предстаёт перед нами в древнейших письмен-
1 К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч, т   XVI, ч   I, стр.  140.
2 Там же
136
ных источниках под наименованием «старой чади», «нарочитой чади», «старцев градских» и «лучших мужей».        «Старая» или  «нарочитая чадь» - туземная  знать типа позднейших «земских бояр», выросшая из семейных об­щин, некогда управлявшая  и распоряжавшаяся «простой чадью» - членами общины,  родственниками,   а  затем  за­хватившая   в   свои   руки  сперва   хорошие,   но   незанятые угодья и земли, действуя на началах трудовой заимки и пользуясь своими преимуществами  (большим количеством рабочих рук, наличием дополнительных запасов и продук­тов, а также скота и орудий труда, что даёт возможность использовать в хозяйстве челядь - рабов), а затем и об­щинные земли, выгоны, угодья и т. п. «Старая» или «на­рочитая чадь» - хозяева челяди, рабовладельцы. Но «луч­шие мужи» не удовлетворяются эксплоатацией труда че­ляди.  Они  захватывают общинные владения,  запасы, за­кабаляют своих сообщинников, дают им «купы», превра­щая их  в   закупов,   договариваются   с   ними,   заключая «ряд»  и превращая  ранее свободных общинников  в рядовичей,   пытаются    закабалить   и   наёмных    работников, «наймитов»,  обзаводятся  «обельными»   (полными)    холо­пами. Здесь уже   складываются   отношения   феодальные, и бывший общинник предстаёт перед нами в качестве за­кабалённого человека, положение  которого  мало чем  от­личается от положения раба.
 Был и третий путь формирования  феодализирующейся
 верхушки, а именно - оседание дружинников на землю в результате захвата или княжеского пожалования. На чём же основано владычество «княжья» и «лучших мужей»? На владении землёй и внеэкономической эксплоатации сельского населения. Но всё это сложилось не фазу.
В IX и даже в X вв. феодальное землевладение ещё не сложилось.
   От IX в. вообще никаких свидетельств о феодальном землевладении до нас не дошло. Что касается X в., то от этого времени до нас дошли сообщения о «градах», при­надлежавших князьям: Вышгороде, Изяславле, Белгороде и др., которые, несомненно, были центрами хозяйства князя. Здесь не только занимались ремесленной деятель­ностью. Как было уже указано выше, такие княжие го­рода были окружены «нивами» и «ухожаями», «лови-
137
щами» и «перевесищами» и т. д. и т. п. В городе, насе­лённом княжой «челядью» от огнищанина и конюха до обельного холопа, сосредоточивается управление окрест­ной княжеской землёй. На её территории стоят княжеские сёла. Некоторые из них известны нам по именам, так как о них попутно, случайно упомянул летописец. Это село Ольжичи, принадлежавшее Ольге, Берестове, село князя Владимира. Источники называют ещё село Будутино, принадлежавшее Малуше, матери Владимира, село Ракома под Новгородом, куда ездил Ярослав в свой" «двор» в 1015 г. Вокруг сёл лежали «нивы», «ловища», «перевесища», «места», обнесённые «знаменьями» с кня­жеской тамгой. Князья либо захватывали свободные земли и угодья, либо экспроприировали земли у общин, превращая «сельских людей», «простую чадь» в рабочую силу своего хозяйства.
В  этих «градах»  и   сёлах   князья   сажали   на    землю
 своих пленников - холопов.   Так   зарождалось   и   росло 
княжое землевладение.	
    В княжеских сёлах стояли «хоромы», где живал сам князь, как это было во времена Владимира и Ярослава (Берестово и Ракома). Тут же жили княжеские тиуны, старосты, разного рода слуги, часто занимавшие высокие посты в дворцовой иерархии, работали холопы, рядовичи, смерды. На дворе стояли всякие хозяйственные построй­ки: клети, овины, гумна, хлебные ямы, хлевы. Тут же располагались скотный двор и птичник. На лугах паслись стада скота и косяки лошадей с княжеским «пятном»-клеймом, находившиеся под наблюдением конюхов и сель­ских тиунов или старост. На эти же выпасы гоняли свой скот княжеские смерды, холопы и прочая челядь, рабо­тавшая на князя.
Характер   княжого   хозяйства,   княжой   вотчины   с   те чением времени изменяется.  Вначале она  была  невелика и   носила   полупромысловый-полуземледельческий    харак­тер,    затем    она    вырастает,    и всё большую и большую роль начинают играть  всякие   «нивы»   и   «рольи»,  т.   ел пашни, в то время как значение «ловищ» и «перевесищ», т. е. охотничьих угодий, падает. Меняется и характер ра­бочей силы княжого домена: сперва рабы-холопы, всяко­го рода челядь, затем кабальный люд:  закупы, рядовичи, наймиты, зависимое население - смерды и т. д.
138
В доходах князя вместо всякого рода поборов
штрафов, военной добычи и т. д.)  всё большее и большее
значение приобретаю!  поступления от хозяйства.	
Вслед за княжеским развивалось и боярское землевла
дение. Первое время, на заре русской государственности,
в период войн и походов, доходы Княжеских дружинни­
ков состояли главным образом из военной добычи, части
дани, которой делился с ними князь, полюдья, наконец, из
части    княжеских      судебно-административных    доходов.
Наиболее видным, богатым и влиятельным   дружинникам
князья давали дань с покорённых племён и присоединён­
ных    земель.    Существовал    «вассалитет    без ленов или 
лены, состоящие исключительно из дани».'                 
К концу X и особенно в XI в. картина резко меняется Времена походов с целью захвата военной добычи и взи­мания дани кончаются. Источником обогащения феодали-зирующейся верхушки становится население самой Руси. Устанавливаются   характер   и   нормы   дани - «уроки», создаются    административно-финансовые   единицы - «по­госты»,   «места»,   местные   организационные   центры,   где сосредоточивается    княжеская    администрация.    Ускольз­нуть от обложения данью становится всё труднее и труд­нее. Всюду рыщут княжеские тиуны, «аки огнь», и рядо­вичи,    «аки    искры»,    всюду княжие <<мужи»: посадники данш,ики,   вирники,   мечники,  ябетники,  мостники,  город-ники и т. д. Число их всё увеличивается, а функции умно жаются.   Содержание   их   падает   на   плечи    населения. «Кормы», «поминки», «поборы»,  «виры», «продажи»,  «по­шлины» всей своей тяжестью ложатся на плечи простого «людья». Дань перерастает в феодальную   ренту,   и   особенно быстро этот процесс протекает на княжеских зем­лях.  Объектом   эксплоатации   князя   становится    теперь «своя», «Русская земля», свой русский данник, свой рус­ский люд.  Начинается «окняжение» земли.  В   этом  про­цессе   окняжения   земли,   т.   е.   в   развитии   феодального княжеского хозяйства   |и «устроении»   земли   Русской   целью установления регулярных поборов   (всех видов)   с I населения, князьям помогают их соратники по былым вой-  нам   и   походам-дружинники.   Они   становятся    правой 
1 К..    Marx, «Secret   diplomatic   history of the eighteenth century», London   1899,  стр   76.
139
рукой князя. Из их среды формируются княжеская адми­нистрация и вотчинные слуги. Она, эта дружинная среда, выделяет,  с  одной  стороны,  посадников,  данщиков,  вир­ников, мечников, ябетников и прочих   членов   княжеской администрации,   с  другой - огнищан,   тиунов,    старост   и других деятелей  княжеского  вотчинного управления.  Их «кормит»   сельский   люд, данники,  князья,  в   их   пользу поступают некоторые поборы, с ними делится своими до­ходами князь, многие из них живут с князем под одной крышей и сидят на княжеских пирах за одним столом с ним.  Но постепенно  всё   большее   и   большее   значение приобретают земля и доходы с неё, полученные в результате эксплоатации сельского зависимого люда. Теперь не    дани с  земли, а сама  земля с сидящим на   ней   людом представляет собой ценность в глазах дружинника. И вче­рашний воин, мечтавший о военной добыче и грабеже, о «серебряных лжицах», выкованных из серебра, добытого князем   в  результате   успешной  войны, - княжеским   по жалованием и уже не дани с земли, а самой земли, пре­вращается в   землевладельца.   Земля   общинника   стано­вится собственностью боярина-дружинника, а сам общин­ник превращается в  боярскую челядь. «Ряды»  и  «купы» превращают сельский люд окрестных деревень в зависи­мое от бояр закабаленное население. Кроме того,  в со­став  княжеской  дружины,   в  состав   «княжих   мужей»   и бояр   входят    представители    туземной,    местной    знати, «земского»   боярства:   «старцы   градские»,   «нарочитая»  и «старая чадь», «светлые бояре» и прочие «лучшие люди» «земли».
Так зарождается класс феодалов, вся эта масса «ве­
ликих» и «менших» бояр, «буйных» и «гордых», «славы
хотящих», «имения ненасыщающихся». Идёт «обояривание» земель.	
С конца X и начала XI в. на Руси появляется новый могущественный феодал - церковь.
IX--X вв. это - «дофеодальный период, когда крестьяне еще не были закрепощены».'
(Феодальные   формы   господства  и   подчинения    суще-
1 //. Сталин, А. Жданов, С. Киров. Замечания по поводу конспек­та учебника по истории СССР. 8 августа 1934 г «К изучению исто­рии», Госполитиздат, 1938. стр 22
140
ствуют лишь в зародыше, но именно эта восходящая ли­ния развития определяет собой социальную природу древ­ней Руси. Не отживающий патриархальный быт, а именно феодальный общественный порядок характеризует Киев­скую Русь не только XI - XII, но и IX вв., эпохи «слав­ного варварства», Русь дофеодального периода, Русь вре­мён войн и походов, героический период в истории рус­ского народа. Всё в движении, нет ничего статичного, всё в динамике, всё развивается. Одни общественные явле­ния и формы бытия и общественного сознания исчезают и не сразу вдруг, а постепенно, сохраняясь в виде отжи­вающих реликтов ещё долгое время; другие зарождают­ся, быстро растут, освобождаясь от шелухи предшествую­щих эпох. Они ещё слабы, незначительны, но именно им предстоит будущее, и они определяют собой, всё больше и больше распространяясь и приобретая новые качества, становясь определяющим фактором в жизни древнерус­ского общества, генеральный путь исторического развития русского народа.
С течением времени расширяется круг феодально-зави­симого и эксплоатируемого люда. Среди зависимых лю­дей в XI в. упоминаются смерды.
Термин «смерд» уходит к доисторическому племенному названию.  В  различных языках это слово,  конечно,  звучало различно. В ряде языков оно звучало «мер», «морд»,
«мард», «мурд».
У некоторых потомков древнейшего доисторического  населения Европы этот термин сохранился в обозначении народа (меря, мурома, мордва, удмурды), у других же он превратился в социальный термин. Так, в славянских язы­ках термин «смерд» стал обозначать «страдника», работника, подчинённого, зависимого человека.  В древней Руси смерды являлись особой категорией сельского люда. Смерды - данники князя, но не только данники. Просто данники носили название «людье», «про­стая чадь», «сельские люди». Смерды - это те общинники-данники, которые принадлежали князю, с которых собирали всякие «поборы» княжие дружинники, отправ­ляясь в «полюдье». О них, об этих смердах, современник Ярославичей Ян Вышатич говорил: «яко смерда еста моя и моего князя». Позднее, с оседанием дружины на землю, бояре-дружинники превращали их из данников в
141
своих крепостных, так как теперь они были заинтересо ваны не в дани со смердов, а в самих смердах, в их хо­зяйстве, в их лошадях и «рольи», становящихся объек­том эксплоатации феодалов. Поэтому-то термин «смерд» отложился прежде всего в топонимике «внешней Руси», в землях подвластных киевскому князю племён, куда хо­дила в «полюдье» его дружина во времена Константина Багрянородного. В собственно «Руси», в среднем Приднепровье, термин «смерд» в топонимике почти не встречается  Смерд - зависимый от князя человек. Об этом говорят  вознаграждение за убийство и за «муку» смерда, идущее в пользу князя, переход имущества умершего смерда князю, если у покойного не было сыновей, штраф за убийство смерда, равный «вире», уплачиваемой князю за убийство его холопа, пастьба скота смерда вместе со скотом князя и т. д. Смерды «живут по сёлам», а селом называлось в древней Руси поселение, где находился кня­жеский или боярский двор. Смерд дарится вместе с зем­лёй. Он прикреплён к земле. Он крепостной. Изменить своё состояние он может, только выйдя из общины, бе­жав, т. е. перестав быть смердом. Смерд обязан платить оброк, т. е. дань, превратившуюся в феодальную ренту, и нести барщину.
Как же понять тогда употребление в древней Руси тер­мина «смерд» в обозначении сельского населения вообще? Мы знаем, что термин «смерд» означает не только определённую категорию зависимых земледельцев, но употребляется в древнерусских источниках в широком смысле слова, покрывая сельский люд вообще. Почему для названия сельского населения употребляется именно термин «смерд»? В силу того обстоятельства, что он озна­чает в узком смысле слова тех крестьян, которые всей общиной, без внутренних взрывов общины, без её разру­шения, как-то незаметно превращаются из свободных общинников-данников в крепостных. При этом такое ко­ренное изменение в их положении происходило в то время, когда всё вокруг не менялось: жили они попрежнему в своих избах, пахали землю, которую возделывали отцы и деды, так же, как и ранее, на старых привычных угодьях собирали мёд диких пчёл в «бортях», ловили
1 «Ролья» - пашня,
142
рыбу, били зверя, пасли скот. Всё вокруг было по-ста­рому, только они сами были уже не свободными общин­никами-данниками, а зависимыми земледельцами. Такой общинник, теряя свою свободу, не превращался ни в за­купа, ни в холопа, ни в рядовича, и изменение в его по­ложении сочеталось с сохранением за ним старого наиме­нования - «смерд». Потому-то термин «смерд» употреб­ляется и в узком смысле этого слова, и тогда он озна­чает древнерусских земледельцев, изменивших свою со­циальную сущность, не порывая связи с общиной, став­ших крепостными, и в широком смысле - и тогда термин «смерд» обозначал сельский люд в целом, подобно тому как в XVIII в. «крестьянами» называли и государственных крестьян, не потерявших личной свободы, и крепостную дворню, весьма близкую к холопам древней Руси, кре­стьян экономических и задавленных барщиной, забитых и замученных «барских» крестьян.
 Большой интерес представляют для нас и древнерус­ские «изгои». Мы не можем не связать термин «изгой» с глаголом «гоить», что означает «жить». И сейчас ещё говорят «рана загоилась», т. е. зажила. Отсюда естественно сделать вывод,  что   «изгой» - это   человек,   так сказать,  «изжитый»,   выбитый   из  жизни,  вырванный  из своей обычной среды.   Понятны и распространение изгойства в X-XII вв. и исчезновение этого термина позднее. В те времена постоянного разрушения древних родовых и об­щинных связей, распада и разложения семейных и терри­ториальных   общин  всякий «людин»,   порвавший   в   силу Tex   или   иных обстоятельств  связь   со   своей   общиной, вышедший из неё, становился изгоем   Изгои выходили из сельских  общин,  изгоев  порождала  и  городская  жизнь, выходили изгои и из других групп населения. Старый термин  «изгой»,   вначале   означавший  человека,   «выжитого»      из   рода,   переносится   в   эпоху  разложения  первобытно- общинных отношений на людей,  потерявших связь с об­щиной, с городской сотней, быть может, даже дружиной, людей, лишённых «жизни», т   е. имущества.
В источниках более поздних термин изгой, как правило, обозначает церковных и монастырских  зависимых людей. Каким путём шло превращение общинников в феодаль­но-зависимый люд? Древняя Русь знала два пути превра­щения сельского «людья» в  феодально зависимое населе-
143
ние:
1)   насилия,   экспроприации,   захвата   общинных   земель и 2)  закабаления.
В IX-XI вв. на Руси существовали ещё общины, даже не обложенные данью, хотя основная масса общинников является уже «подданными» в том смысле, что состоят «под данью», платят дань. В XI в. число общинников, платящих только дань, всё время быстро сокращается.
В XI в. идёт раздача князем своим дружинникам земель и угодий.
Вместе с землёй и угодьями, нивами и лугами, угодья­ми и «ухожаями» захватываются, дарятся и раздаются си­дящие на земле общинники. Экспроприируется их собственность, а они сами, всей общиной, превращаются в собст­венность князя, боярина, церкви, передаются по наслед­ству, продаются, дарятся, как дарится и передаётся любая вещь и в том числе прежде всего столп частной собствен­ности феодальной эпохи - земля
Но был и другой путь превращения общинников в зави­симых - это путь их закабаления. В. И. Ленин отмечает:
«И «свободный» русский крестьянин в 20-м веке все еще вынужден идти в кабалу к соседнему помещику, совершен­но так же, как в 11-м веке шли в кабалу «смерды» (так на­зывает крестьян «Русская Правда») и «записывались» за помещиками!».1 Неурожай, голод, пожар, стихийные бедст­вия, нападения врагов, грабёж дружинников, чрезмерные поборы и т д. разоряли общинников. Такой разорённый общинник прежде всего выходил из общины, если она сама не распадалась в силу ряда причин, и становился из­гоем. Закабалившись, он становился закупом, рядовичей и т. д. и уже не именовался «сельским людином», «простой чадью» или «смердом»
Так складывались различные категории феодально-зави­симого люда. Для В. И. Ленина не было сомнений в том, каким периодом следует датировать зарождение и развитие феодально-крепостнического строя в России. Этой датой для Ленина были времена Русской Правды. Начало крепо­стничества Ленин относит к IX в., т. е. ко времени образо­вания древнерусского государства, но характеристику фео­дальных отношений в Киевской Руси Ленин даёт начиная с XI в., со времён Русской Правды 2
1 В   И. Ленин, Соч    т   XI, стр. 98
2   В. И. Ленин, Соч    т   III, стр   150, т   XI, стр   98, т. XVII, стр. 514.
144
В. И. Ленин указывает: «.. .отработки держатся едва ли не с начала Руси (землевладельцы кабалили смердов еще во времена Русской Правды)», а в другом месте отмечает: «Отработочная система хозяйства безраздельно господство­вала в нашем земледелии со времен Русской Правды».1
Число зависимого люда всё время быстро растёт. Данни­ческие отношения охватывают почти весь сельский люд. Данники постепенно превращаются в феодально-зависимых, и число свободных общинников непрерывно уменьшается. Этот процесс обязан своим бурным развитием росту бояр­ской земельной собственности.
Расширяется боярское хозяйство. Боярская вотчина как бы в миниатюре копирует княжескую. Там те же огнищане, тиуны, старосты, рядовичи, что и в княжеском домене. Боярскую вотчину охраняет всё та же Русская Правда, ус­танавливающая штрафы за убийство её представителей: «.. .тако же и за бояреск», как и за княжеских огнищан, сельских и ратайных тиунов, рядовичей и т. д.
«Знаки» ,и «пятна» отмечают боярскую вотчину, боярские земли и угодья, боярский скот и т. д. Имущество бояр пе­редаётся по наследству, растёт, накапливается.
Так возник феодализм в древней Руси. От патриархаль ных семейных общин VIII-IX вв, - к земельной общине IX-X вв.; через выделение родоплеменной знати и возник новение в результате разложения сельских общин «лучших людей» - к классу феодалов, сложившемуся во всём своём многообразии в XI в.; от полупатриархальных форм земель ной    собственности   к феодальной княжеской, боярской и церковной вотчине; от эксплоатации раба и кабальной челяди,    «от первобытных форм рабства к крепостничеству» (Ленин);   от узурпации   власти   родоплеменной знатью к древнерусскому   государству - таков был путь древнерусского   общества   в дофеодальный период IX-X и начала XI    вв. Русь этого времени - Русь «полупатриархальная-полуфеодальная»,    пёстрая и лоскутная, несущая в своей общественной и политической структуре и остатки перво­бытных патриархальных отношений, и рабство, и непрерыв­но растущие вплоть до своей победы феодальные формы господства и подчинения.
1 В.  И   Ленин,   Соч., т.   III,  стр.  150,  242.

ГЛАВА   VI
У ИСТОКОВ КИЕВСКОГО ГОСУДАРСТВА
Падение державы волынян, разгромлённой аварами, ос­лабило восточное славянство и привело к тому, что юж­ные и восточные русские племена подпадают под власть хазар, полукочевых племён различного происхождения, среди которых господствующую роль играли племена тюркского происхождения.
В 8 в. складывается Хазарское государство, так называемыи Хазарский каганат, занимавший обширную тер­риторию от Закавказья на юге до Камы на севере, где его соседом было государство камских или серебряных болгар, ближайших сородичей хазар, и от Днепра и Сожа на запа­де до закаспийских степей на востоке.
Связи между русскими племенами и хазарами установи­лись очень давно. Они были результатом торговых и куль­турных сношений населения Восточной Европы с Востоком ещё в домусульманские времена, в V-VI вв. н. эры. Эти связи привели восточных славян в состав хазар.
В «Истории албанов» Моисея Утийца помещён рассказ о нападении хазар на города Тбилиси и Бердаа в Закав­казье, причём среди хазар были воины называвшие жир «салом», а посуду «шаром» или «череп» (черепок), т. е. говорившие по-русски. Это было в VII в.
Восточные писатели Аль-Баладуру и Табари рассказы­вают о походе Марвана (середина VIII в.) на сакалибов, как обычно называют восточные писатели славян (хотя и не только их одних), живших «в земле хозар», «при Сла­вянской реке». Им вторит Ибн-Аль-Факих, сообщающий, что на горе Кабк (Кавказ) обитает «род сакалибов».
Существовало ли здесь, на юге, сплошное русское, сла­вянское население? Конечно, нет. В южных, прикавказских
146
и приволжских областях Хазарий, жили русские купцы, воины-дружинники, населявшие хазарские города. Сюда, на восток, их привлекала перспектива торговли и службы в войске могущественного хазарского кагана. Власть хзарского кагана распространилась на племена восточных сравни не позднее VIII в. Наша летопись относит покорениe части восточнославянских племён хазарами ещё гендарным временам.
Это были времена, когда каждое племя жило «особе» «и живяху кождо с своим родом и на своих местах, владеюще кождо родом своим», когда русские племена «свою волость имели» и каждое племя имело «княженье» своё.
Летопись датирует начало установления хазарского владычества   в   среднем   Приднепровье смертью легендарных трёх братьев - основателей Киева - Кия, Щека и Хорива.
В народном предании о Кие отразились времена походов на Дунай и в земли Византии, и речь идёт не а воспомина­ниях о походах Олега, Игоря и Святослава, память о ко­торых не успела изгладиться ещё в представлении киевлян летописных времён, а о походах гораздо более ранних, по­ходах аптекой поры. И летописец прав, связывая установ­ление хазарского владычества со смертью легендарных (а быть может, только полулегендарных) братьев - основате­лей Киева, ибо это событие, действительно, имело место после упадка варварских политических образований антов, т. е. после VII в «По сих же летех, по смерти братья сея быша обидимы Древлями и инеми околними, и наидоша я Козаре, седящая на горах сих и в лесах, и реша Козари: «платите нам дань».
Летопись сообщает, что до «призвания варагов» «Козари имаху на Полянех и на Северех и на Вятичех, имаху по белей веверице от дыма».
Из дальнейшего рассказа летописца мы узнаём, что и радимичи платили дань хазарам «по щьлягу». По щьлягу «от рала» платили дань хазарам и вятичи, хотя ранее лето­пись указывает на уплату вятичами хазарам «по белей ве­верице от дыма».
В данном случае, повидимому, имела место замена более древней дани «веверицами» от каждого «дыма» данью «щьлягами», т. е. деньгами, «от рала»  (плуга).
Таким образом, вся восточная группа славянских племен - поляне, северяне, вятичи и радимичи оказались под
147
властью хазарского кагана. Сообщение летописи подтверж­дается письмом хазарского царя Иосифа учёному испан­скому еврею Хасдаи-ибн-Шафруту, в котором перечисля ются народы, живущие в Волжско-Окском бассейне, по Дону и на левом берегу Днепра и, повидимому разновре­менно, подвластные хазарам: «На этой реке (Итишь) жи­вут многие народы - буртас, булгар, арису (ерзя), цармис (черемисы), вентит (вятичи), савар (север, северяне), славиуд (славяне)...» О подчинении хазарам славян и «со­седствующих народов» говорит Ибн-Фадлан.
В письме хазарского царя Иосифа среди хазарских данников упоминаются северяне и вятичи. Что же касается третьего племени восточных славян, подвластных кагану, а именно «славиун», то интересно отметить, что царь Ио­сиф перечисляет эти народы, как бы двигаясь по карте с севера на юг и на юго-восток. «Славиун» он помещает на юго-восток от северян, т. е. где-то на Северном Донце или на Дону. И это вполне понятно -под покровитель­ством кагана, обезопасившего на долгое время от вторже­ний кочевников степи Восточной Европы, русское населе­ние начинает спускаться по Дону всё дальше и дальше на юг. Следом этого продвижения славянского населения на юг, как об этом подробнее будет сказано ниже, являются славянские городища среднего Дона, типа знаменитого Борщевского городища, где, между прочим, свидетель­ством связи довольно многочисленного славянского насе­ления с Востоком являются находки арабских диргемов, попавших сюда в результате торговли с Хазарией, и кости верблюда, типичного домашнего животного Востока. Эти поселения, вероятно, были основаны вятичами.
Какой характер носило хазарское владычество? Прими­тивная хазарская держава ограничивалась лишь сбором дани с покорённых славянских племён. И под властью ха­зарского кагана «володеюще роды своими», правя в сво­ей земле, своим племенем, и мало считаясь с хазарским властелином, «живяху кождо с родом», племенем своим, жили и управляли племенные князья, «светлые и великие князья», «всякое княжье Руския земля», дожившее до времён Олега и Игоря.
Вовлечение в торговлю с Востоком, в походы и войны хазарских каганов привело славян в города Хазарии. И это было уже в VIII и в самом начале IX в
148
Ещё Ибн-Хордадбег (середина IX в.) сообщает, что «Русы, а они принадлежат к славянам...» ездят Доном и Волгой в столицу Хазарии. В Итиле, лежавшем в устье Волги, был целый район, заселённый славянами и называв­шийся «Славянской частью». Он был расположен в во­сточной, торговой части Итиля, в так называемом Хазеране.
Из «русов и славян», по свидетельству Масуди (X в.), формировалась стража хазарского кагана и его прислуга «Для славян и русов и других язычников» в Итиле был особый судья, который судил «по закону разума» (Масуди).
Для того чтобы понять, почему целые районы Итиля были заселены русами и славянами и носили название «Сла­вянской части», для того чтобы представить себе, почему они заняли такое положение в жизни Хазарии, следует предположить, что появление их здесь относится к VIII, началу IX в., т. е. ко времени распространения хазарского владычества на Приокские, Приднепровские и Подонские земли, к тому времени, когда «Славяне и все соседствую­щие народы находятся в его (кагана. - В. М) власти» (Ибн-Фадлан).
Несомненно восточное, в частности хазарское, влияние на восточнославянские племена. На Русь оказывал влия­ние хазарский иудаизм (господствующие верхи хазар ис-поведывали иудейскую веру). Этим объясняется перенесе­ние в русские источники эпического мотива об испытании вер Владимиром, заимствованного из аналогичного хазар­ского рассказа, который мы находим в письме хазарского царя Иосифа учёному испанскому еврею Хасдаи-ибн-Шаф-руту, притч (о слепце и хромце), апокрифов (Соломон и Ки товрас), легенд, заимствованных непосредственно из Талму­да, Мидрашей и другой иудейской литературы, и притом,  повидимому, не из книг, а из устного общения. Это был вклад хазар-иудеев и евреев, живших в Киеве и общав­шихся с русскими, в русское творчество и «книжность», вклад, явившийся результатом длительных связей с иудей­ской Хазарией.
Восточное, хазарское влияние сказывается и в матери­альной культуре восточной и южной группы русских племён. Особенно в этом отношении характерна так называемая «Салтово-Маяцкая культура».
Во времена складывания Хазарского государства в рай­оне лесостепной полосы у Донца и Дона начинается про-
149
Цесс оседания кочевников на землю, что подтверждают знаменитые городища типа Салтовского (на Донце), Маяцкого (у впадения Тихой Сосны в Дон), Цимлянского (на Нижнем Дону) и др. Это небольшие каменные крепо­сти, окружённые довольно обширными неукреплёнными по­селениями. Создателями этих городищ были древнетюркские болгарские племена, которых наша летопись именует «ясами».
Это подтверждается исключительным сходством древ­ностей «салтово-маяцкой культуры» с древностями Дунай­ской Болгарии тех времён, когда тюрки-болгары ещё не успели раствориться среди славянского населения. Полу­патриархальная-полуфеодальная, полуоседлая-полукочевая знать этих городов «салтово-маяцкой культуры» и высту­пала в роли проводников хазарского владычества.
Из её среды назначались каганом тудуны - правители, собиравшие дань в окрестных славянских землях. Отсюда, из городов «салтово-маяцкого типа», распространялись по русским землям изделия восточного типа, обнаруживаемые везде и повсеместно на территории Северного Кавказа, Нижнего Дона, Донца, Крыма.
«Ясы»-болгары переселялись в русские земли и раство­рялись среди славянского населения так же, как их со­племенники на Дунае.
Так, например, в «Слове о полку Игореве» упоминаются черниговские «были»-бояре: Татраны, Ольберы, Шельбиры, Ревуги, сплошь носящие тюркские имена, и это не поздние пришельцы из степей уже в летописные времена (их на­зывали в Чернигове «коуями»), а древнее тюркское населе­ние, издавна осевшее на Руси. Об этом же говорит и сам древнетюркский термин «быль», долгое время сохраняв­шийся в Дунайской Болгарии. Отсюда, из городов «ясов» по Дону и Донцу, шли на север, в славянские земли (Харьковская, Полтавская, Сумская, Курская, Чернигов­ская, Воронежская области), товары, предметы ремеслен­ного производства, навыки ремесленной выучки, образцы искусства, начатки специфической, восточной, хазарской культуры.
Отсюда, из глубин хазарского мира, Русь заимствует на­звание «хакан» или «каган» для обозначения князя, госу­даря. Каганом называют своего правителя русские послы в Бертинских анналах, каганом (хаканом) именуют свое-
150
го государя русы по Ибн-Даста (Ибн-Росте) и персид­скому анониму X в. Каганом называют Владимира и Яро­слава «Похвала» митрополита Иллариона,-«Слово о полку Игореве», надписи на фресках Софийского собора в Киеве. И вполне понятно. Для древних русских каган был оли­цетворением высшей государственной власти. Представле­ние это сложилось ещё во времена владычества, силы и могущества хазарского каганата, когда подвластным ему славянам каган казался, да это в действительности так и было, верховным властелином. Вот почему тогда, когда славяне среднего Приднепровья освободились от хазар­ского владычества и стали независимы, они назвали своего государя так, как именовался их недавний повелитель и олицетворение высшей власти на земле - каган. В дружи­нах кагана, живя в его столице, торгуя, совершая походы через Хазарию, воюя совместно с хазарами и против них, платя дань кагану «от рала» и «от дыма», древние русские привыкли смотреть на кагана как на верховного повели­теля.
Но неправильно было бы отмечать только влияние Во­стока (хазар, болгар и других яфетических, иранских и тюркских племён) на восточнославянский мир. В матери­альной и духовной культуре народов Хазарии мы усматри­ваем значительное славянское, русское влияние. Не! слу­чайно хана камских болгар многие восточные источники на­зывают «царем славян», самих болгар - славянами, а их город Булгары - городом славян. Недаром Шемс-эд-дин-Лимешки сообщает, что болгары-паломники, шедшие в Багдад и Мекку, на вопрос, кто они, отвечали: -«мы - бол­гары, а болгары суть смесь турок со славянами» В мате­риальной культуре камских болгар, в их языке ясно заметны следы славянского влияния Аль-Бекри сообщает, что ряд народов севера (севера по отношению к арабским странам), народов Поволжья, в том числе хазары, «гово­рят по славянски потому, что смешались с ними».
Это же подтверждает Константин Багрянородный, со­общающий, что своих вождей венгры называют по-русски «воеводами», а печенеги употребляют русское слово «закон»
Всё приведённое говорит о том, что славянский язык был своего рода межплеменным языком для народов Дуная, Днепра, Волги и Камы,
151

Фахр-ад-дин-Мубарак-шах сообщает, что у «хазар есть письмо, заимствованное у русских... И они пишут слева направо и буквы друг с другом не соединяются, и букв не больше, чем двадцать одна». Это письмо видел у одного русса в Херсонесе Константин Философ (Кирилл) во время своей поездки в Хазарию в середине IX в.
Таким образом, хазарская письменность уходит корнями своего происхождения в древнее русское, славянское письмо, а это свидетельствует о большой роли славянства в жизни народов Хазарии.
Хазары не были «обрами», и владычество хазарского кагана отличалось от тирании аварского хана. В против­ном случае народная память отметила бы новое иго, запомнила бы тех, кто наложил его на русские племена. Но этого не произошло и не могло произойти. Если даже  предположить, а это весьма возможно, что некоторые из
 владельцев дворов-замков выступали в качестве тудунов хазарского кагана, собиравших для кагана дань с сосед­них славянских племён по «щьлягу» или «по белей веве­рице», «от дыма» или «от рала», то, учитывая небольшой размер дани, мы можем считать, что такого рода данни­ческие отношения при сохранении неприкосновенными быта славян и их племенных объединений, их хозяйства, их родоплеменной знати, не могли создать хазарам на Руси ту славу, которой заслуженно пользовались авары. В истории русского народа этот отрезок его историче­ского пути, который он прошел совместно с другими наро­дами Поволжья, Прикамья, Подонья и Предкавказья в составе хазарской державы, сыграл большую роль.
 И чем, как не этими глубокими экономическими, полити­ческими, культурными и языковыми связями, связями, основание которым было положено ещё во времена ха­зарского каганата, объясняются и русско-кавказские отно­шения X-XIII вв., брачные узы и политические сношения русских и кавказских государств и широкие связи кавказ­ского мира с русским в области языка и эпоса, музыки и изобразительного искусства, архитектуры и ремесла.
Не случайно русская легенда о Кие, Щеке и Хориве и их сестре Лыбеди, основателях города в земле полян, по­пала в армянский эпос и вылилась в легенду о трёх братьях и их сестре Лебеде, основавших город в земле «Полуни» (полян).
152
Постепенно власть хазар в среднем Приднепровье Осла­бевает. На сцену выступили мадьяры. Вихрем по степям Восточной Европы пронеслись их" орды. Одетые в звери­ные шкуры, малорослые, с тремя косичками на бритой го­лове, на своих маленьких, лохматых и выносливых лоша­дях, венгры своим внешним видом, своей стремительностью в бою, жестокостью и воинственностью наводили страх на народы, встречавшиеся им на пути их продвижения на юг и на запад.
В конце 20-х или начале 30-х гг. IX в. мадьяры появ­ляются в Лебедии, стране, лежащей где-то между Доном и Днепром в причерноморских степях. В те времена вен­гры подчинялись хазарам. В Лебедии мадьяры пробыли недолго и через три года под давлением кочевых тюрк­ских племён - печенегов - перебрались в область между Днепром и Дунаем, так называемую Ателькузу. В Ателькузу они обосновались на более длительный срок и отсюда они совершали свои грабительские налёты с целью захвата добычи и пленных-рабов в земли восточных славян. Ибн-Росте сообщает: «мадьяры господствуют над всеми сосед­ними славянами, налагают на них тяжелые дани и обраща­ются с ними, как с военнопленными (т. е. рабами)». Захва­ченных в плен славян венгры продавали в рабство грекам.
Но набеги венгров на славян были далеки от «приму-чивания» аваров. Народная память не оставила нам воспо­минаний о венгерском владычестве. Наша летопись сохра­нила только одно упоминание об уграх.
«Идоша Угри мимо Киев горою, еже ся зоветь ныне Угорьское, и пришедше к Днепру сташа вежами, беша бо ходяще аки се Половци. Пришедше от въстока и устреми-шеся через горы великие, яже прозвашася горы Угорь-скиа...»
«По сих же (обрах. - В. М.) придоша Печенези; паки идоша Угри Чернии мимо Киев, послеже при Олзе».
Но во времена летописца на Руси об уграх уже основа­тельно позабыли, и сообщения летописи сбивчивы и туманны.
Из Ателькузу венгры переходят через Карпаты, заняв Паннонию (современная Венгрия) и оставив следом своего  пребывания на Руси лишь «Угорское» под Киевом да «уг-ринов» - дружинников киевских князей.
В 30-х гг. IX в. в Придонских степях, в Лебедии, а за­тем и в степях Приднепровья появляк)тся печенеги.
	153
Вторжение кочевников не могло не отразиться на связи Приднепровья и Хазарин. Власть хазарского кагана осла­бевает.
Туманное воспоминание о прекращении даннических отношений полян к хазарскому кагану нашло своё отражение в рассказе летописца о том, как поляне отказались платить дань хазарскому кагану и вместо дани послали хазарам  меч, что и послужило предвестником освобождения полян от хазарского владычества.
Ко времени летописца это событие облеклось в форму легенды, но само оно не было легендой.
Летописный    рассказ отразил в эпической форме дей­ствительный  исторический  факт - освобождение среднего Приднепровья, земли полян, «Поля», «яже ныне зовомая Русь» от власти хазарского кагана. Когда это произошло?
Полагаем, что на грани VIII и IX вв.	
Кончились времена хазарского владычества на Руси.    
Хазарский    каганат   служил   связующим звеном между
Русью и Востоком, «окном на Восток» для Руси, способ­
ствовал   её  сближению с Востоком  и восприятию Русью
некоторых элементов высокой культуры стран и народов
Востока. И в этом его положительное значение в истории
древней Руси.
Но с течением времени, по мере роста производитель­ных сил Руси, по мере складывания новых, более совер­шенных форм политической жизни древнерусских племён, по мере роста и развития их культуры, их тяги к неза­висимости, Хазарский каганат, ослабевший и подорванный кочевниками, становится препятствием для дальнейшего роста Руси, на обширных пространствах которой склады­вается древнерусское государство. Хазарское владычество из стимула развития Руси становится её оковами. Под властью хазарского кагана вызревают новые силы, долженствующие привести к созданию независимой рус­ской государственности, обеспечивающей самостоятель­ность русского народа и развитие его культуры. Хазарское владычество должно было пасть и пало под ударами рус­ских мечей, что дало повод к созданию записанной лето­писцем народной легенды о русском мече и хазарской сабле. И на развалинах хазарского каганата создаётся могучее русское государство - Киевская Русь, прямая 
154
наследница державы кагана, распростёршая свои владе­ния на земли Хазарии, на земли ясов и обезов (абхазцев), касогов (черкесов) и хазар, до Корчева (Керчи) и Тму­таракани и сохранившая на себе ещё в течение длитель­ного времени следы былой общности политической жизни русских племён и хазар.
С постановкой этого вопроса мы вступаем в область истории образования древнерусского государства.
Первая половина IX в. На необозримых простран­ствах Восточной Европы, среди лесов и болот, в пущах и по берегам рек, у самой кромки лесов, на границе со степью и на далёком севере, у побережья Ильменя, в Карпатских горах и по Оке, раскинулись поселения рус­ских племён.
Обширные земли занял «словенеск язык на Руси».  И везде «свое княженье», везде свои «светлые и вели­кие князья», везде своё «всякое княжье»: «в Полях» кня­жье «свое», «в Деревлях свое, а Дреговичи свое, а Словени свое в Новегороде, а другое на Полоте, иже Полочане».
 Племенных князей окружают «лучшие», «нарочитые мужи», «старая» или «нарочитая чадь». Эти князья «дер­жат» свою землю, своё племенное княжение.
Они опираются на родоплеменную знать, порождены ею, тесно   связаны   с   советом  племенных   старейшин - «луч­ших мужей», с вечем-сходом племени,  на котором «сду-маша», решали все вопросы  «земли». И  так  «владеюще кождо  родом своим». Племенные княжества носили  раз-личный характер.  Одни  из  них соответствовали  племен- ным землям   (древляне, радимичи, вятичи), другие  представляли собой сложные межплеменные политические объединения   (волыняне)   или  создавались на  части террито-рии данного племени  (полочане).
Так, «словене свою волость имели, а кривици свою» и новые земли-волости всё более и более приобретали ха­рактер не племенной, а территориально-политический. Вместе с разложением первобытных племенных отно­шений шёл распад племенных территорий и формирова­лись межплеменные варварские политические образова­ния.
Эпоха разложения племенного строя, эпоха варварства характеризуется созданием на Руси, как и во многих дру-
155

гих странах, особой военной организации, находящейся в руках варварской знати. Этой организацией была так на­зываемая «тысячная» организация. «Вой» древнерусских «земель» и «волостей» объединялись в десятки, сотни и тысячи, которые возглавлялись десятскими, сотскими и тысяцкими.
Свидетельством древнего происхождения тысячной воен­ной организации, пережитком времён, когда войско древ­ней Руси, вернее, её отдельных земель, было «вооружен­ным народом», что так характерно для варварства, яв­ляется большое значение тысяцких в Киевской Руси IX- XII вв., когда значительные события и отдельные отрезки времени получали наименование не по именам князей, а по именам тысяцких, игравших исключительную роль в политической жизни Приднепровской Руси. Особенно раз­вита была эта система в земле полян, в собственно Руси, на территории среднего Приднепровья, где каждый го­род имел свою «тысячу» и сам организовал своё войско.
«Тысячи» существовали в Киеве, Вышгороде, Белго­роде, Сновске под Черниговом и т. д.
С течением времени, по мере «окняжения» земель и власти, тысячная организация принимает иной характер. Тысяцкие и сотские обрастают административными, фи­нансовыми и судебными функциями, сами сотни превра­щаются в организации купечества, городского (Новго­род) или зависимого сельского люда (Галич, Волынь), а тысячи эволюционируют в сторону расширения их воен­ных функций. Так «окняжается» и трансформируется древняя тысячная военная организация.
Но всё это произошло позднее, в XI-XII-XIII вв., а в IX в., в рассматриваемое нами время, тысячная военная организация была ещё сильна, и входившие в её состав воины представляли собой основную военную силу рус­ских земель.
Основную, но не единственную, так как наряду с ней за­рождалась новая военная организация - княжая, дру­жинная.
Термин «дружина», в древности обозначающий всякое содружество, товарищество, союз, общность, приобре­тает теперь и другое значение и более специфический оттенок и начинает означать княжеских воинов и сотруд­ников, княжих «мужей».
156
Дружинники окружают древнерусских «великих и свет­лых» князей, живут с ними под одной крышей, наполняя их горницы и разделяя все их интересы. Князь со­ветуется с ними по вопросам войны и мира, организации походов, сбора дани, суда, административного управле­ния. С ними вместе он принимает законы, постановления, решения. Они помогают князю управлять его домом, дво­ром, хозяйством, разъезжают по его поручениям по земле, творя суд и расправу, собирая дани, «уставляя» землю, «нарубая» города, созывая воинов, следя за кня­жеским хозяйством, за «нивами» и «уходами», «лови-щами» и «перевесищами», за сёлами и челядью. Они же отправляются «слами» (послами) князя в другие страны, к другим правителям, «гостят» там и торгуют княжими товарами, которые собрал он во время полюдья или в ре­зультате удачного похода в «чужую землю», заключают от его имени договоры и, снабжённые княжими полномо­чиями (позднее оформляемыми в грамоты), ведут дипло­матические переговоры.
Дружина делится на три группы. На первом месте стоит «старшая» дружина, «бояре светлые», выросшие из «лучших мужей», «старой» или «нарочитой чади». Они имеют своё хозяйство, свой двор, челядь, своих дружинников-«отроков». Они - старшие, и им поручаются важ­нейшие функции княжеского управления. Младшая дру­жина («детские», «пасынки», «отроки», «юные») живёт при дворе князя, обслуживает его дом, двор, хозяйство, выступая в роли слуг. С ней делится княязь частью своих доходов от сборов дани, судебных штрафов, частью во­енной добычи. Князь снабжает её «оружием и порты», «лжицами» и пишей, жилищем и «узорочьем», короче - всем. Из её среды выходят слуги князя, его телохрани­тели, младшие должностные лица, младшие агенты княжого управления. Эта часть княжой дружины сливается с княжим «огнищем» - двором, с «чады и домочадцы», с несвободными слугами - челядью.
И, наконец, третья группа состоит из «воев», «мужей храборьствующих». Это были воины в самом широком смысле слова, набранные из народа, реликт древней поры, когда на войну шёл вооружённый народ и отстаи­вал свою землю или завоёвывал чужую. Эти «мужи» «древних князи» собирали «многое имение», «воююще  ины
157

страны». Чем дальше в глубь времён, тем большее зна­чение имели «мужи храборьствующие», составлявшие основной боевой контингент личных военных сил князя Они выходили из народа и были тесно связаны с ним. Отражая собой эпоху военной демократии, когда на арене истории выступал вооружённый народ, они с те­чением времени, в XI-XII вв., теряли своё значение и ус­тупали место чётко оформленным социальным, политическим группировкам, «старшей», «передней» и «молодшей» дружине. «Мужи»-воины либо входили в состав «перед­ней» дружины, либо поглощались «молодшей», либо по­падали в подчинённое положение и к тем и к другим, снова сливаясь с народом, с городским населением, выступая в качестве «воев» городских ополчений - «полков», и между ними и князем вырастала зияющая пропасть. Но в те времена, на заре Русского государства, они играли большую роль и составляли едва ли не основную силу княжеских дружин. В состав княже­ских дружин они попали давно, с конца VIII - начала IX в., вместе с ростом княжеской власти, усилением влияния князей, и путь их в княжескую дружину проле­гал едва ли не через тысячную организацию. И если из­вестная, большая часть воинов города составляла город­ской «полк» во главе с тысяцким, то «волость» - земля, да и сам город часть своих боевых сил должен был уступить князю, богатство, влияние и власть которого всё время росли, вызывая естественную тягу среди рядо­вых «воев», вооружённой «простой чади» городов и «сельского людья», ещё независимых, располагавших личной свободой, к князю, их стремление влиться в ряды княжих дружинников, что обещало и «оружье» и «пор­ты», и серебряные «лжицы», богатство, почёт и славу.
Они - варвары.   Война становится   функцией народной жизни,    единственным достойным  мужчин занятием.  Гра­бёж соседей и война становятся не только средством на­живы, но и источником их существования
Так наряду со старой, тысячной, появляется новая, дру­жинная, княжая военная организация.
Развитие военных сил Руси к концу VIII и началу IX в. было, с одной стороны, выражением высшего рас- цвета варварства; Русь стояла на грани цивилизации, у порога феодального общества, у истоков государства, 
158
и новые силы, проявившиеся в историческом развитии славянства среднего Приднепровья и других областей Руси, создавая явления, напоминающие основные харак­терные особенности среднего Приднепровья антских вре­мён (варварская знать, завоевательные походы, межпле­менные политические объединения), действуют в новом, более совершенном, стадиально более высоком качестве, более интенсивно и быстро и на несравненно более об­ширной территории.
Варварство антских племён отличалось от варварства собственно уже русских племён прежде всего тем, что последнее было более совершенным, элементы классов были в нём более развиты, что объяснялось, во-первых, в известной мере и подготовкой всех этих явлений в предшествующую, антскую эпоху, и столетиями после­дующей исторической эволюции древнерусского общества, и, во-вторых, несравненно более обширной территорией, на которой шёл процесс создания варварского, а впо­следствии, в непродолжительном времени, феодального общества и государства. Варварское общество антских племён было создано на территории среднего Придне­провья и в областях, прилегающих к нему с запада и главным образом юго-запада; варварское общество рус­ских племён, предтеча феодальной Киевской Руси Яро-славичей и Владимира Мономаха, сложилось на огром­ной территории от Ладоги до Роси, от Оки до Карпат и имело не один, а целый ряд политических центров. /С другой стороны, это развитие военных сил Руси на
 грани VIII и IX вв. не могло не вылиться в целый шквал
 русских   походов   и завоеваний,    так же Точно   как за-рождение классов,    свойственное    варварскому  миру, не могло не вызвать  возникновения политических образований типа варварских государств. И они не замедлили возникнуть
Первым    выступлением    могущественной Руси на арене мировой истории было нападение русов на  Сурож   «Житие Стефана    Сурожского»    рассказывает    о  нападении новгородского князя Бравлина  на Крым. Бравлин «плени» всю землю от Херсонеса (Корсуня) до Керчи и штурмом,
   «силою изломив железные врата», взял Сурож. Это было
в конце VIII или в самом начале IX в.
В 813 г. руссы    нападают на остров    Егину. В первой

159

трети IX в. руссы совершают поход на город Амастриду (на южном берегу Чёрного моря, у Синопа). Впечатле­ние, произведённое этими походами русских дружин на Византию, было огромное.
О Руси узнали,    о ней    заговорили, её   оружие стали уважать, с ней вынуждены были считаться. О Руси за- говорили не только в Византии, - её хорошо узнали и на   Востоке. В 40-х   гг.   IX в.   Ибн-Хордадбег   пишет  как о чём-то  обычном,    давно  установившемся,    о  «пути купцов Русов, а они принадлежат к славянам», по Чёрному морю в Византию  («Рум»), по Дону и Волге в Хазарию и далее, на Каспий. В это же время о Руси узнали и на Западе.    И это произошло потому,    что Русь    не только «дикий и грубый» народ, как характеризуют его испуган­ные    «ромеи»    (византийцы),    которые    готовы были на­градить воинственную Русь какими угодно чудовищными чертами, но и народ, создающий своё, пусть ещё варвар­ское, примитивное, но всё же своё государство, а следо­вательно,    прибегающий    к   дипломатическим переговорам и соглашениям.
И в такой именно связи и стоит первое упоминание о государстве русского народа, датируемое 30-ми годами IX в. 18 мая 839 г. в далёком Ингельгейме в Германии император Людовик Благочестивый принимал послов ви­зантийского императора Феофила. Вместе с ними в Ин-гельгейм прибыли и послы «народа Рос», правитель кото­рых назывался «каганом». Феофил просил Людовика дать им возможность вернуться в свою страну, так как пути, по которым они прибыли в Византию, были заняты «бесчеловечными и дикими племенами».
Так сообщают о появлении  «некоих    людей»    из «на­рода Рос» западноевропейские Вертинские анналы (лето­писи). Как попали в Ингельгейм эти росы? Начало 30-х г ознаменовалось  появлением  в  степях   могущественных   и  хищных  кочевников -печенегов._ Печенежская  опасность обеспокоила   и   Хазарию   и   Русь. Хазарский каган отпра­вил в Византию послов   с   просьбой прислать инженеров для постройки крепости.  И в скором  времени византий­ские инженеры построили для хазар крепость Саркел, по-русски Белую Вежу (у станицы Цымлянской на Нижнем Дону).
160
в то же бремя и Другой каган, «каган» «народа Рос», о котором говорят Бертинские анналы, направил, в свою очередь, послов в Византию для заключения соглашения с империей о совместной борьбе с печенегами.
Хозяйничание печенегов в степях нарушало торговые связи Византии с Русью, и, кроме того, печенеги могли угрожать и самой империи, что и имело место впослед­ствии. Этим и объясняется дружеский приём, оказан­ный русским послам в Византии, и забота о них со сто­роны императора Феофила.
Русские прибыли в Константинополь тогда, когда пе­ченеги ещё только приближались к Днепру. Пока же они вели переговоры, кочевые орды вышли к Днепру и пере­резали днепровский путь, связывающий среднеднепровское государство русского кагана с Византией.
Поэтому-то русские, послы должны были вместе с ви­зантийскими ехать в Германию и пытаться оттуда кружным путём пробраться в свою страну.
Они были дипломатическими представителями своего государя, который, как уже указывалось ранее, по ста­рому обычаю, носил название «кагана». Русский кага­нат - это первое крупное государственное образование древней Руси. Оно ведёт самостоятельные дипломатиче­ские переговоры, посылает своих послов, заключает союзы, организует оборону своих рубежей.
Но русский каганат в среднем Приднепровье не един­ственное древнерусское государственное образование, предшествующее Киевскому государству.
Арабские писатели Аль-Джайгани (конец IX в.), а за ним Аль-Истахри, Аль-Балхи, Ибн-Хаукаль и др. говорят о трёх, центрах Руси: Куяве (Куиаб), Славии и Артании (Арте, Тании, Артсании).
В Куяве нетрудно усмотреть Киев, среднее Придне­провье, в Славии - область ильменских словен. Что же касается-Артании, то она лежит где-то на юге или юго-востоке, и многие исследователи помещают её на Тамани или в Крыму.
Следовательно, перед нами предлетописная Русь вы­ступает как страна с тремя политическими объединениями: северо-западной Славней, южной Приднепровской Куя-вой и южной или юго-восточной Артанией. Каждое из этих предгосударственных политических образований,

161
согласно сведениям, сообщаемым арабскими и персид­скими источниками, имеет своего «царя» и ведёт само­стоятельную политику.
Летопись также сохранила упоминание о делении восточ­
ного славянства по его политическим судьбам на две груп­
пы: северо-западную и юго-восточную.	
Повесть временных лет сообщает: «Имаху дань Варязи из заморья на Чюди и на Словенах, на Мери на Всех и на Кривичех; о Козари имаху на Полянех, и на Северех и на Вятичех...».
Эти   две группы племён соответствуют Славии и Куяве арабов.
Словене, кривичи, чудь, меря и весь составляют одно по­литическое объединение - северо-западное. В нём первен­ствующее значение имеют словене ильменские. Отсюда и название страны у арабов - «Славия». Эта группа славян­ских и финских племён попала под власть «находников»-варягов и платила им до поры до времени дань. Это, так сказать, «варяжская группа», варяжская не по культуртре­герской роли варягов, а по своим связям с Варяжским морем, Бахр-Варанг арабов, с Варяжским Западом, по борьбе с варягами, которая объединила, как это мы уви­дим дальше, все эти славянские и финские племена в по­литический союз, первое примитивное полугосударственное образование на берегах Волхова и Ильменя, у Ладожско­го озера и на побережье Финского залива.
Второе политическое образование составляют поляне, вместе с северянами, радимичами и вятичами входившие в «хазарскую группу» славян.
Это - юго-восточное объединение славянских племён. Некогда их связывала общность подчинения хазарскому кагану, позднее - борьба с хазарами и высвобождение из-под власти кагана. На северо-западе «насилье деяху» варя­ги, на юго-востоке - хазары. Но когда накопили силы и Русь Ильменская и Русь Днепровская, они сбросили с се­бя владычество «находников» с низовьев Волги и из су­мрачной Скандинавии. Так Повесть временных лет отразила существование «Славии» и «Куявии», так возникли «сна­чала два государства: Киев и Новгород» (К.. Маркс), и лишь позднее их история тесно переплелась, лишь позд­нее они слились в Киевское государство.
Когда    и как установились даннические отношения сла-
162
вянских и финских племён Приильменья и Приладожья по отношению к варягам? Суровая природа их родины - Скандинавии, быстрый рост населения при ограниченных ресурсах страны, рост централизации и укрепление коро­левской власти понуждали недовольных конунгов собирать отряды викингов и устремляться в свои путешествия и по­ходы за богатством, добычей, землёй и властью.
В первой половине IX в. они появились в «Гардарик», «Стране городов», как называли норманны Русь, и попытались сделать своим опорным пунктом Ладогу - Альдейго- бург скандинавских саг. Здесь среди местного населения -  карел, води, словен, вепсов («людий») - появились первые «находники» - варяги. Это были воины и грабители, куп­цы-разбойники,   охотники   за пушниной и живым товаром, арабскими диргемами, восточными драгоценностями, за бо­гатствами   легендарной Биармии   (Перми). Они прорывались далеко на юг и восток до Булгар, сказочно богатого  «Серкланда»    (Итиля)  и Каспия.  На  севере они прошли до Биармии, и их ладьи бороздили Белое море. На западе центром их торговли был знаменитый город Бирка.
Грабя, убивая, порабощая, торгуя, облагая данью, они бурей проносились по землям славянских и финских племён.
Это были скорее разбойники, чем купцы, скорее враги, нежели правители. И отсутствие скандинавских вещей того времени в находках на территории Восточной Европы, да­тируемых IX в., говорит о том, что скандинавские викинги приходили сюда не для торговли, а для грабежа. Недаром в Скандинавии, особенно в Швеции, найдено огромное ко­личество восточных монет и вещей VIII-IX вв.
Так начали пробивать знаменитую «восточную» или «ва­ряжскую дорогу» на Волгу, а затем на Днепр, алчные и воинственные скандинавские «искатели славы и добычи» (К. Маркс).
Вот этот период норманских набегов и нашёл отражение в  рассказе летописца о том, как варяги «имали» дань со словен, кривичей, чуди, мери и веси. Но славянское и финское население Гардарик не собиралось терпеть «насилия» варягов и их разбойничанье в родной земле.
Надо полагать, что к концу первой и к началу второй половины IX в. союз племён северо-запада, возглавляемый словенами, в земле которых стояли уже Ладога, Новгород и Старая Русса, так же как. в земле их соседей-кривичей
163
уже высились стены Пскова и Изборска, вырос в серьёз­ную политическую силу. Многие финские племена в совме­стной борьбе с грабителями-варягами признали руководя­щую роль многочисленных и сильных словен (чудь, меря, весь), другие уже просто начали сливаться с ними (водь), теряя и свои племенные наименования и всё чаще и чаще выступая под общим наименованием для всех финнов - «чудь». Это имело место прежде всего в районах древней словенской колонизации, близ самого Новгорода. Подпали под влияние словен и соседние кривичи, псковско-изборская ветвь многочисленного кривичского племени.
Время существования отдельных племенных «волостей» отходило в область преданий. Складывался могучий пле­менной союз. Входившие в его состав племена взялись за оружие «и въсташа Словене и Кривици и Меря и Чудь на Варягы, и изгнаша я за море, и начаша владети сами собе и городы ставити...».
С этого момента меняется сама роль норманнов на Руси. Это уже не разбойники, ищущие славы и добычи, воины-насильники, купцы-грабители. Норманны на Руси конца IX-X вв. выступают в роли купцов, о чём говорит обилие привозных скандинавских вещей, так как теперь в Гарда­рик ездили не грабить (о повторении того, что было до сих пор, о «насилиях» и дани уже не могло быть и речи), а торговать. Торговать пряжками и мечами, в последнем слу­чае в прямом и переносном смысле, когда варяг предла­гал в качестве товара свой боевой «франкский» меч, а в придачу к нему свою воинскую доблесть, свой опыт миро­вого воина-бродяги, свою преданность тому, кто больше платит.
В конце IX-X вв. норманны на Руси выступают в каче­стве «варягов»-купцов, торгующих с Востоком, Западом и Константинополем (Миклагард) и снабжающих товарами иноземного происхождения1 все страны Востока, Юга и За­пада и, прежде всего, самоё Гардарик. Они выступают в роли воинов-наёмников - «варягов», и в этом своём каче­стве и под этим названием, как наёмники, служащие по договору на Руси, в Гардарик, или в Византии, они высту­пают и в русских, и в византийских, и в скандинавских ис­точниках.
Некоторые   скандинавские   вожди (ярлы) оказываются более   удачливыми и ухитряются захватить власть  свои .
164
руки в отдельных городах Руси, как это произошло в По-лоцке, где обосновался варяг Рогволод.  Большая же часть норманских викингов выступала в ро­ли наёмных воинов-дружинников русских племенных князь­ков или русского кагана, вместе с другими княжескими дружинниками или вместе же с другими княжескими «моужами» выполняя различные поручения в качестве «гостей»-купцов и «слов» (послов) князя, как это отметили Бертинские анналы, указавшие, что послы кагана «народа Рос» были из рода шведов. Теперь «находники»-варяги должны были выступить в иной роли. Богатство и власть были у местной русской знати, впитавшей на северо-западе в свой состав верхушку финских племён. Она-то и приглашала ва­ряжские наёмные дружины для защиты своих городов и земель, для защиты торговых путей, защиты, зачастую, от таких же наёмников-варягов соседнего «княжения» или «волости» или разбойничьей норманской вольницы. В этой привычной им, социально родственной, среде норманны охотно и быстро растворялись. Женясь на русских, эти скандинавские воины бесповоротно садились на русскую почву и русифицировались часто уже во втором поколе­нии.
В главе «Киевский период в истории славянских наро­дов Восточной Европы» мы остановимся подробнее на вопросе о роли варягов в истории древней Руси, а пока что ограничимся выводом, что с середины IX в. варяжская вольница бесповоротно поступает на службу к русской по­лупатриархальной-полуфеодальной знати - «великим» и «светлым» князьям, хотя и пытается, и не раз, стать веду­щей силой и захватить власть в свои руки в городах Руси.
«Славия» оказалась достаточно сильной, для того чтобы заставить варягов отказаться от своих грабительских налё­тов на области словен, кривичей, мери, веси, чуди и высту­пить в другой роли, роли купцов и воинов-наёмников.
Но она не была ещё достаточно сплочённой и сильной, для того чтобы помешать им осуществить свой авантюри­стический план захвата власти в «Славии».
О борьбе между племенами и городами северо-западно­го объединения славянских и финских племён сообщает летописец.
Положив конец грабительским вторжениям варягов, «почаша сами в собе володети», князья и «старейшины» сло-
165
вен и кривичей, чуди и мери начали междоусобную борь­бу «и въста род на род», «въсташа сами на ся воевать, и бысть межи ими рать велика и усобица, и въсташа град на град, и не беше в них правды».
При такой ситуации (а сомневаться в том, что такая «усобица» могла иметь место в действительности, нет ни­какого основания) вполне понятно приглашение словенами, а с ними вместе и частью чуди, кривичей и других племён, варяжской наёмной дружины. Это приглашение дружины норманского конунга и нашло отражение в знаменитом ле­тописном рассказе о призвании варягов.
Летопись рассказывает о том, что якобы посланцы словен, чуди, кривичей и веси отправились «за море к Варя­гам», к племени Руси, и обратились к ним с речью, указав, что земля их велика и обильна, а порядка в ней нет, и по­просили прийти княжить и володеть. И на зов посланцев   явились три брата-варяга из племени Русь - Рюрик, Сине-   ус и Трувор, которые положили начало русской государственности и самому названию Русь и русские, «преже бо беша Словени».
Эти строки, варьирующие в различных летописных сво­дах, послужили поводом к созданию бесчисленных норма-нистских и антинорманистских теорий о варягах, их пригла­шении или завоевании ими, о происхождении термина «Русь» и т. д. и т. п., т. е. всех тех проблем, которые волно­вали исследователей начиная с XVIII в. и до наших дней.
Какие же события, происшедшие на севере Восточной Европы, отразил рассказ летописца?
Сверяя различные летописи, мы приходим к следующему выводу. Туманные предания, сохранившиеся в Новгороде и попавшие в летопись, говорят о новгородском «старейши­не» Гостомысле. Народное "сказание в этой форме сохра­нило до времён летописца воспоминание о тех временах, когда Новгород управлялся «старейшинами».
Один   из   таких   владык пригласил на помощь в борьбе с другими «старейшинами» какого-то варяжского конунга которого летописное предание назвало Рюриком.,«И придо- ша   к   Словеном первее и срубиша город Ладогу, и седе ) старейшей в Ладоге Рюрик».
Но варяжскому викингу показалась заманчивой перспек­тива овладеть самим Хольмгардом  Новгородом, и он, с
166
Дружиной, явившись туда, совершает переворот, устраняет или убивает новгородских «старейшин», что нашло отраже­ние в летописном рассказе о смерти Гостомысла «без на- следил», и захватывает власть в свои руки. Никоновская летопись, несомненно использовавшая какие-то древние источники, отмечает, что узурпатор встретился с длитель­ным и сильным сопротивлением со стороны новгородских «мужей», и, как об этом свидетельствуют позднейшие собы­тия, связанные тоже с «насильем» варягов, этими «мужа­ми» были новгородские «лучшие мужи» из «Словенской тысячи», древней новгородской городской военной орга­низация - тысячи сложившейся у древнейшей, части Нов­города - Славян, Славянского холма.
Вскоре после переворота (Никоновская летопись даёт и
дату - 864 г.) «уби Рюрик Вадима Храброго, и иных мно­
гих изби новгородцев, съветников его». Борьба с варяж­
ским узурпатором длилась долго. Прошло три года и «.. .из-
бежаша от Рюрика и» Новгорода в Киев много Новгородскых мужей».	
Известия Никоновской летописи о борьбе Вадима Храб­рого и «съветников его» с варягами Рюрика станут нам тем более понятными, если мы учтём, что вокняжение Рюрика в Новгороде произошло в результате переворота, помимо воли и желания новгородских «мужей» и даже вопреки им, а это, естественно, породило борьбу между узурпаторами-варягами и новгородцами, стремившимися сбросить навязанную им оружием власть варяжского ви­кинга. В летописном повествовании различных сводов нашли отражение и приглашение варяжской дружины (что и послужило мотивом для летописного рассказа о призвании варягов), и захват власти варягами, и борьба с ними, »что вылилось в сообщение о Вадиме Храбром и «съветниках его», выступивших против Рюрика.
История древней Руси свидетельствует о том, что варяга ещё не раз пытались совершить нечто подобное тому, что произошло в Новгороде.
Так было при Владимире, когда они, захватив Киев, зая­вили Владимиру: «се град наш, мы прияхом и», и только умелая и осторожная политика спасла Киев и Владимира от повторения новгородских событий предшествующего столетия.
167
Почти  аналогичное  явление имела  место в Новгороде при Ярославе, когда варяжские дружинники грабили и на­сильничали над новгородцами, чем и вызвали выступление этих последних против себя и резню варягов.
Так произошёл захват власти варяжским конунгом.
Как же возник рассказ летописца о призвании варягов? В чём бу смысл концепции летописца?
Рассказ летописца о призвании варягов возник в опре­делённое время, в определённой среде, под влиянием политических факторов определённого порядка.
Обращает на себя внимание то обстоятельство, что по­добного же рода предание о призвание, трёх братьев со­хранилось у ирландцев встречается в Истории саксов Видукинда, где говорится о призвании бриттами в свою «великую и обильную землю» князей из саксов. Таким образом, рассказ о призвании «из-за моря», будучи во­обще бродящим мотивом, конкретно уводит нас в Англию. А с Англией Киевская Русь была связана с давних пор. Ещё в 80-х гг. IX в. король Альфред Великий узнал со слов Оттера о государстве «Рошуаско», т. е. Руси, В Киеве времён Ярослава жили сыновья английского короля Эдмунда Железный Бок - Эдвин и Эдуард.
Во времена же редактирования Повести временных лет, в княжение Владимира Мономаха, в начале XII в., связи с Англией ещё более окрепли, а сам Мономах был женат на дочери английского короля Гите Гаральдовне.
Отсюда, из эпических сказаний Англии и Ирландии, и была заимствована форма Летописного рассказа о призва­нии варягов.
Варяжское происхождение династии Рюриковичей, их скандинавские связи, та роль, которую играли варяги при дворе киевских князей, неясные припоминания о временах викингов на Руси, реальные норманны времён Ярославичей и Мономаха - всё это послужило почвой, на которой летописец создал свой рассказ о призвании варягов, свя­зав единодержавные политические тенденции Мономаха, по инициативе которого, в угоду концепции «приглашенного князя» и единства княжеской линии, в Выдубицком мона­стыре редактировалась в начале XII в. Повесть временных лет, с теорией «призвания варягов», с вопросом о роли варягов на Руси и, наконец, с происхождением самого термина «Русь».
168
Приднепровский юг, Киев, жил в это время своей особой жизнью и был ещё слабо связан с Новгородом. Продол­жались сношения с Византией.
Нет никакого сомнения в том, что «ромеи» и русские со времени посольства кагана «народа Рос» к императору Феофилу, а быть может, и ранее, находились в постоянном общении друг с другом. Русские ездили «слами» и «гостя­ми» в Константинополь, как это имело место и позднее, во времена договоров Олега и Игоря е Византией, торговали и жили в Византии, сталкивались с греками на северном побережье Чёрного моря, у Днепровских и Бугских лима­нов и в Крыму. Взаимоотношения между русскими и гре­ками определялись соглашениями, договорами. Но, оче­видно, незадолго до 860 г. греки нарушили соглашение "между Русью и Грекы» и перебили русских «слов» и «гостей» в Константинополе или русских рыбаков и про­мысловиков где-нибудь у Белобережья или на Березани. Ответом на нарушение Византией договора о дружеских взаимоотношениях с Русью и был поход русских 860 г., - поход, ставящий задачей отмщение за нарушение греками международных соглашений и возобновление старых до­говорных отношений Это война), а не налёт, война, пре­следующая своей целью восстановление попранных инте­ресов Руси, а не грабительский поход варваров, война как продолжение дипломатии, на которую было способно только государство
18 июня 860 г 200 русских кораблей неожиданно напали на Константинополь. Положение осаждённого Константи­нополя было очень тяжёлым. Теперь уже не крымские или малоазиатские владения императора подверглись нападе­нию русских (хотя и здесь, на острове Теревинт, у Синопа, действовали русские): горели предместья столицы.
Императору Михаилу пришлось вернуться с похода и начать переговоры с русскими.
Недельная осада Константинополя, продолжавшаяся с 18 по 25 июня, к величайшей радости жителей Константи­нополя, была, наконец, снята. Русские удалились победителями, увозя с собой договор «мира и любви» - свидетель­ство их победы и триумфа и поражения могущественной империи.
Русь вынудила империю считаться с собой и вписать своё имя в список грозных и могущественных народов.
169
К 866-867 гг. относится новый договор Руси с Визан­тией. Императору Василию Македонянину удалось разда­чей богатых даров русским склонить их К «дружбе и со­глашению» и даже принять христианство и «епископа -пастыря» из Константинополя.
Наши летописи связывают этот поход с именами Аскольда и Дира.
Дира, «первого из славянских царей», знает и Масуди, пишущий о нём в своих «Промывальнях золота».
Византийские источники говорят о том, что в 866-867 гг. принял христианство и вождь руссов (или, как называют византийцы, «росов»).
Наша же летопись сообщает, что на могиле Аскольда стояла церковь святого Николая, подчёркивая этим, что Аскольд был христианином.
Сообщение Масуди о «многих обитаемых странах», под­властных Диру, и свидетельство Фотия о том, что Русь ещё перед походом 860 г. «подчинила своих соседей», под­тверждают известия поздних русских летописей о войнах Аскольда и Дира с соседними народами и племенами, а следовательно, и о попытках наложить на них дань и рас­пространить на их землю свою власть.
Ко временам Дира относятся первые походы русов в Закавказье.
По свидетельству Мухамеда Эль-Хасана, написавшего «Историю Табаристана» в правление Хасана, сына Зейды (864-884 гг.), русы напали на Абесгун, но в борьбе с Хасаном они были разбиты.
Об Аскольде и Дире ещё помнили в летописные времена. В Киеве показывали их могилы.
Русь Аскольда и Дира охватывает лишь область полян, Киевскую землю. Остальные племена выступают скорее в роли союзников («толковинов»), чем подданных. Но Русь уже властно выходит на международную арену. За влия­ние на Русь борются Запад и Восток. Византийский импе­ратор и константинопольский патриарх вступают в борьбу с германским императором и римским папой, пытавшимся распространить христианство нз Руси ещё в 854 г.
Но она идёт своим путём, самостоятельно решая стоя­щие перед ней задачи. Эта Русь ещё разделена на две части: Новгород и Киев.
170
Мы у порога Киевского Государства. Но оно ещё не сло-жилось. Его возникновение - результат слияния обоих рус­ских центров на великом водном пути «из варяг в греки» - Киева и Новгорода.
А это величайшей важности в русской истории событие летопись связывает с именем Олега.

ГЛАВА  VII
ОБРАЗОВАНИЕ КИЕВСКОГО ГОСУДАРСТВА
Образованием Киевского государства следует считать момент полного слияния Киева и Новгорода, что произо­шло во времена Олега.
Древнейшее сообщение об Олеге, сохранённое так на­зываемой Новгородской I летописью, говорит о том, что Олег был воеводой малолетнего сына Рюрика, Игоря.
Под 882 г. в летописи помещен рассказ о том, как Олег с воинами варягами, чудью, словенами, мерей, весью и кривичами спустился вниз по Днепру, взял Смоленск и Любеч, посадив там «мужь свои», и «придоша» к Киеву. Далее следует рассказ о том, как Олег расправился с правившими в Киеве Аскольдом и Диром и, убив их, вокняжился в Киеве. Киев становится «мати градом Русьским».
Направляясь из Новгорода на юг, Олег шёл по недав­но только проложенному пути «из варяг в греки» я объ­единял в единое, хотя и примитивное, государство земли восточных славян. Тяга на юг, выражавшаяся в перене­сении Олегом столицы, которую Рюрик основал в Новго­роде, в Киев, объяснялась естественным стремлением к богатому югу, к пышной, великолепной, сказочно богатой Византии.
Созданное Олегом государство протянулось сравни­тельно узкой полосой с севера на юг вдоль великого вод­ного пути «из варяг в греки».
Став киевским князем, он «нача городы ставити», укре-пляя этим свою власть и создавая себе опорные пункты, для того чтобы «княжить и володети», собирать дань, судить, управлять, «поймать» воинов для своих дружин и "боронить» рубежи Руси от «ворогов». Что же касается
172	
Славии», Новгорода, пepecтaвших быть землёй и резиденцией Олега, то он «устави дани Словеном, Кривичем и  Мери и устави варягом дань даяти от Новгорода гривен 300 на лето, мира деля...».
Это    означает, что население севера должно было со­гласно   определенному   положению    («уставу»)    платить дань князю за охрану и защиту («мира деля»).  На юге Руси Олег принялся за объединение под своей  властью   славянских  племен.   Он  брал дань  с древлян, воевал с уличами и тиверцами. Летопись сообщает об осво­бождении Олегом северян и  радимичей  от уплаты дани хазарам. На освобождённых от власти хазарского кагана северян он возложил «дань легьку».
Hо покорение и древлян, и радимичей, и северян было в значительной степени условным.
Повидимому, взаимоотношения между Олегом и покоренными племенами заключались лишь в несистематиче­ском сбора дани и в участии их воинов в войнах и походах киевского князя. Зачастую это были скорее «толковины», т. е. союзники, о чем и повествует летопись, го­воря о походе Олега на Византию, нежели подданные в обычном смысле этого слова.
Так начала складываться «несообразная, нескладная, скороспелая, составленная Рюриковичами из лоскутьев» Киевская держава, «готическая Русь» (К. Маркс). Но, не­смотря на все эти качества, примитивный характер объ­единения русских земель и племён, Киевская держава в лице её политических деятелей делала великое дело: объ­единяла восточное славянство в единый государственный организм, сплачивая и тем самым усиливая его, создавая условия для дальнейшего укрепления общности языка, быта, культуры, и обороняла рубежи земель русского на­рода, рубежи Руси. Ее росту и усилению восточное сла­вянство обязано тем, что оно освободилось на востоке от власти хазарского кагана, на западе - от владычества Польши, на северо-западе - норманнов, и его историческое развитие на ранней ступени формирования русской на­родности, положившей начало и великороссам, и украин­цам, и белоруссам, прошло под знаком независимости, могущества и славы.
И центром Русской державы стал Киев. Именно Киев, «мата градом Русьским», а не Новгород, так как он был
	173
древнейшим центром этногенеза славян и центром  вос
точнославянской   культуры,   с   глубокими   историческими
традициями,  уходящими в даль времён.  Расположенной
на пограничье лесных массивов Восточной Европы и сте­
пей,   незаметно    переходящих   в  необъятные    азиатские
степи,  с мягким,   ровным   климатом,   щедро   одарённый
всеми  благами природы,  с чернозёмной  почвой,  неисся­
каемое плодородие которой  породило древнее  земледе­
лие, запасами руды, прекрасными пастбищами, дремучими
лесами, многоводными реками, прекрасным средством со-
общения. тех времён, Киев был одинаково близок и к Ви-
зантии и к Востоку, магические чары, роскошь и богат-
ство   которого   манили   к   себе   «восточных   варваров» 
(К.. Маркс)  и способствовали развитию торговых, поли-   )
тических и культурных связей  Руси  с  цивилизованными, 
государствами.	
В отношении Византии и Востока Олег следовал тра-
 диции и шёл по пути, задолго до него проложенному.
      В начале X в. Олег предпринимает поход на Византию, и исключительный успех, которого он добился, что нашло отражение в договоре Олега с Византией 911 г., объяс­няется тем, что Олегу удалось сплотить силы Руси и  укрепить складывающуюся русскую государственность. Летопись с рядом красочных и фантастических подроб­ностей рассказывает под 907 г. о том, как «Иде Олег на Грекы", «поя множество Варяг, и Словен, и Чюдь, и Кри­вичи, и Мерю, и Деревляя, и Радимичи, и Поляны, и Северо, я Вятичи, и Хорваты, и Дулебы, и Тиверци, яже суть толковины», и «од конех" на кораблех прииде к Царюграду». Византийцы Bвынуждены были заклюсить мир. «И запо-веда Олег дань даяти на 2000 корабль, по 12 гривен на человека, а в корабли по 40 мужь».
Далее указывается, что греки должны  были платить дань на Киев, Чернигов, Переяславль, а также на Полоцк, Ростов и другие города, по   которым   сидели  «великие князья», подвластные Олегу. Затем летописец приводит текст договора и говорит  о
том, как Олег, прибив свой щит на   вратах Царьграда везя золото, парчу, украшения, вина и фрукты, возвра щается в Киев.
Договор заключали от имени Флега и подвластных ему под рукою его») «светлых и великих князей и великих яр»    15    послов    («слов»)-варягов,    находившихся   на службе у русского князя: Карл, Инегелд, Фарлаф и др.
оговор 911 г. предусматривал право посещения Кон­стантинополя и пребывания там послами Руси, гостями и простыми  воинами,  причём  гости при  этом  предъявляли серебряные   печати,   -послы - золотые    печати    русского  князя; Рядовые «рос» - русские воины, и прежде  всего варяги, направлялись в Царьград, для того чтобы посту- пить ни службу к императору, чему Олег не препятствовал, стараясь избавиться от беспокойных  и своевольных  викингов. Всем им русский князь был обязан запретить   «творить пакости в селах и стране нашей», т. е. в Визан-
 ТИИ.	
Послы получают от императора содержание, ими сами-- ми избираемое. Гости, приезжающие не только для про­дажи, но и для купли, получают «месячину», состоящую из хлеба, мяса, фруктов и вина; гости же, приезжающие только для продажи, месячины не получают. Послам и гостям Руси отводился для проживания монастырь свя­того Мамонта в предместье Константинополя, где спе­циальные лица вели учёт выдачи посольского содержания и «месячины». Первое место отводится киевлянам, затем черниговцам и переяславцам, а потом уже жителям дру­гих городов. Русские добились беспошлинной торговли. Но буйная русская вольница должна была проходить на рынки Константинополя в определённые ворота, не более 50 человек сразу, без оружия и в сопровождении визан­тийского чиновника. Отправляясь обратно на Русь, послы я гости получали на дорогу провизию и корабельные снасти. Всякий русский воин, если пожелает, мог оста­ваться в Византии и служить в императорском войске. В случае каких-либо столкновений между греками и Русью все вопросы личного и имущественного характера разрешались, исходя из норм «закона русского». Указы­вались также взаимные обязательства Руси и Византии по отношению к потерпевшим кораблекрушение русским и грекам и по отношению к бежавшей челяди.
Договор Руси и Византии 911 г. заключает в себе упо­минание о том, что он - не первый, ибо он называет себя «удержанием» и «извещением» - «от многих лет межи

христианы и Русью бывьшюю любовь», намекая на договоры Руси с греками IX в.
Такой договор, как договор 911 г., мог быть заключен только победоносной Русью, так как всем своим содер­жавшем он говорит о том, что Олег продиктовал «позор­ные для достоинства Восточной Римской империи условия мира» (К. Маркс).
Договор Олега с Византией свидетельствует о том, что это - юридическое оформление длительных связей свя­зей старинных, сложных и живых - цивилизованного, ещё могущественного, но уже дряхлеющего государства с юной, сильной, воинственной, стремящейся к непрерывно­му расширению державой, мечом прокладывающей себе. путь в ряды сильнейших и влиятельнейших государств мира.
Русь - уже держава, варварская, «готическая» держа­ва, во главе которой - Олег, а по городам и землям си­дят «под рукой его» князья и бояре, его «подданные» и «толковины»: русские, чудь, меря, весь, варяги. Связь между отдельными землями и Киевом непрочна и по­коятся на силе меча. Знаменательно и то, что в договоре 911 г. уже проступают контуры Руси в собственном смыс­ле этого слова. «Русь» - это прежде всего Киев, Черни­гов, Переяславль, так как эти города помещены первыми в списке «городов», на которые Олег берёт с Византии «уклады», а многие считают, что в первоначальном тексте тягались только эти три города. «Русь», таким образом, совпадает, со средним Приднепровьем.
Крепнут связи  Руси с  Византией. Русские воины  на службе у   византийского   императора   играют   большую в военных действиях греческих войск.
В 902 г. русский отряд в 700 человек сражался на ост­рове Крите с арабами, в 917 г. русские воины помогали императору  в  войне  с  царём  болгарским  Симеоном,  в 936 г. сражались бок о бок с греками в Италии против лангобардов, в 949 г. русские ладьи в составе византий- ской флотилии ходили снова на остров Крит.      Всё это говорит о растущих русско-византийских свя-зях. В это же время развёртывается яркая и красочная эпопея походов русских на Восток.
В 909 г. «русы» на 16 судах прибыли в Абесгун, взяли город, а затем заняли Макале (Миан-Кале в Астрабад-
176
:ком заливе). В следующем году русские совершили на­падение на Сари, Дайлем и Гилян на побережье Каспий­ского моря.
В 913 г. руссы с разрешения хазарского кагана про­никли вновь в Каспийское море и взяли Джиль, Дайлем, Абесгун, Нефтяную Землю (Баку) и другие города Таба-ристана и Азербайджана.
На обратном пути они вступили в жестокую борьбу с мусульманами Хазарии, мстившими за поход русских на мусульманские города Закавказья. 
Недавно открытый древнееврейский источник говорит ещё о походе «Хельгу, царя Русии», в котором нетрудно усмотреть Олега, на хазарские владения на Тамани и в Крыму.
Во времена летописца память об Олеге обросла уже дымкой сказаний, многое стало легендой, обо многом за­были... Тем не менее память о «вещем» Олеге русский народ сохранил навсегда.
Его деятельность отразилась в чудесных былинах о Вольге Святославиче, в сказаниях о  гибели «вещего» Олега «за морем» от укуса змеи, выползшей из черепа верного коня, сказаниях, отразившихся в скандинавских carax.
В честь Олега было насыпано несколько «могил», т. е.
памятников-холмов. Могилы Олега показывали в разных
местах: две в Киеве, в Ладоге.	
Представление об Олеге как о «вещем» князе, обстоя­тельства смерти которого народная память облекла в кра­сивую, бессмертную легенду, обусловлено было той ролью, которую сыграл «вещий» князь земли русской Олег в складывании древнерусского государства, ибо с его деятельностью связана одна из наиболее ярких стра­ниц «героического периода» в истории русского народа - складывание русской государственности от Ладоги, Невы и побережья Финского залива до «гор Киевских», время  победоносных походов на юг и восток, дипломатических актов, свидетельствующих о славе сопутствующей рус­скому оружию
Смерть Олега обычно датируют 912 г.  Этот год считают и годом начала княжения Игоря.
Перед ним, как и перед Олегом, стояла задача объеди­нения земель восточных славян.

177








Подчинение Олегом некоторых племён было непрочным, и отпавших после его смерти древлян пришлось снова покорять   Игорю,   причём  Игорь  возложил   на    них  дань «болши Олгови».      Затем Игорь распространяет свою власть и на уличей.  Главный город уличей, Пересечен, выдержавший, по пре-   Данию, трёхлетнюю осаду, был взят дружинами Игоря, и  земли уличей вошли в состав Киевского государства. Дань с покорённых земель уличей и древлян Игорь от­даёт своему воеводе   Свенельду.   Такое   «пожалование» было обусловлено тем, что сама по себе земля ещё ни­чего не стоила, ибо это был ещё «дофеодальный период, когда крестьяне ещё не были закрепощены»,  а следова­тельно, феодальные   отношения,  определяющие   высокую ценность земли вместе с сидящим на ней подвластным и эксплоатируемым населением, только складывались.  Цен­ность представляла не   земля, а  дань,   которую   можно было с неё получить, вернее, с населявших её общинни­ков.
Эту систему К. Маркс называл «вассалитетом без ле­нов, или ленами состоящими только из даней».
Свенельд был одним из тех «великих бояр», которые, находясь «под рукой» киевского князя, всё же сохраняли известную независимость и, богатые и знатные, окружён­ные своими дружинами-«отроками», будучи воеводами князя, выступали в то же самое время полусамостоятель­ными правителями.
Получивший в своё распоряжение огромные земли, бо­гатый, сильный, влиятельный, служивший Игорю, его сыну Святославу и внуку Ярополку, Свенельд был вторым после самого князя Игоря во всей земле Русской.
В 941 г. Игорь предпринимает поход на Византию. Кроме кашей летописи, о походе Игоря сообщают Си­меон Логофет, «Житие Василия Нового», Лиутпранд, Масуди, Лев Диакон.
Сопоставляя и сверяя  сведения,  сообщаемые об этом  походе Игоря различными источниками, мы можем нарисовать такую картину этого похода Руси,   когда   Игорь,    «презревши клятву,  с великим   ополчением» подошёл   к  Царьграду (Лев Диакон). Поход был предпринят; морем,  в ладьях. Русские сражались на море и на суше у стен  Константинополя, у берегов Вифинии, Пафлагонии и Фра-
178





кии, бились отважно, но греки превосходили числам, в их распоряжении имелся горевший в воде «греческий огонь». русские потерпели поражение. Остатки русской флотилии повернули на север.
Но неудача 941 г. не смутила Игоря. Собрав огромное войско «в ладьях и на коних», воспользовавшись ослаб­лением Византии в   борьбе с  арабами   и   болгарами,   в 944 г. Игорь двинулся на Византию, угрожая ей с суши и моря.
Устрашённый император Роман выслал к Дунаю послов, которые предложили Игорю попрежнему брать с Визан­тии дань, «юже имал Олег», и заключить договор. Договор был заключён, и, взяв у греков «злато и паволоки  на вся вой», Игорь повернул обратно. Договором 944 г., окончательно оформленным послами императора уже в Киеве, русско-византийские отношения были вос­становлены.

Игорь добился того, из-за чего он шёл войной на Византию, - гордый Царьград должен был возобновить на- рушенное им соглашение с Русью.
    В летописи мы находим красочный рассказ о том, как русские в Киеве скрепляли клятвой договор с! Византией.    Это происходило в самом конце 944 г. При первой же
 встрече с Игорем послы императора объявили русскому
 князю, что император уже присягнул, и потребовали, в  свою очередь; присяги от Руси. Наутро стали сходиться  русские «мужи». Явился и Игорь с послами императора и занял своё место на холме, где стоял идол Перуна. Язычники-русские, подходя к холму, снимали с себя и клали на землю оружие: обнажённые мечи, щиты и дру­гое оружие, сбрасывали с себя обручи и украшения и клялись Перуном свято блюсти договор с греками. Мно­гочисленные христиане-русские шли присягать в соборную церковь святого Ильи. Когда церемония была окончена, Игорь одарил послов мехами, воском и челядью и  отпустил их в Византию. Так возобновились связи между  Киевом и Константинополем.
Русь не была принижена неудачей 941 г. и добилась договора 944 г. без борьбы, но поражение Игоря не могло не сказаться на тексте византииско-русского согла­шения. Договор 944 г. был объявлен как обновление до­говора 911 г., но он содержал в себе ряд статей, менее
	179
вЫгодных для Руси, чем аналогичные статьи договора 911 г.
Кроме того, Игорь обязывался не пускать чёрных болгар «воевать» византийские владения в «стране Корсунской», т. е. в Крыму.
Это свидетельствовало о том, что власть киевского князя распространилась на Северный Кавказ (Тамань) и восточную часть Крыма.
Повидимому, это произошло тогда, когда в 941 г. рус­ские ладьи, возвращаясь на Русь после неудачного по­хода, обосновались на Тамани и положили начало рус­скому Тмутараканскому княжеству.
Отсюда, в 944 г., русские дружины, присоединив по до­роге отряды «алан и лезгов» (лезгин), сушей двинулись на восток, к Каспию.
Об этом походе говорят Ибн-Мискавейх, Якут, Абу-Феда, Григорий Бар-Эбрей, Ибн-аль-Асир, Моисей Каган-катваци и Низами. В августе 944 г. руссы были уже на Каспии и вскоре дошли до реки Куры. Здесь, у Муба­реки, остановился русский флот. Затем русы поднялись вверх по течению Куры, зашли в приток и внезапно по-явились перед крупнейшим и богатейшим городом Азер­байджана Бердаа. После часовой схватки с врагом руссы, преследуя неприятеля по пятам, ворвались в Бердаа и завладели им.
Вступив в город, русы немедленно объявили горожа­нам, что жизнь их будет пощажена. Русы заявили насе­лению, чтобы все спокойно оставались в своих домах и занимались своим делом, что у них нет разногласий в вере и единственное, чего они желают - это власти. Обязанностъ жителей Бердаа подчиняться им, а обязанность их, русов, хорошо относиться к покорённым гражданам. Ибн-аль-Асир сообщает: «Они сдержали свое слово, и, должно отдать им справедливость, они вели себя выдер­жанно».
Это - не поход, ставивший своей целью только грабёж и захват военной добычи. Русские завоёвывали террито­рию, устанавливали свою власть, стремились к восстанов­лению порядка и нормальной жизни.
Русы распространились по Закавказью. Всюду бродили их отряды, покоряя окрестное население. Власть их укреплялась. Но скоро их постигло несчастье. «Излишнее
180
употребление плодов произвело между ними заразитель­ную болезнь», - сообщает Ибн-аль-Асир.  Под натиском противника русы были вынуждены отсту­пить в цитадель Бердаа, в Шахристан, где эпидемия стала свирепствовать ещё больше. Увидев, что держаться дальше невозможно, русы покинули Шахристан, вышли к Куре, где стояли наготове их суда, и ушли на них в море.
Все источники единодушно отмечают храбрость русов. Русы не сдавались и предпочитали смерть плену. Они не отступали даже тогда, когда враг явно превосходил их числом. Ибн-Мискавейх сообщает, что однажды целая толпа мусульманских воинов напала на пять русов, про­никших в один из садов Бердаа. Ни один из русов не хотел сдаваться, и все они погибли в неравной схватке Последний оставшийся в живых молодой рус, сын одного из начальников, не желая попасть в руки врага и видя, что сопротивление невозможно, заколол себя кинжалом.
Отступление русов из Бердаа произошло уже в конце лета 945 г. Никто не решался ни задерживать, ни дого­нять русских,  и они с  большой добычей ушли на  Каспий.
На этом кончаются походы русских дружин в княжение Игоря.
Договор 944 называет Игоря, которого современник Ярослава Мудрого митрополит Илларион именует «Ста­рым», главой большой княжеской семьи. Перечисляются
и лица, принадлежащие к княжеской семье. Игорь ока­зывается одним из трёх братьев. От семьи старшего бра та Игоря к 944 г. оставался племянник Игоря, тоже Игорь, имевший уже двоих детей - Володислава и Предславу (Передславу). Затем упоминаются вдова другого племянника Игоря - Улеба (Глеба) - Сфандра с тремя детьми (Турьд,. Арфаст, Сфирька) и сын младшего брата Игоря, его племянник Акун.
Из   имён   членов   семьи   Игоря   видно,   что   династия киевских князей - норманского происхождения, но уже в значительной   степени   славянизированная.    Матъ    Игоря была, очевидно, славянка, так как сын Игоря носит сла­вянское имя Святослав, и в описании   его   наружности, данном Львом Диаконом, мы не видим ни одной норман-ской черты. На славянке был женат и старший племян­ник Игоря, дети которого носят славянские имена. Сла-
181

вянское имя Улеб носил и племянник Игоря. Игорь гово­рил по-славянски - договоры переводили на русский язык.
Игорь родом из Новгорода. Об этом говорит и то, что сын его, Святослав, сидел в Новгороде, и то, что жена, Ольга, родом из Пскова.
Норманский элемент ослабевает, растворяется в русской среде.
Среди  «слов» (послов) Игоря Воист, Войк, Вузлеб, - славяне, Ятвяг - литовец, Алдан, Адул - тюрки.
Норманны-варяги ещё приезжают на Русь из своей да­
лёкой Скандинавии, торгуют в Гардарик, служат киев­
скому князю, ездят его «слами» и «гостями» в Царьград.
Но не они определяли собой внутреннюю государствен­
ную жизнь Руси. К этому времени сложилось уже мест­
ное управление, находившееся в руках русских, славян­
ских элементов. Во многих местах ещё оставались пле­
менные княжения и племенные князьки, но на территории,
вошедшей прочно в состав «империи Рюриковичей»
(К. Маркс), уже существовало крепкое управление, со­
зданное ославянившейся династией и тесно с ней свя­
занное и распространившееся полосой по Днепру, Ловати,
Ильменю, Волхову, и Десне, по землям, составлявшим, в
подлинном смысле слова, Киевское государство времён
Игоря.	
Для сбора дани и управления землями и городами, для выполнения судебных функций и «нарубания» (собира­ния) воев, т. е., короче говоря, для управления Русью, у князя существовали и несли ему верную службу вся­кого рода «мужи» - управители, набираемые из княжой дружины и местных «лучших мужей». В эту группу, быстро славянизируясь, вливались и «находници»-варяги, оставлявшие своё ремесло наёмного воина и купца и становившиеся уже русскими и по языку, и по куль­туре, и по направленности своей деятельности, боярами и гридинами, «мужами» великого князя, такого же рус­ского, как и окружающие его бояре, и только в своём имени и в своих родственных связях носящего ещё па­мять о скандинавском происхождении своих предков.
Варяги-наёмники - лишь наносный слой. Они не пу­стили и не могли пустить глубокие корни в почву древ­ней Руси. Выражавшая интересы Руси и славянизиро-
182
вавшаяся династия, окружённая славянской знатью, опи­рающаяся на дружину и «мужей» славянского, в первую очередь, финского, литовского и тюркского происхожде­ния, династия, которая всей своей деятельностью подчёр­кивала русскую, а не скандинавскую свою природу, хотя и норманская по происхождению, искала и находила опору в: местных, а не варяжских правящих элементах и, укрепляя свою власть, способствовала укреплению рус­ского начала и ослаблению норманнов, усиливала местную верхушку и создавала своё, княжое управление, которое не давало возможности толпам скандинавов, устремляв­шихся в Гардарик, завоевать землю Русскую, как это имело место с государствами и землями в Западной Ев­ропе, и участвовать в управлении страной.
Династия Рюриковичей потому удержалась на Руси и стала правящей во всей земле Русской, что быстро сли­лась; с русской, славянской правящей верхушкой, воспри­няла её язык, культуру, нравы, обычаи, религию, стала русской в полном смысле этого1 слова, отражала интересы «всякого княжья», бояр и «людей всех Русьстих», «бо-ронила» рубежи Руси, устанавливала «законы русские», вела войны в интересах Руси, создавала государствен­ность восточного славянства, в среде верхушки которого она растворилась, утеряв свои скандинавские черты. «Сами вожди, - говорит К. Маркс, - весьма быстро сме­шались со славянами, что видно из их браков и их имен»
Осенью 945 г. Игорь с дружиной отправился в землю древлян по дань. Здесь хозяйничали «отроки» Свенельда, собирая дань в таком размере, что «изоделися... оружьем и порты» (одеждой), чем и вызвали зависть дружинни­ков Игоря.
Кроме того, древляне должны были платить дань и своим «князьям», одного из которых, Мала, летописец знает по имени.
Игорь собрал дань, но ему показалась она малой, и он снова вернулся в «Дерева».
Древляне восстали и убили Игоря. Лев Диакон расска­зывает подробности его гибели: «он привязан был к двум деревам и разорван на две части». Во времена летописца могилу Игоря показывали в дрёвлянской земле, близ го­рода Искоростеня.
183
Преемником Игоря стал его единственный сын Свято-   слав, родившийся в 942 г.
Первые годы его прошли в Новгороде, но после смерти отца  Святослав переходит  в  Киев.   Так как  Святослав  был   мал  («детеск»),  Русью   правила   его    мать   Ольга, вдова Игоря.
Ольга, как и Олег, вошла в народные сказания киевских времён как «вещая», «мудрая» («и бе мудра и смыслена») княгиня, чья деятельность оставила глубокий след  в жизни древней Руси.
Позднейшая легенда (XVI в.) передаёт сказание о том, как однажды Игорь охотился в лесах у Пскова. Догоняя какого-то зверя, он встретил на своём пути реку и, уви­дев стоящий у берега чёлн, попросил перевезти его. Пере­возчиком, сидевшим в челне, оказалась Ольга, крестьян­ская девушка. Ольга произвела большое впечатление на Игоря, и он «некие глаголы глумлением претворяше к ней», но, получив отпор на свои «студная словеса», по­ражённый её умом, решил посвататься к ней. Бесхитрост­ное народное повествование, делая Ольгу крестьянской девушкой, верно отразило представление о ней, сохра­нившееся в народе: Ольга умна, умеет постоять за себя, умеет ответить на любые «студные словеса».
Летописная традиция называет Ольгу псковитянкой, «от Пскова», повидимому, дочерью- псковского князя. В Кие­ве о ней складывались сказания, пелись песни, отразив­шиеся в Повести временных лет, о её деятельности хо­рошо помнили ещё во времена летописца, показывали вещи, ей принадлежавшие, помнили и о том, каким был Киев времён Ольги.
В этих песнях, послуживших летописцу материалом для его повествования, отразилась горечь обиды, которую причинил ей Константин Багрянородный во время поездки в Константинополь, заставив её, княгиню Руси, «игемона и архонтиссу руссов», ожидать приёма в Суде.
Кружево народных сказаний о «вещей» княгине Ольге, первой княгине-христианке, продолжало ткаться и позд­нее и в народе и среди «книжных» людей Киевской Руси, всё более и более переплетаясь с народными и книжными припоминаниями о «вещем Олеге». И не случайно в памяти народной так прочно сохра-
184
нился образ «мудрой» Ольги, княгини-правительницы, деятельной, гордой и «вещей».
Повесть временных лет вспоминает о Киеве времени Ольги. Тогда ещё не был заселён Подол, на территории города XI-XII вв. ещё лежали загородные княжеские дворы и располагались «перевесища» (охотничьи угодья).
Летописец настолько хорошо предсаавлял себе Киев времён «мудрой» княгини, что мог точно наметить его границы, районы, важнейшие здания («терем камен»). В этом «древлем» Киеве жила, правила за своего мало­летнего сына Святослава Ольга, княгиня русская. Её по­мощниками выступают «кормилец» Святослава Асмуд и воевода Свенельд.
Начала Ольга свою деятельность с мести древлянам за смерть своего мужа и с покорения Древлянской земли. Длительная борьба Киева с древлянами, вылившаяся в конце концов в убийство киевского князя, не могла не заставить киевскую дружинную верхушку взяться за окончательное подчинение упорно сопротивляющихся  древлян.
В летописном рассказе о месте Ольги, рассказе, полном легендарных мотивов, эпических сюжетов и фантастиче­ских- подробностей, мы встречаем указание о том, что рас­права с «малой» дружиной киевского князя и с ним са­мим дала возможность древлянским «лучшим мужам», «иже дерьжаху Деревьску землю», перейти в наступление на; Киев. В этой связи и стоят, обычно признаваемые ле­гендарными, сватовство древлянского князя Мала к Ольге, прибытие Днепром, в ладьях, посольства древлянских «лучших мужей» в Киев, где они остановились у Боричева, что дало повод летописцу рассказать о Киеве времён Ольги, переговоры Ольги с ними, умерщвление послов, закопанных в ладьях живыми в землю, и т. д. Далее по­вествуется о том, как Ольга сожгла заживо вторую группу послов, древлянских «лучших мужей», а затем от­правилась «створить трызну мужю своему» в древлянскую землю, и там её «отроки» напали на ничего не подозре­вавших перепившихся древлян, убеждённых в том, что Ольга явилась к ним только для того, чтобы справить тризну по Игорю, и перебили их множество.
Пусть этот рассказ летописца остаётся легендой, но в нём есть несомненные черты исторической действитель-
185
ности. Таким же Историческим фактом, но только расцвечённым эпической фантазией, был и поход Ольги в «Де­рева» с целью подавить сопротивление древлян и подчи­нить их Киеву.
Это историческое событие во времена летописца оброс­ло легендарными подробностями.
946 г. «Ольга с сыном своим Святославом собра вой многи и храбры, и иде на Дерьвску землю».
Вскоре противники сошлись. Маленький Святослав мет­
нул копьё, но оно, пролетев у коня между ушами, тут же,
у копыт, зарылось в землю,	
«И рече Свенельд и Асмуд»: «Князь уже почал, потягнете, дружина, по князе».
Древляне были разбиты и бежали, «затворишася в градах своих». Далее рассказывается об осаде Ольгой Искоростеня, о сожжении города, о том, как Ольга, взяв горящий Искоростень, «старейшины же града изънима, и прочая люди овых изби, а другая работе предасть мужем своим, а прок их остави платити дань»
'Рассказ о сожжении Искоростеня Ольгой, пустившей на город тучу воробьев и голубей с горящей смолой, эпи-чен, и этот же мотив встречается в рассказах армянского историка Асохика о Ибн-Хосрове, в сказаниях о Самсоне, Александре Македонском, Таральде и т. д.
Несомненным результатом похода Ольги на древлян являются окончательная ликвидация независимости «Де­рев», истребление их -князей и многих «лучших мужей» и «старейшин», «иже дерьжаху Деревьску землю»,- уничто­жение племенного княжения в древлянской земле и освоение киевским князем «Дерев».
«И възложи на ня дань тяжку; 2 части дани идета Киеву, а третьяя Вышегороду к Ользе; бе бо Вышгород град Вользин».
В связи с борьбой Ольги с древлянами стоит её госу­дарственная деятельность.
С целью упорядочения сбора дани, которое дало бы возможность, не уменьшая княжеских доходов, предупре­дить и разорение «людей», платящих дань, и их борьбу с князем, Ольга и проводит свою административно-финан­совую реформу, Прежде всего она коснулась Деревской земли: «И иде Вольга по Деревьстей земли с сыном
186
своим и с дружиною, уставляющи уставы и уроки; и суть становища её и ловища».   
Вполне понятно, почему Ольга начинает свою кипучую деятельность, направленную к упорядочению сбора дани и к укреплению княжеской власти с земли древлян. Но ка­кой характер носила эта деятельность?
Вместо дани, взимаемой неопределённое количество раз и в неопределённых размерах, Ольга устанавливает опре­делённый  размер дани,   «уроки»,   и   именно  «уставляет», т. е. вводит определённый порядок сбора дани, зафикси­рованный и твёрдо проводимый княжеской властью, вер­нее, княжими «мужами», специально на то уполномочен-ными, которые в следующем, XI, веке выступают в источниках   под названием данщиков. Теперь князья - не «вос­хищая    и    грабяху»,    а «имают» дань, причём население знает - когда, сколько и чего потребуют от него «мужи». И от этого княжая «скотница», надо полагать, не только  не оскудевает,  но,  наоборот,  обогащается,   да   и   сами «сельские    людьи» - данники    выигрывают,    ибо    князь, «уставив» дани  и «уроки», даёт им возможность как-то ориентироваться в требованиях  с  его стороны,  что  при системе,   которой   придерживался   Игорь   в   «Деревах»,  вернее, при бессистемности, сделать было невозможно.
Реформа Ольги коснулась не только Древлянской зем-ли, но была проведена по всей территории древней Руси.  Вернувшись в Киев из своего похода с военными и административно-финансовыми целями в «Дерева», Ольга остаётся там недолго и, «пребывши лето едино», отпра­вляется, с целью распространения своей княжеской адми­нистрации и новых форм организации взимания поборов с населения, на север и северо-запад.
В 947 г. «Иде Вольга Новугороду, и устави по Мьсте погосты и дани и по Лузе оброки и дани; и ловища ея суть по всей земли, знаменья и места и погосты, и сани ее стоять в Плескове и до сего дне, и по Днепру перевесища и по Десне, и есть село ее Ольжичи и доселе. И изрядивши, възратися к сыну своему Киеву...». Древнее «Проложное житие» Ольги указывает, что она «оби-Ходяще    всю Руськую землю, дани и уроки лъгкы уставляющи». Таким образом, реформа Ольги   распространилась на всю территорию Киевского государства, охватив   Приднепровье, Подесенье и Новгородскую область.
187
«Уставляя» землю, Ольга вводила погосты. Погосты из селищ и мест для торговли, гостьбы», превращаются в административные центры, центры княжеского финансо­вого управления. Понятно, почему именно погосты Ольга делает ячейками своего княжеского управления. Это были места, объединяющие население целого района, где оно торговало и общалось друг с другом. Здесь и следовало основывать княжеские опорные пункты, дабы использо­вать исторически сложившиеся условия, в результате ко­торых погост явился объединяющим центром всех тянув­ших к нему поселений данников, где сходились нити эко­номических связей, соединяющих отдельные пункты данного района.
В погостах постоянно проживали княжеские «мужи», систематически собиравшие дань, «творившие» именем кня­зя, на основе обычного права, «закона русского», суд и расправу и взимавшие судебные пошлины.
Одновременно Ольга расширяет и укрепляет свою княжескую земельную собственность.
Всюду, по Деревской земле, по Днепру и Десне, по Мсте и Луге - её «ловища» и «перевесища», всюду - её «знаменья», которыми она отмечала свою собственность на земли и угодья, всюду - княжеские «становища» и «места», где сосредоточивается её княжеская администра­ция, слуги и челядь, куда свозят всё, добываемое на ни­вах и в уходах. Эти «места» и «становища», являясь центрами возникающего княжеского домена, его угодья­ми, в то же самое время выступают в качестве админи­стративных центров. Пока в «местах» и «становищах» живут княжие люди, и они выступают одновременно и как княжеская государственная и как княжеская вотчинная администрация. Появляются и княжие села, как Ольжичи. И их было, повидимому, не так уж мало.
В тех местах, где княгиня освоила землю, как вообще осваивали в те времена, т. е. там, где она развернула своё хозяйство, там дань перерастает в ренту, и это явле­ние, всё расширяясь, становится обычным явлением впо­следствии и вместе с развитием феодализма вширь и вглубь распространяется на всё новые и новые районы Руси.
Деятельность Ольги укрепила финансовую базу княже­ской власти, усилила княжескую администрацию, расши­рила и укрепила непосредственно княжеский домен, а всё
188
это в совокупности не могло не способствовать развитию и росту государственности древней Руси.
Проведанное Ольгой упорядочение сбора дани, улуч­шение и укрепление княжеской администрации, ликвида­ция самостоятельности племенной знати способствовали большому сплочению отдельных земель Руси, «лоскутьев» «империи Рюриковичей», по выражению Маркса, и росту могущества и влияния киевского князя.
Мероприятия, проведённые Ольгой, способствовали, с одной стороны, дальнейшему объединению восточносла­вянских земель под властью киевского князя, с другой - новым успехам русского оружия в войне с противником и повышению удельного веса Руси в международных отно­шениях.
 Ольга, пожалуй, первая поняла, что обусловленная про­грессом Руси созданная ею новая система управления и новые методы обогащения княжеской казны, идущие по линии развития княжеского вотчинного хозяйства, нуж­даются в иной форме идеологии, и так как господствую­щей формой идеологии в те времена была религия, то нам становится понятным и другой важный момент в её жизни - принятие христианства. Не мечом, а «мудростью» старалась «вещая» Ольга проложить Руси путь в ряды христианских государств Европы.
Принятие Ольгой христианства, поездка её в Констан­тинополь, так же как и многое другое в жизни Ольги, обросли легендой.
Сверяя и сличая византийские источники (Скилица-Кедрин, Зонара, Константин Багрянородный), западноев­ропейские хроники («Продолжатель Регинона», Отенбургская, Кведлинбургская, Гильденсгаймская и др.) ,и рус­ские «жития» и «похвалы» («Память и похвала» Иакова Мниха, «Обычное» и «Проложное житие» Владимира, «Проложное житие» Ольги), мы приходим к следующему выводу.
Ольга приняла христианство ещё до поездки в Констан­тинополь, т. е. до 957 г., и, судя по «Памяти и похвале» Иакова Мниха, крещение Ольги относится к 954 г. Во всяком случае, когда она прибыла в Царьград, в составе её свиты был священник Григорий.
Следовательно, Ольга приняла крещение у себя на ро­дине, на Днепре, в Киеве, Учитывая давнее распростра-
189
нение в Киеве христианства, в крещении русской княгини нельзя усмотреть нечто из ряда вон: выдающееся.
Но интересно отметить, что император Константин Баг­рянородный, принимавший русскую княгиню, уже быв­шую христианкой, не считал ее таковой.
В своём сочинении; «О церемониях» он именует её так,
как именовали языческих государей, ни слова не говорит
о её христианстве, не знает и её христианского имени -
Елена.	
Это объясняется тем, что Византия не признавала  христианства русской княгини, так как она приняла его не из рук византийского священника, и, к тому же, креще­ние Ольги не входило в расчёты византийского импера­тора.
Какую цель преследовала Ольга, направляясь в Царь-град?
Целью её поездки едва ли было только, официальное принятие христианства, как об этом сообщает наша лето­пись. Повидимому, речь шла об изменении в пользу Руси условий торговли с Византией, предусмотренных догово­ром Игоря 944 г., неблагоприятным для русских купцов Не случайна в составе посольства Ольги упоминаются 42 купца, что, быть может, является указанием также и на то, что для своей поездки в столицу империи русская княгиня использовала обычный торговый караван, напра­влявшийся из Киева в Византию.
Помимо этой цели посольство Ольги преследовало и другие задачи, а именно - заключение и какого-то соглашения с Византией, причём, повидимому, Русь обязы­валась давать «вои в помощь», а Византия должна была учредить христианскую церковь на Руси и тем самым ввести её в круг государств, составлявших тогдашний европейский христианский мир. Таким образом, поездка Ольги носила дипломатический характер. Судя по тому, как Ольга расценивала приём Константином Багрянород­ным, она ожидала в Константинополе иной, более радуш­ной встречи и иных, более эффективных для Руси и для себя результатов поездки в Царьград.
Приехав в Царьград летом 957г., Ольга долго не могла добиться аудиенции у императора и поджидала в Суде. Только 9 сентября Константин Багрянородный первый раз принял «игемона и архонтиссу Руси»,
190
Это ожидание, оскорбительное для Ольги, нашло oтpaжение в народной легенде, положенной в основу расска­за летописца о поездке Ольги в Византию. Народное пре-
Дание, правда, говорит о том, что Ольга «переклюкала»
перехитрила)  императора, но оно не скрывает горечь её обиды и вкладывает в её уста фразу, которой она ответила
императору на его просьбу прислать «вой в помощь»: «подожди, настоишься ты у меня на Почайне, как стояла
 я в Суде».
Константин Багрянородный дважды с почетом прини­мал Ольгу у себя во дворце-9 сентября и 18 октября. Сопровождавшие её послы, приближённые люди, купцы, знатные женщины и сама Ольга были одарены. В их честь устраивались торжественные приемы и обеды. И тем не менее миссия Ольги была неудачна. Ольга вернулась в Киев.
 Прошло немного времени, и в 959 г. ее послы явились к королю (впоследствии императору) Оттону I и «про­сили посвятить... епископа и священников». И в 961 г. на Русь поехал епископ Адальберт. Но его миссия ни к чему не привела. Адальберт вернулся в Германию, «ибо не успел ни в чем том, за чем был послан, и видел, что все его старания тщетны».
Чем же вызвано посольство Ольги к Оттону? Нет ни­какого сомнения, что «мудрая» Ольга, пожалуй лучше, чем кто-либо другой, понижала, что перед Русью встал  вопрос о
том, как и с кем в союзе войти в круг могущественных христианских держав Европы. Это можно было сделать,
только вступив в союз с кем-либо из императоров: или с императором Священной Римской империи или с императором Восточно-Римской империи. Перед Русью уже тогда встала альтернатива: с кем идти - с Западом или с Востоком. Весь христианский мир был объединён в две империи - Западную и Восточную. Приобщиться к цивилизации, войти в круг европейских государств озна­чало прежде всего приобщиться к христианской церкви, которая ещё не успела окончательно разделиться на за­падную - католическую и восточную - греческую, право­славную. И, не получив от Византии того, что она ожи­дала, ни по линии политического союза я дипломатиче­ских связей, ни по линии создания на Руси сколько-ни­будь самостоятельной церковной организации, митрополии
191
«ли хотя бы архиепископии, усмотрев в приёме, оказан­ном Константином Багрянородным, явное третирование и пренебрежительное к себе отношение, увидев, что Ви­зантия не собирается помочь Руси в деле укрепления пу­тём христианизации её международного положения, Ольга обращается к Оттону.
Посольство русской княгини к императору Отгону I, в те времена ещё могущественному королю,  преследовало также определённые политические цели. Но Оттон, рьяно насаждавший  христиансгво,   решил   воспользоваться   по­сольством «Елены, королевы Руси», для того, чтобы та­ким путём, использовав церковь как орудие своей поли­тики, вовлечь Русь в -орбиту влияния Запада. Быть мо­жет, этому способствовали и неосторожные речи послов Ольги. Во всяком случае, когда   Адальберт  прибыл   на Русь, выяснилось, что его, собственно, некто не просил, так как, во-первых, к 961 г. натянутые отношения между Русью и Византией уступили своё место нормальным свя­зям, я Роман II просил у    Ольги помощи Для организации похода на Крит. Эта помощь была ему оказана, и русский отряд выступил вместе с византийским войском. Во-вторых,   епископия   Ольгу не    устраивала    и  наконец, в-третьих, вряд ли языческая. Русь, очень слабо связанная ещё в те времена с Западом, позволила бы таким путём посягнуть на её независимость хотя бы в самой завуали­ровавши форме. И Адальберт вернулся ни с чем. Иначе и быть не могло; так. как Ольга ставила своей целью не только насаждение- христианства на Руси Западной или Восточной империей, но и  прежде   всего, установление определении политических взаимоотношений между ними в Русью. Одно без другого не мыслилось. Но вот этих-то связей,   обусловливающих   укрепление   международного положения на Руси, ей не удалось установить ни с Византией, ни с германским императором.
Умелая политика Ольги, «мудрость» её дали ей воз­можность быстро распознать намерения обоих императо­ров и отказался он неосторожного шага, который мог губительно отразиться на неокрепшей ещё Руси и спо­собствовать потере ею своей самостоятельности. Она от­казалась от навязываемых ими условий. Вот почему во­прос о христианстве и союзе с Западом или Востоком при Ольге не был разрешён, и христианство осталось 192
частным делом русской княгини, к которому она не могла приобщить даже своего сына Святослава. Сказалось и то, что сама Русь не была ещё в достаточной степени под­готовлена к тому перевороту в идеологии, который был связан с принятием новой религии.
Вот почему во времена княгини-христианки в Киеве «аще кто хотяше креститеся, не браняху, но ругахася тому».
Долгое время, до 964 г., Ольга была регентом, так как Святослав «бе бо детеск».
   Княжение   Святослава - это   последний   взмах    меча, создавшего основу Киевского государства.
Недолгое, продолжавшееся менее десяти лет, княжение
Святослава наполнено шумом битв. Русские дружины
прошли от Оки до Кавказа и от Волги до Адрианополя,
вписав славную страницу в великую книгу истории рус­
ского народа.	
Венчанное победой и славой овеянное русское оружие проложило Руси дорогу  на восток и на юг и в бесчисленных битвах вселило в «ворогов» Руси убеждение в её могуществе и монолитности.
Немногими, но выразительными словами, яркими крас­ками рисует летопись времена Святослава и самого рус­ского князя, запечатлевшего в веках свой образ муже­ственного русского воина.
Святослав - князь воин, вождь многочисленного и храброго воинства, дружинный князь, сын своего века и своего народа, олицетворение «славного варварства», ге­роического, дружинного периода в истории русского на­рода. Он - князь времён «военной демократии», превыше всего ставящий свою дружину, сам первый дружинник и воин земли русской, ничем ни в быту, ни в привычках, ни в одежде не отличающийся от своей «братье» - дружин­ников.
Недаром летописец создаёт свой незабываемый образ Святослава; недаром чувством любви и восхищения- к этому князю, воплощающему в себе все- лучшие черты русских «воев» далёкой поры «старых» князей, проник­нуты строки летописного повествования; недаром песни дружинников Святослава о «тропе Траяновой», у под­ножья которой сверкал русский меч, распевались ещё Баяном, «соловьем старого времени», и навеки были со-

193
Хранены дли далёких потомков русских воинов князя-дружинника автором «Слова о полку Игореве» в его чу­десном произведении.
И недаром в народных поговорках, в словах и фразах нашего времени, характеризующих мужество и храбрость русских, до сих пор ещё живет Святослав, до сих пор ещё звучат его бессмертные слова: «Иду на вы», «Ля­жем костьми, но не посрамим земли Русской».
Деятельность Святослава развёртывается с 964 г., когда он «възрасъшю и възмужавшю, нача вой совокупляти многи и храбры».
Взоры Святослава были обращены на Восток. Здесь лежали земли хазарского кагана, которому ещё были подвластны вятичи. Вятичи и до Святослава были свя­заны с Киевом и не раз из дремучих вятичских лесов к Киеву шли «вой», для того чтобы принять участие в по­ходах русских князей. Но они, уже включённые в орбиту влияния Киева, ещё оставались данниками хазарского ка­гана и не участвовали в создании древнерусской государ­ственности.
Поход Святослава на Хазарию преследовал своей целью разгром восточного соседа Руси, враждебного ей и по-прежнему, что вытекает из письма хазарского царя Иосифа Хасдаи-ибн-Шафруту, претендовавшего на славянские земли, уже давно включённые в состав Киевского госу­дарства. Хазария становилась барьером, преграждающим Руси путь на Восток, враждебной силой, пытающейся приостановить процесс объединения русских племён под властью киевского князя, затормозить рост русской госу­дарственности и отрезать Русь от Волги, Дона и Кавказа.
Стремительное разрастание Руси, её неуклонное продви­жение на юго-восток, появление русских опорных пунктов в Крыму и на Тамани, походы русских на Закавказье, естественно, вызывали сильное беспокойство в Хазарин, занявшей резко враждебную по отношению к Руси пози­цию. Но и в самой Хазарии и в сопредельных с нею обла­стях среди населения было немало противников кагана и сторонников русского князя.
Об этом рассказывает так называемая «Записка гот­ского (или греческого) топарха», в которой говорится о том, как жители города Климаты, разоряемые хазарами, заста­вили своего правителя, топарха, обратиться за помощью и
194
покровительством   к   «царствующему   на   севере   Истра» (Дуная)   Святославу. Владения его лежали где-то непо­далееку от Климатов, т. е. близ Крыма или даже в самом
Святослав охотно принял это предложение. Таким образом, готовясь к борьбе с Хазарией, усилившей свою активность в Крыму, в непосредственной близости к его  таврическим владениям,  Святослав  прежде всего заручается поддержкой тяготеющего к Руси местного населения  которое он берёт под своё покровительство.  Так подготовлялась война с Хазарией.
И когда, в 964 г., Святослав «Иде на Оку реку и на  то главной его задачей был удар по Хазарии, и Волгу то попутно, продолжая традиционную политику под-чинения Киеву славянских племён, он «налезе Вятичи», И в следующем, 965, году Святослав «иде... на Козары». Сличая рассказ летописи с сообщением Ибн-Хаукаля, современника похода Святослава на Восток, мы приходим к следующим выводам.
В 965 г.., идя Окой, Святослав выходит на Волгу и раз-бывает  дороге болгар и буртасов (мордву). Город Булгар подвергся разорению. Не задерживаясь здесь, русские спускаются вниз по Волге, берут Итиль, разрушают его сделанные из плетёных   прутьев  и обмазанные   глиной дома  и юрты,   а затем   захватывают  славившийся  на Востоке своими садами и виноградниками Семендер. Где-то  у  Итиля  Святослав разбил войско хазарского кагана. Обратный путь Святослава на запад лежал к Тамани где ещё раньше был создан  форпост Руси. Этот поход был предпринят на  конях, и его  путь  совпадал с походи русов в 944 г. По дороге к Тамани Святослав подчиняет  касогов и ясов, оттуда идёт степями Северного Кавказа к низовьям Дона, берёт хазарскую крепость Саркел отныне становящуюся русской Белой Вежей, и возвращается в Киев.
И последним этапом восточной политики Святослава было наложение дани на вятичей. В 966 г. «Вятищи победи Святослав, и дань на них възложил». Подчинение вятичей Святославом, правда, было непрочным. И в летописном   рассказе,   повидимому,   отразился лишь эпизодический поход его по дань в землю вятичей, Это вытекает из того, что ещё Владимир дважды ходил на
195
вятичей, ходил на них, на вятичского племенного князя Ходоту с сыном, и Мономах, и только в середине XII в. вятичская земля окончательно потеряла свою независи­мость и подпала под власть князей-«Рюриковичей». Но от власти хазар вятичи были освобождены уже тогда, так как Хазарское государство фактически прекратило своё суще­ствование, распавшись под ударами Святослава.
Каковы же были итоги похода Святослава на Восток? Хазария была разгромлена. Власть русского князя распро­странялась до Кавказских гор. Русские, правда, не оста­лись ни в Великих Булгарах, ни в Итиле, но зато прочно обосновались на низовьях Дона и на Северном Кавказе.
Укрепилось сильное русское Тмутараканское княжество, подчинившее своей власти ясов, касогов, остатки хазар, отчасти обезов (абхазцев), опасное для Византии уже хотя бы в силу тяготения известной, и немалой, части на­селения византийской «Корсунской страны» к русским.
Влияние русских в Крыму и на Кавказе, столь ярко проявляющееся в договоре 944 г., ещё больше усиливается. Торговые пути-дороги потянулись из Руси в Тмутаракань. Один путь шёл водой, Днепром и Чёрным морем вдоль берегов Крыма, к Тмутаракани, а другой пролегал в сте­пях. Купеческие караваны и дружины шли степями к Белой Веже и дальше, Доном - в Азовское море или, перейдя Дон, степями же, на низовья Волги и Северный Кавказ. Степь обрусела. И длинной лентой тянулись по черноморско-азовским степям на восток и юго-восток, русские дороги и заселённые русскими города. Появи­лось постоянное русское население на Нижнем Дону и Северном Кавказе. Русским городом стал Саркел. И даже печенежские орды не сумели разрезать эту ленту, на­рушить связь русского Приднепровья с русскими низо­вьями Дона, Таманью и Корчевом. Это удалось сделать только половцам, сумевшим превратить ко временам «Слова о полку Игореве» Посулье, Поморье и Тмутараканский пролив в «землю незнаему».
В то же самое время разгром Хазарии имел и очень тяжёлые для Руси последствия. Пала стена, сдерживавшая напор кочевников и мешавшая им широкой волной залить черноморские степи. Ранее орды кочевых тюрк­ских племён могли только просачиваться, теперь они стали
196
хозяевами степей. И эту перемену скоро испытал на себе сам стольный Киев, став объектом нападения усилившихся печенегов.
Таким представляется   нам   ход   событий   во   времена похода Святослава на Восток, так следует расценивать его итоги.
Вскоре начинается новый   этап   войн   Святослава.   Его внимание привлекают Дунай,  Болгария,  Византия.  И  на этот раз поход,  готовившийся Святославом, преследовал своей    целью не военную добычу - результат успешного налета, не  заключение  выгодного   торгового   соглашения, а создание  «империи  на   юге»   (К. Маркс),   в  которой
воины-русы были бы не наёмниками, а хозяевами. Святослав   стремился   к  созданию   могучей   славянской русско-болгарской державы у самых стен Византии с целью завоевания этой   последней.   Отсюда   и особенности войн Святослава в Болгарии  и   Византии.  Войны  эти  ставили своей задачей не сбор контрибуции, а завоевания. Вскоре представился случай использовать создавшуюся на Балка-
при императоре Никифоре Фоке  (963-969 гг.)   Византия начала борьбу с могущественным северным соседом -

Видя что война с Болгарией сулит много трудностей, Никифор Фока направил к Святославу   патрикея  (чиновника Калокира, родом херсонесита, поставив перед ним задачу склонить русского князя к войне с Болгарией. Калокир приступил к выполнению своей дипломатической миссии и   приехал   к   Святославу.   Этого   последнего   не пришлось долго уговаривать. Началась подготовка к походу
Идя в Болгарию, «пылкий, отважный, сильный и деятельный» (Лев Диакон) Святослав приступал к осуще-ствлению своего плана. Пока что он хотел завоевать Болгариюи этим самым создать мощное славянское русско-хазарское государство с центром в низовьях Дуная, где "середа земли" где «вся благая сходятся» и лежат торговые и военно-стратегические дороги на юг, запад, север и  восток дороги, по которым должны были двинуться на завоеваниеание империи на юге» многочисленные и сильные русские дружины. Святослав пытался, и дальнейшие события это покажут, пойти по стопам болгарского царя
197


Симеона, мечтавшего об огромном и мощном славянском государстве на Балканах с центром в Константинополе, столице славянизированной Византии, с властью в руках славянского царя. Размах завоеваний, а следовательно, и планы Святослава поражают своими масштабами. Если бы Святославу удалось осуществить свои намерения, в Вос-точной и Южной Европе возникло бы колоссальное рус­ское государство от Ладоги до Эгейского моря и от Бал­канских гор до Оки и Тмутаракани.
Предпринимать этот поход, не обычный, кратковремен­ный набег на Византию, как это имело место ранее, а серьёзное военное предприятие, ставившее своей целью завоевание и подчинение целых государств и народов, нужно было иными силами. Речь шла не о морском на­беге на Царьград, а о сухопутном походе многочисленного войска.
Если в походах Святослава на Восток, повидимому, принимали участие дружины воинов-профессионалов, то на Болгарию двинулось многочисленное воинство, соста­вленное из «воев», «нарубленных» в разных концах Руси и из различных прослоек населения.
Для походов нужны были сравнительно немногочислен­ные, но хорошо вооружённые и опытные отряды дружин­ников; для завоевания стран и покорения государств не­обходимы были воинство, народные ополчения, целые рати «воев», необходимо было иметь в своём распоряжении вооружённый народ, воинские силы всей земли Русской.
Шли в поход те, кто ещё вчера пахал землю или-зани­мался ремеслом, «всякое людье» Руси, сегодня ставшие воинами. Об этом хорошо знали в Византии, и такого рода русских воинов имели в виду греки, презрительно отзы­ваясь о войске, Святослава, чём и объясняется приводимый Львом Диаконом ответ Святослава на насмешки визан­тийцев: «.. .мы... покажем ему (императору. - В. М.) на самом деле, что мы не бедные ремесленники, живущие одними трудами, но храбрые воины, побеждающие врага оружием». И своими действиями русские воины Свято­слава на деле доказали грекам, что их руки, в совершен­стве владеющие орудиями труда, так же успешно могут разить врага смертоносным оружием. Поход Святослава был походом не дружин, а войска, даже больше того, вооружённого народа Среди русских были и женщины.
Труппы русских женщин с изумлением рассматривали греки, обходя поле битвы.
 Основную массу войска   Святослава   составляли пешие воины. Уже в процессе войны Святослав занялся созданием конницы, укрепляя этим свою конную дружину. Вооружение  русских   воинов   составляли  мечи,   копья, луки со стрелами, ножи, топоры,  а от ударов  вражеского оружия их защищали большие, во весь рост, «до самых ног», щиты и кольчуги.
 Таково  было  русское воинство,  с которым  Святослав совершил свой обессмертивший   его имя   поход.   «Собрав ополчение, состоящее из шестидесяти тысяч храбрых воинов, кроме обозных  отрядов»   (Лев Диакон),  со  своими воеводами Свенельдом, Сфенкелем и Икмором (последних двух упоминает Лев Диакон, а первого - наша летопись) и с Калокиром, которого он «полюбил, как родного брата» (Лев Диакон), Святослав отправился в Болгарию. Поход Святослава датируется 967 г. В походе на Восток, в борьбе с полукочевниками болгарами, хазарами, ясами, высотами Святослав придерживался определённой тактики, сводившейся к  стремительным  броскам   конной дружины, и говоря врагам «иду на вы», он этим самым стремился сосредоточить войска   противника   в   одном   месте и на-ностиим   сразу   „поражение.   Потому,    направляясь    на Восток, Святослав «воз по собе не возяще» и шёл налегке. Идя на Болгарию во главе большого войска, он не мог обойтись без обозов и в борьбе с сильным противником отказался   от   своего   принципа   предупреждения   врага ("хочу на вы ити»)  и использовал момент внезапности
Войско Святослава неожиданно для болгар появляется на Дунае. Узнав о том, что Святослав уже на Дунае, болгарский  царь Пётр бросил против русских   своё трйдцатиты-сячное войско. Святославу пришлось решать трудную зада­чу -высадить с судов воинов своего авангарда в тот момент, когда берег был занят болгарскими  воинами,  и  дать им бой Русские с честью вышли из затруднительного положения Они   быстро __ сошли  с  судов,    построились,   как обычно, «стеной» в несколько рядов и, укрываясь от вражеских стрел, мечей и ножей  своими   длинными, до самых ног, щитами, обнажив мечи, вступили в битву с болгарами "и начали поражать их без всякой пощады» (Лев Диакон).
199
Стремительность удара храбрых русских воинов обеспе­чила за ними поле победы. Болгары не выдержали первого же удара русских и обратились в бегство. Отступившее болгарское войско заперлось в Доростоле (Дристре).
Узнав о поражении своего войска, болгарский царь Пётр заболел и вскоре умер.
Битва на берегу Дуная при высадке с судов русских воинов была началом разгрома Болгарии. В короткий срок почти вся Восточная Болгария была завоёвана рус­скими и подчинена Святославу. «Одоле Святослав Болга-ром, и взя город 80 по Дунаеви, и седе княжа ту в Перея-славци, емля дань на Грьцех», - сообщает летопись.
Обосновавшись в Переяславце (Малой Преславе), на южном рукаве Дуная, и выбрав это место потому, что в нём сходились торговые и стратегические дороги, шедшие из Византии, Чехии, Венгрии, Руси, Святослав получил обещайное Никифором Фокой вознаграждение («дань на Грьцех») и стремился создать обширную и могуществен­ную Дунайско-Днепровскую славянскую державу.
Никифор Фока отнюдь не был намерен примиряться с новым соседом, которым стала вместо ослабленной Болга­рии могущественная Русь и во главе которой стоял такой деятельный и воинственный правитель, как Святослав.
Византия начала готовиться к войне со Святославом, но воевать с русскими выпало уже на долю нового византий­ского императора - Иоанна Цимисхия, - и орудием Ци-мисхия в борьбе со Святославом были печенеги.
Следуя традиционной политике.Византии - властвовать, разделяя народы и натравливая их друг на друга, ещё Никифор Фока вступил в переговоры с печенегами, и в 968 г. печенежские орды осадили Киев.
Ольга со своими внуками заперлась в городе. Осаждён­ные страдали от голода и жажды, негде было даже на­поить коня: на Лыбеди стояли печенеги. Положение было угрожающим. Надо было дать как-то знать о тяжёлом по­ложении киевлян собравшимся по ту сторону Днепра вои­нам воеводы Претича. Это и сделал один юноша-киевля­нин, прошедший через стан осаждающих и переплывший Днепр под градом стрел печенегов.
Претич на утро начал переправу через Днепр, и пече­неги, приняв его отряд за войско самого Святослава, сняли осаду города.
200
Через некоторое время к Киеву подошёл и Святослав, поспешивший на выручку Киеву из своего Переяславца на Дунае, и «прогна печенеги в поли».
В Киеве Святослав оставался недолго. Несмотря на то, что «кияне» упрекали Святослава в том, что он добивается чужой земли и о ней печётся, а свою забросил, что и при-вело к осаде Киева печенегами, он всё же заявил им, что хочет жить в Переяславце на Дунае, «яко то есть середа
земли» его, «яко ту вся благая сходятся». Задерживала его только болезнь Ольги. Но спустя три дня она умерла, и, посадив   своих   сыновей    Ярополка в Киеве Олега в Овруче,   земле   древлян,   а   Владимира в Новгороде, Святослав покидает Киев и отправляется вновь
на Дунай.
 Такое   распределение   диктовалось   необходимостью создать крепкую власть в недавно покорённой древлянской земле и иметь в своих руках оба крупнейшие города на великом водном пути «из варяг в греки». Устроив дела  свои на  Руси, укрепив  связь  между её отдельными областями путём посажения своих сыновей в Киеве, Новгороде и «Деревах», Святослав возвращается в Болгарию.
Но обстановка  здесь была очень сложная.  Энергичный и воинственный    Иоанн    Цимисхий   готовился   к   войне, Спровоцированная византийцами Болгария восстала, Святослав шёл к Переяславцу, где заперлись  восставшие болгары.  Когда русские подошли к городу, болгары вышли  им   навстречу    «И   бысть   сеча   велика». Вначале противник имел перевес, «и одоляху Болгаре», но Святослав обратился к своим воинам и подбодрил их: «уже нам еде пасти;  потягнем  мужьски,   братья   и дружино». Напрягши силы, русские перешли в наступление, их натиск усилился, и «к вечеру одоле Святослав» и взял Переяславец «копьем».
Русские   вновь  овладели    «середой  земли»   Святослава и двинулись дальше на юг, в глубь Болгарии. Над империей нависла   грозная   опасность. Но военные силы Византии    в   это   время   были   заняты   борьбой с  арабами в Сирии.  Поэтому Иоанн Цимисхий угрозами  и  предложением    подарков    пытался    заставить Святослава отказаться от Болгарии. Святослав ответил грекам, что он «не оставит сей бога-
201
той области, если не дадут ему великой суммы денег, если не выкупят завоеванных городов и пленных». «Если рим­ляне, - говорил он, - не захотят мне столько заплатить, то да переселятся они из Европы, им не принадлежащей, в Азию; да не мечтают, что тавроскифы без сего прими­рятся с ними». На эти слова Иоанну Цимисхию пришлось отвечать угрозами, напоминаниями о мире между Русью и Византией, «дошедшем от предков», и ссылками на пе­чальный исход похода отца Святослава, Игоря, который «едва только успел с десятью ладьями убежать в Босфор Киммерийский», на его несчастную смерть. «Не думаю, чтоб и ты мог возвратиться в свое отечество... и ни одно огненосное судно не придет в Скифию с известием о по­стигшей вас жестокой участи», - угрожал Святославу Цимисхий. Раздражённый Святослав отвечал императору: «Не вижу никакой необходимости, побуждающей рим­ского государя к нам итти; по сему да не трудится путе­шествовать в нашу землю: мы сами скоро поставим шатры свои перед воротами Византии, обнесем город крепким валом и, если он решится выступить на подвиг, - мы храбро его встретим...».
Война стала неизбежной. Русское войско неудержимой лавиной шло на юг, занимая города и покоряя земли. Рус­ские вступили во Фракию. В качестве союзников Свято­слава к русским присоединились отряды венгров, печене­гов и болгар.
Византийцы двинули навстречу Святославу войска Варды Склира. Узнав о походе Варды Склира, Святослав отделяет от своего войска одну рать и, присоединив к ней отряды венгров и болгар, высылает её против греков. В происшедшей у Аркадиополя (близ Адрианополя) битве перевес оказался на стороне византийцев, и русские были вынуждены отступить. Так сообщает византийский писа­тель Лев Диакон. Но, очевидно, сами греки не придавали этой победе серьёзного значения и усиленно готовились к войне. Наступила зима 970 г. Обе стороны готовились по весне возобновить военные действия.
Святослав между тем закреплялся в Болгарии. Он при­влёк на свою сторону болгарского царя Бориса. Захватив в плен Бориса, он пощадил его жизнь, сохранил его семью, оставил с ним его свиту. Борис, повидимому, сохранил даже свой престол и свой титул «царя болгар», став в.
вассальную зависимость от Святослава как союзный, «подручный» владетель.
 Эту своеобразную независимость Бориса Святослав под­черкнул ещё и тем, что оставил его в Преславе, где остался и  русский отряд Сфенкеля, а сам ушел в Доростол. Такая политика русского князя обеспечила ему, правда не  на-долго  покорность Болгарии и участие болгар, особенно в
первое время, в его войне с Цимисхием.
Правда, болгары оказались очень ненадёжными союзни­ками.
Прошла зима, но скрестить своё оружие со Святосла­вом Иоанну Цимисхию так и не удалось. Византийский император должен был бросить войска Варды Склира на подавление восстания Варды Фоки в Малой Азии.
Этим воспользовался Святослав и предпринял вторжение в византийские земли. Македония была опустошена. Теперь уже русский' князь не собирался ограничиваться Северной Болгарией, и его войска, перевалив Балканы, спустились на равнину и двигались к Констан-тинополю.
Русские заняли Великую Преславу, Доростол, Филип-пополь, Адрианополь. «Хочю на вы ити и взяти градь вашь», - заявил Святослав грекам и, победоносно продви­гаясь вперед, приближался к своей заветной цели - Царь-граду.
 План овладения всеми византийскими владениями на Балканском полуострове и самой столицей империи был близок к выполнению. Страшные «тавроскифы» (русские) неудержимо рвались к Царьграду. В Византии царили смятение и растерянность.
Грянула битва под Адрианополем. «И одоле Святослав, и бежаша Грьци, и поиде Святослав ко граду, воюя и грады разбивая, яже стоять и до днешнего дне пусты», - пове­ствует летописец.
Византия в страхе дрожала перед русскими. Только в 971 г., разбив и пленив Варду Фоку, Цимисхий смог вы­ступить против Святослава. Весной 971 г. Иоанн Цимис­хий с огромным войском (летопись называет цифру 100 000 человек) выступил в поход.
Византийская флотилия в 300 судов вошла в Дунай, чтобы отрезать русским путь отхода по реке.
Воспользовавшись недосмотром Святослава, оставившего
203
без охраны горные дороги, Цимисхий подошёл к занятой русскими Преславе. Преславу защищал лишь отряд Сфен-келя, состоявший из русских и болгар. Тут же находились со своими войсками болгарский царь Борис и Калокир, который, когда греки подошли к городу, «тайно, в самую глухую ночь, уехал из города к Святославу».
Русские были поражены внезапным появлением неприя­теля у стен Преславы, но немедленно же, выйдя из города и построившись в несколько рядов, «в сильный боевой порядок», надев на рамена свои длинные щиты и обнажив мечи, с грозным боевым кличем обрушились на греков. Несмотря на явное превосходство греков и в числе и в вооружении, «битва с обеих сторон была равная». Только удар по левому крылу русских, нанесённый конницей «бес­смертных», заставил русское пешее войско отойти и укрыться за стенами города. Попытка пойти на штурм не увенчалась успехом для греческих воинов. Осыпанные дождём стрел, они вынуждены были отойти.
Настала ночь. Наутро к Цимисхию подошёл Василий. Заработали осадные машины. Огромные камни, со сви­стом проносясь в воздухе, разрушали стены Преславы, убивали и калечили русских воинов, стоявших на стенах. Жужжали и завывали камни, бросаемые греческими пращ­никами, роем носились стрелы и копья. Греки засыпали стены Преславы камнями и стрелами, пытаясь таким обра­зом воспрепятствовать русским оборонять город и ослабить эффективность их стрельбы. Но русские, «побуждаемые... Сфенкелем, построились на стенах и безбоязненно всеми силами начали защищаться, бросая копья, стрелы и камни». Вскоре греки пошли на штурм. К стенам были приста­влены лестницы, и воины Цимисхия, держа левой рукой над головой щит, а правой - обнажённый меч, начали подниматься со ступеньки на ступеньку всё выше и выше. Видя, что сдержать напор многочисленных неприятелей, несмотря на отчаянное сопротивление, не удаётся, рус­ские, отбиваясь от наседавших греков, отошли со стен и укрылись за оградой царского дворца, находившегося в центре города. Между тем греки сломали крюки и сбили запоры с ворот, ворвались в город и принялись истреблять тех русских воинов, которые не успели укрыться во дворце. Захваченный в плен вместе с семьёй Борис был приведён к императору и торжественно объявлен им
204
Царём болгар, причём Цимисхий подчеркнул, что он ведёт  войну со Святославом за освобождение Болгарии.
Вступив в город, греки немедленно же попытались штурмом овладеть царским дворцом, где укрылось до 7000 русских воинов под командованием Сфенкеля. У открытых ворот во дворец русские встретили опьянённых победой Дреков, и здесь, на узком пространстве, заки-пела кровавая сеча. Оставив у ворот сто пятьдесят трупов своих воинов, греки отошли. Видя, что с русскими храбрецами ничего поделать невозможно, греки подожгли дво-рец. Огонь охватил все строения дворца.
И вот из горящего дворца вышло грозное русское войско; на утомлённых боем русских Немедленно же обрушились войска Варды Склира. Предстояла трудная задача - пробиться сквозь кольцо осаждающих.  В неравной битве пало немало отважных русских воинов. «Они сильно сражались   и   не    обращались   в  бегство», - говорит   Лев Диакон. Остатки своего отряда храбрецов, разорвав вра­жеское кольцо, Сфенкель увёл в Доростол к Святославу. Так после двухдневных  тяжёлых боёв, потеряв- много
убитыми и ранеными, 14 апреля 971 г. Цимисхий овладел Преславой. Через несколько дней Цимисхий выступил в поход. Гордясь своей первой победой, он отправил к Свя­тославу послов, требуя, чтобы тот ушёл из Болгарии. Свя­тослав молчал. Заняв по дороге Пляску (Плисков), Динею и другие города, болгарское население которых перешло на сторону византийцев, 23 апреля Цимисхий подошёл к Доростолу.
Когда византийцы подошли к Доростолу, навстречу им,
«сомкнув щиты и копья,   наподобие   стены»,   вышли рус-
ские. Грянула страшная битва. К ночи, под давлением гре-
ков, русские вынуждены   были   уйти   в город.   Весь день
24 апреля греки возводили укреплённый лагерь на холме
у Доростола. Русские молчали. Наутро сражение возобновилось. Стоя на башнях, русские осыпали греков стрелами и камнями из метательных   орудий.   Греки   отвечали   на выстрелы русских, выставив своих пращников и лучников, К вечеру русские   конные   воины   вышли из   города и стали на открытом месте. Не умевшие сражаться на коне, русские  воины  не  смогли сдержать натиска греков и после схватки  удалились   за   стены  Доростола. Большую  роль
205
сыграло и то обстоятельство, что у русских по сёдлами были необученные пугливые кони, набранные очевидно, от плуга, с которыми трудно было справится в бою. Греки поражали их копьями, что усиливало замешатель­ство. В то же время на Дунае появились «огненные» корабли. По приказу Святослава, русские «немедленно собрали все свои ладьи» и поставили их на/берегу Дуная, у городской стены Доростола.
Греки не отважились проникнуть вслед за ними и остались выжидать, блокировав Доростол со стороны реки и отре­зав путь отступления русским.
26 апреля русская «стена» снова обрушилась на греков, и в восьмичасовом бою победа уже склонялась на сторону «тавроскифов», но смерть Сфенкеля, убитого копьём каким-то греком, внесла растерянность в ряды русских воинов, и они «начали мало-помалу отступать с поля битвы и подвигаться к городу» (Лев Диакон).
В городе начал ощущаться голод. Русские непрерыв­ными вылазками стремились ослабить греков и прорвать кольцо блокады. Византийцы не знали ни минуты покоя. Когда положение с продуктами особенно обострилось, Святослав выслал двухтысячный отряд на ладьях. Русские вернулись с большими запасами, по дороге разбив боль­шой отряд греков и захватив его обоз с провиантом. Цимисхий жестоко наказал начальников этого отряда и велел перекопать рвами все дороги, ведущие из Доростола. В окопы была посажена спешенная конница Петра и Варды Склира. Костлявая рука голода готова была уду­шить русское войско. Святослав разослал гонцов к печене­гам и венграм, прося помощи, но помощь не приходила. Византийцы засыпали ров, которым воины Святослава окружили город, чтобы помешать грекам устанавливать свои камнемётные машины, и град камней и брёвен всё время осыпал Доростол.
Тогда, 19 июля, в послеобеденное время, когда греки менее всего могли ожидать с их стороны активных дей­ствий, русские напали на греков, смяли их первые ряды и пробились к метательным машинам, пытаясь уничтожить их огнём. В этом сражении у греков был убит магистр Иоанн Куркуас, близкий родственник императора, началь­ник всех воинов, обслуживавших метательные орудия. Сжечь машины не удалось, и русские отошли в город. Но
206
и грекам эта вылазка русских стоила очень дорого. На следующий день русские, снова построившись в несколько рядов, стеной вышли на поле битвы. Густой фалангой выступили против них византийцы. Русские, сжав фалангу С боков, качали неуклонно усиливать своё давление. Тысячи убитых с той и с другой стороны покрывали уже поле сражения
И в тот момент , когда победа склонялась на сторону Анемас  сразил   мечом  русского  богатыря Икмора, «первогр мужа и вождя скифского войска после Святослава»  (Лев Диакон). Увидев смерть своего военачяльника, русские закинув за спину свои огромные щиты, начали отходить к  Доростолу.
Наступила ночь. Полная луна матовым светом заливала поле сражения, усеянное трупами павших русских и греков. Русские вышли на поле и начали собирать тела своих погибших воинов. Они сносили трупы к городским стенам, где, у берега Дуная, были уже сложены и пылали огромные костры. Тут же, при голубом сиянии луны, озарённые багровыми отблесками костров, русские совершали жертво­приношения, убивая пленных и женщин. В волны голубого Дуная, выполняя древний обычай предков, они бросали младенцев и петухов. Лишь под утро погасли костры на Дунае. Трупы русских храбрецов были превращены в пе-пел.
Тяжёлой ценой досталась грекам победа. Русские бились отчаянно, и не только одни мужчины. Когда, воспользо­вавшись лунной ночью, греческие воины начали обходить поле битвы, раздевая павших русских и снимая с них оружие и украшения, они с изумлением находили среди трупов мужчин убитых русских женщин, одетых, видимо, в мужское платье и вооружённых. Так сражались русские женщины войска Святослава в страшной битве под Доростолом.
 Тяжёлые потери и затянувшаяся осада заставили Цимисхия искать выход из создавшегося положения. Уйти от Доростола - это значило вновь предоставить Святославу свободу действий; взять Доростол штурмом, учитывая му­жество, выносливость и стойкость русских, оказалось делом невозможным; продолжать осаду нехватало сил. Скилица сообщает, что Цимисхий обратился к Святославу с предложением окончить войну единоборством, на что


получил ответ, что он, Святослав, лучше знает свои обязан­ности, чем византийский император, и уж если ему так хочется поскорее расстаться с жизнью, пусть ищет какого-либо другого способа из целой тысячи, находящейся в его
распоряжении.
Но положение осаждённых русских было очень затруд­нительным. Из 22 000, оставшихся в живых, лишь поло­вина сохранила боеспособность. Другая половина вслед­ствие голода, болезней и ранений вышла из строя и при­нимать участие в битвах не могла. Голод принимал угро­жающие размеры. Помощи ждать было неоткуда. Грече­ские «огненосные» суда отрезали пути отхода по Дунаю. 21 июля Святослав созвал совет, «коментон» (Лев Диакон). Собравшимся на военный совет начальникам, «доброименитым» «кметам» (советникам, руководящей знати, вождям русских «воев»), Святослав охарактеризовал положение и поставил перед ними вопрос: «что делать?». Одни совето­вали -тихо, в глухую ночь, сесть на суда, незаметно про­браться через цепь «огненных» судов греков и уйти на Русь, ибо дальнейшее сопротивление становится невоз­можным. Другие предлагали заключить с императором соглашение и таким образом спасти остатки войска, так как прорваться через греческую флотилию не удастся и русские суда будут сожжены «текучим огнем».
«Тогда Святослав, вздохнув от глубины сердца, сказал: «Погибнет слава, сопутница русского оружия, без труда побеждавшего соседние народы и без пролития крови покорявшего целые страны, если мы теперь постыдно усту­пим римлянам. И так с храбростью предков наших и с тою мыслью, что русская сила была до сего времени непобе­дима, сразимся мужественно за жизнь нашу. У нас нет обычая бегством спасаться в отечество, но или жить побе­дителями, или, совершивши знаменитые подвиги, умереть со славой»» (Лев Диакон). Эти события запомнили на Руси. Они и легли в основу летописного рассказа о том, как «Русь убояшася зело множьства вой» и как Святослав обратился к своим воеводам с речью: «Уже нам некамо ся дети, волею или неволею стати потивну; да не по­срамим земли Руские, но ляжем костьми ту, мертвый бо срама не имам». «Аще ли побегнем, - продолжал Свято­слав, - срам имам, ни имам убежати, но станем крепко, аз же перед вами пойду: аще моя глава ляжет, тс промы-
208
слите собою». «И реша вой: где же глава твоя, ту и свои главы сложим». В этих   словах - весь   Святослав,   муже­ственный    вид,    для    которого    превыше   всего - честь, дороже всего- слава русского оружия.
В ответе «воев» ярко отразились мужество, стойкость и эхрабрость русских дружинников, их сплочённость и железная дисциплина, их верность делу чести, их преданность князю. Куда идёт князь, туда «потягнет» и дружина, где князь сложит свою голову, там лягут и они. И Святослав, не только воин, но и князь и предводитель войска, с насмешкой отказавшийся от задорного предложения Цимисхия о единоборстве, в нужную минуту с мечом в руках сам сел на коня и пошёл в бой «перед» своими воями». На заходе солнца 22 июля Святослав вывел из Доростола всех,   онесобных   носить оружие.   Их было не более 11 000 человек. Настал день решающей битвы. Русские Воины дрались с беззаветной храбростью. В первых рядах «с бешеиством и яростью» рубился Святослав, криKоM ободряя своих воинов. В разгаре боя на него устремился Анемас. Ему удалось врезаться в ряды русских и,  Нанеся Святославу рану в ключицу, сбросить его с коня. Крик радости одних и возгласы отчаяния других  заглу-шили шум битвы/ Но в ту же минуту Святослав снова уже был на коне, а Анемас, исколотый копьями, испустил дух. Ранение Святослава усилило ярость русских.  Их натиск усилился. Греки сперва немного отошли назад, а затем, под давлением  русских, их отход превратился в отступление. Цимисхий поскакал к своим войскам..Греки изнемогали. Но в этот  момент  поднялась  буря. Сильный   ветер нёс прямо в лицо русским тучи пыли и песка, ослепляя их и затрудняя дыхание.
Напатиск   русских   ослабел. В   этот   же   момент   на них, окружая с флангов, напала греческая конница. Святослав начал отходить, и вскоре ворота Доростола закрылись за последним русским воином.   Кончилась   решающая битва. Святослав не победил, но он ,'не   был   и   побеждён.   Но что делать дальше?   Ночью   Святослав   принял   решение начать переговоры с Цимисхием.   Он очищал   Доростол, уходил из Болгарии, отсылал пленных греков императору и возвращался на Русь.  Император же обязывался дать ему беспрепятственно выйти по Дунаю в море и возобно-вить старый договор.

209
Цимисхий охотно согласился, утвердил условия мира и выдал русским по две меры (медимна) хлеба на каждого из 22 000 воинов. К Святославу явились послы Цимисхия. Они принесли русскому князю дары: «злато и паволоки». Святослав приказал их ввести, а когда послы разложили перед ним дорогие дары, он, даже не взглянув на них, при­казал своим «отрокам»: «схороните». Вернувшиеся послы с изумлением рассказывали о том, как Святослав отнёсся к драгоценным подаркам императора. И вторично явились послы, неся на этот раз «мечь и ино оружье». Святослав с радбстью принял дары, «нача хвалити, и любити, и целовати царя». Русский князь-воин, с презрением в трудную минуту отвергший дорогие подношения, с неподдельной радостью осматривал и пробовал дорогое его сердцу ору­жие. В этом эпизоде, рассказанном летописцем, отрази­лись воспоминания русских людей о своём воинственном князе. Результатом переговоров явился договор, датиро­ванный июлем 971 г., заключённый «в Дерестре» между Святославом и Свенельдом, с одной стороны и Цимисхием - с другой. Это, собственно, не договор, а клятвен­ное обязательство Святослава впредь не воевать с Визан-тией, не поднимать на неё другие народы, не воевать ни в Корсунской стране, ни в Болгарии, не претендовать на византийские земли, а в случае, если империя подвергнется нападению или будет нуждаться в помощи русских, Свято­слав должен оказать ей поддержку.
Договор был закреплён клятвой Перуну и Волосу, «Скотьему богу». Возобновлён был, повидимому, старый договор 944 г., регулирующий торговые и дипломатические сношения обоих государств. Переговоры Святослава с Цимисхием сопровождались их личной встречей.
На берег Дуная прибыл Иоанн Цимисхий в пышных одеждах и позлащённом вооружении. Его сопровождала многочисленная свита, богато одетая, в блестящих доспе­хах. С того берега Дуная отчалила ладья. «Святослав переезжал реку ... и, сидя за веслом, греб наравне с про­чими без всякого различия. Видом он был таков: среднего роста, не слишком высок, не слишком мал, с густыми бро­вями, с голубыми глазами, с плоским носом, с бритой боро­дой и с густыми длинными висящими на верхней губе волосами. Голова у него была совсем голая, но только на одной ее стороне висел локон волос, означающий знат-

ность рода, шея толстая,  плечи  широкие и весь стан до* вольно  стройный. Он казался мрачным и диким. В одном ухе висела у, него золотая серьга, украшенная двумя жемчужинами, с ^рубином, посреди их вставленным. Одежда на нем была белая, ничем, кроме чистоты, от других не отличная». Поговорив немного с Цимисхием о мире, причём этот разговор Святослав   вёл,   сидя   на скамье ладьи, он переправился на другой берег. «Таким образом кончилась война Римлян с Россами», - заключает Лев Диакон. Описание    наружности   Святослава   Львом    Диаконом имеет исключительную ценность уже хотя бы потому, что оно - единственное. Нет ни одного источника, ни русского, ни иностранного, в- котором так ярко был бы обрисован внешний облик какого-либо деятеля Руси.
Во всей эпопее войны на Дунае Святослав ведёт себя,  как воин. Он,   когда   нужно  было,   воевал,   как  простой воин, переносил со своими «воями» все тяготы походной жизни. «Легко ходя, аки пардус, войны   многи  творяще. Ходя воз по себе не возяше, ни котьла, ни мяс варя, но погонку изрезав конину ли, зверину ли  или  говядину на углех испек ядяше, ни шатра имяше, но подклад постлав и седло в головах; тако же и прочий вой его вси бяху». Как воин, он больше всего любил и ценил оружие; как воин, он шёл впереди своей дружины. Как русский воин, он больше всего думал и заботился о чести Руси, о славе русского  оружия.  Мужественный   и   прямой,   суровый   и решительный, чуждый   византийской   «лести»,   он   прямо говорил то, что хотел сказать. Его «иду на вы» на столетия на Руси, уже, правда, в книжной традиции, символом решительности и   мужества.   Он   был   одновременно жестоким к врагам и ласковым к своей «братье», жадным ко всяким благая» и  скромным в личном быту.  С его
именём связан блестящий период в военной истории русского народа, когда дружины Руси мечом врубили вскрижали истории своё славное имя - «русские». Он не смог добиться осуществления своих планов, но
сумел спасти своё войско от поражения, а само славное
имя Руси - от позора.
Мы не знаем, куда бы, спустя некоторое время, пошли "вои» Святослава. Быть может, он стремился к реваншу и хотел возобновить войну с Цимисхием. Не об этом ли стремлении  Святослава  говорит летопись,   сообщая,  что
211
Святослав говорил «пойду в Русь и приведу боле дру­жины». Во всяком случае, Святослав был ещё очень опа­сен, и в Византии знали это. Поэтому, когда он заключил мир с греками и вышел в море, «поиде в лодьях к поро­гом», Свенельд предупреждал его, указывая на то, что у порогов, как обычно, бродят печенеги, которые попытаются напасть на них и отобрать богатую добычу, которую везли с собой русские воины А она была велика, так как Свято­слав «имал» дань и на живых и на мёртвых, заявляя, «яко род его возьмет». Святослав не послушался совета воеводы и поднялся в ладьях по Днепру к порогам. Свенельд же, повидимому, с конной дружиной пошёл правобережными степями и благополучно вернулся в Киев, к Ярополку. Как и ожидал Свенельд, печенеги были уже предупреждены греками и болгарами из Переяславца, что идёт Святослав. Дружина русских мала, а «именье много», - говорили их гонцы печенегам. Хищные кочевники вышли к порогам. Пробиться через печенежские орды Святослав не мог и вынужден был зазимовать на Белобережье. Здесь снова русским воинам пришлось страдать от голода. «И бе глад велик, яко по полугривне глава коняча».
По весне Святослав вновь «поиде в пороги». Здесь на маленькую русскую дружину, измученную голодной зимов­кой, напали орды печенежского князя Кури. Святослав был убит, и, по преданию, Куря сделал из его черепа («око-вавше лоб его») чашу «и пьяху из него».
Так закончилось княжение Святослава. План создания огромной славяно-византийской державы не был осуще­ствлён. Он оказался не по силам даже такому воителю, как Святослав. «Упорным сопротивлением Византии при Цимисхии восточные варвары были отброшены от Восточ­ного Рима» (К. Маркс).
Кончился завоевательный период в истории древней Руси. Начинался новый её этап, характеризуемый упорным стремлением к укреплению государственных форм на самой Руси и развитием феодализма. Князья перестают «искать» и «воевать», «чюжея земли», а принимаются за освоение своей земли и эксплоатацию её населения. «Строй земля­ной» и «устав земляной», а не рати, всё более и более приковывают к себе внимание русских князей. Изменяются, формы общественной жизни и быта. Варварская Русь перерастала в Русь феодальную, Русь XI в. «Воя» Руси
212
все более и более заслоняла фигура дружинника, княжого «мужа». Зарождались и быстро развивались новые формы идеологии, свойственные раннему феодальному обществу. Войны   Святослава  продемонстрировали   силу   русского оружия и на Востоке и на Юге.
Память о походах Святослава, о нём самом, героическом князе-воине, долго хранилась на Руси. И не одна летопись говорит о Святославе, о его битвах, о великих делax русских «воев».
Память об этих временах, о делах Святослава едва ли не следует усматривать в многочисленных мотивах рус-ского народного творчества, связанных с голубым Дунаем, наконец, в «тропе Трояновой» «Слова о полку Игореве». Эту «Тропу Трояню» - колонну Траяна, стоящую у села Адамклиси в Добрудже, не раз видели, проезжая по своим военным дорогам, русские воины Святослава, и они-то принесли на Русь песни о ней, использованные автором «Слова о полку Игореве», а за нею бесчисленными баянами земли Русской.
ГЛАВА   VIII
ВЛАДИМИР
«Великий Владимир» летописи, Константин Великий Руси,, славный каган «старых времен» древнерусской лите­ратуры, святой и равноапостольный Владимир русской церкви, былинный Владимир Красное Солнышко, герой народного эпоса, являет собой эпоху в истории русского народа, его культуры и государственности.
С его именем связан «апогей готической России» (К.. Маркс), окончательное объединение восточнославян­ских земель в единое государство, оформление «землянего строя» древней Руси, принятие Русью христианства и укре­пление ее международного положения.
Княжение Владимира- богатырский, героический период в истории русского народа, время успешного окончания создания древнерусского государства, время расцвета Киевской державы, период успехов русского оружия, рус­ской дипломатии, складывания и развития яркой культуры восточного славянства, объединённого единством полити­ческого и общественного бытия.
Княжение Владимира - это времена богатырей земли русской, их дел богатырских, стольного Киева, Днепра-Славутича, времена доблести, славы, могущества, времена расцвета древнерусской культуры и начала «книжности», эпоха войн и походов, славных сеч богатырских, удалых подвигов русских витязей, их пиров и забав.
На Руси правит «ласковый» князь Владимир Красное Солнышко. Его окружают богатыри. Они полны чувства собственного достоинства, с оружием в руках зорко блю­дут интересы Руси на «богатырской заставе», борются с её «ворогами». На них держится Русь. С ними советуется в своих палатах князь Киевский, сам Владимир Красное
214
Солнышко. Они  выполняют  его поручения,  делают дела, которые не по плечу простому человеку. Среди них и «уй»
Владимира,    знатный   Добрыня   Никитич,   и   хитроватый
Алёша Попович, и олицетворение воев «земли Русской, сам «крестьянский сын», излюбленный народный богатырь, могучий, честный, прямой и добрый Илья Муромец.
Пирует князь Владимир в стольном граде Киеве на берегах Днепра-Славутича, а дела делают, «боронят» землю русскую его славные богатыри. Их подвиги сказочны, как сказочен и прекрасен сам Киев, как сказочен
и прекрасен в представлении народа киевский, героический период его истории; их дела - гордость народа, они -
бессмертны, как бессмертен породивший образы своих витязей сам   народ.   Всё  окутано  дымкой   оптимизма,   того оптимизма, который   был   присущ   раннему   христианству
Киевской Руси, Руси времён Владимира, той жизнерадост-
ности которая характерна для идеологии Руси конца X
и начала XI в., Руси событий, послуживших сюжетом для красочного, необыкновенно богатого русского эпоса, Руси
людей, ставших в памяти народной прообразом эпических героев. Вce окрашено яркими, жизнерадостными  тонами. Всё в
движении, в динамике, отражает бурную жизнь той далекой поры.
Нет ещё темных пятен, порождённых резким социальным расслоением. Нет богатых и жадных бояр, нищих холопов, насилия, гнёта, надругательства над самой душой народа. Но они уже начинают проступать, все эти качества, порождённые развивающимся феодализмом. Уже душно в хоромах княжеских, где сидят за столами бояре киевские, «сыну крестьянскому» Илье Муромцу. Уже не раз едет он, обиженный князем, развеять своё горюшко богатырской забавой с ворогом.
Так рисует время киевского князя Владимира наш рус-
ский былевой эпос.
А былины - это история народа, рассказанная им самим.
Это  время - время    славы   Руси,   её   исключительных
успехов на международной арене,   и   одновременно   тот период в истории народа, когда он сам ещё играет большую роль в истории своей   страны,  когда   знать ещё не
успела   отгородиться    стеной   от  народа,   когда   те,   кто
делают в верхах политику страны, ещё часто выходят из
215
свою сторону Блуда. Ёлуд сообщил Ярополку о тайных переговорах, которые якобы ведут киевляне с Владими­ром, готовя сдачу города, и рекомендовал ему уйти в город Родню. Ярополк послушал советника и заперся в Родне. Но тут положение дружины Ярополка ещё более ухудши­лось. Начался жестокий голод. Осаждённая Родня была на краю гибели.
«И есть притча до сего дне: беда, аки в Родне».
Блуд продолжал свою изменническую деятельность. Он старательно внушал Ярополку мысль о том, что положение их безнадёжно, сопротивление бесполезно, и убеждал его в необходимости помириться с братом. Ярополк согласился. Блуд с радостью сообщил Владимиру: «яко сбыться мысль твоя, яко приведу к тебе Ярополка и пристрой убити и». Владимир приготовился к встрече брата и ушел в «двор теремный отень», куда вслед за ним вошли и его варяги. Ярополк собрался к брату, но в это время его «муж» Варяжко обратился с речью к своему князю. Он говорил: «Не ходи, княже, убьют тя», советовал бежать к печене­гам в степи и, вернувшись оттуда, начать отбивать Киев. Но Ярополк не послушал своего верного дружинника и отправился к Владимиру. Лишь только переступил он по­рог, как два варяга подняли его на мечи «под пазусе», а Блуд захлопнул дверь, чтобы не пустить в терем «воев» Ярополка. Но Варяжко видел, как варяги убили его князя. Он бежал в степи к печенегам и оттуда своими налётами часто и долго беспокоил Владимира. Владимир стал един­ственным князем Руси, её «самовластием».
Севши на престол при помощи варягов, Владимир вскоре столкнулся с их непомерными требованиями. Варяги за­явили, что Киев - их город, и потребовали по две куны с каждого его жителя. Владимир тянул с ответом, не бес- покоясь за свою судьбу, и, чувствуя поддержку со стороны киевлян, враждебно относившихся к варягам, просил месяц срока, а когда он прошёл, денег варягам всё же не дал. Тогда варяги упрекнули его в обмане и, будучи не в состоянии расправиться с Владимиром, окружённым киевскими «воями», потребовали, чтобы он показал им дорогу в Византию. Владимир с радостью согласился. Отобрав из них «мужи добры, смыслены и храбры», он оставил их у себя, роздал им города, остальных же на­правил в Царьград, предварительно послав гонцов к импе-
218
ратору, -которому посоветовал расправиться с ними. Вла­димир посажен был на престол силой варяжского оружия, но варяги теперь были лишь воинами-наёмниками, опорой же князя стали русские, а не пришлые дружинники.
Этим самым Владимир подчеркнул, кого он считает своей опорой, и начертал основные принципы своего «землянего» княжения, княжения утвердившегося на Руси «земского», а не ищущего «чюжея земли» князя. , Бурное развитие социального и политического строя Руси, раз­витие её культуры и идеологии, настоятельно выдвигав­шие требование изменения и международного её положе­ния, поставили перед Владимиром серьёзные задачи.
Он должен бьл окончательно объеденить, хотя бы в
самой примитивной форме, все восточнославянские земли,	
объединить под воей властью,  под властью   Киева весь «словенеск язык на Руси», укрепить  границы своего государства,   создать формы управления, соответствующие этому объединению и складывающимся формам обще­ственных отношений, произвести религиозную реформу, которая бы отразила изменения в идеологии, обусловлен­ные возникающими и развивающимися феодальными формами господства и подчинения, и, наконец, укре­пить международное положение «империи Рюриковичей»
(К. Маркс), включив её в семью христианских, цивилизо­ванных государств Европы.
И успешное разрешение Владимиром всех этих задач принесло ему славу и авторитет, сделало его самым попу­лярным князем героического периода в истории русского народа, «великим» Владимиром Красное Солнышко наших былин и летописей.
Этот подлинный основатель Киевского государства уже не стремится куда-то, в «чюжея земли» и не рассматри­вает Киев как временную стоянку, как базу для бесконеч­ных походов и завоеваний. Для него Киев - «мати градом Русьским», где он собирается обосноваться надолго, на­всегда. Его земля - это Русь, Русь Приднепровская, При-ильменская, Русь Киева и Чернигова, Новгорода и Полоцка, Смоленска и Переяславля, Русь в широком смысле этого слова, где живёт и трудится «словенеск язык», а не заманчивая, сказочно-богатая, но призрачная «империя на далёком юге» (К. Маркс), в поисках которой сложил свою голову его отец Святослав.
218
Для того чтобы расширить её границы, укрепить её по­ложение среди других государств, Владимир готов отпра­виться в далёкий поход, будет воевать и завоёвывать, но не для того, чтобы эти новые завоевания сделать «землей своей» и перенести сюда столицу Руси, а для того, чтобы вернуться со славой и победой в свой родной Киев, на берега Днепра-Славутича, в свои княжеские покои и гридницы, к своим боярам и старцам градским, чтобы ещё больше усилить Русь.
И если его отец и дед ставили превыше всего «рати», забывая, вернее, не очень интересуясь, «строем землянем» и «уставом землянем», то Владимир первое подчиняет второму, и деятельность Владимира вне Руси определяется его планами внутреннего устройства и жизни Русской дер­жавы, а не наоборот, как это было при «передних» князьях, ставивших Русь на службу своим походам и завоеваниям.
Поэтому Владимир начинает с объединения земель во­сточного славянства, с собирания чуть было не рассыпав­шегося после смерти Святослава здания древнерусской государственности. В 981 г. Владимир совершает поход «к Ляхом и зая грады их, Перемышль, Червен и ины грады».
Так присоединена была к Руси западная окраина восточнославянских земель.
Не случайно в западноевропейских источниках эта рус­ская земля, Червоная Русь, Прикарпатье, носила назва­ние «Лодомерия» (искажение «Володимерия»)
Продолжая отбивать у поляков западнорусские земли, в 992 г., по летописи, Владимир предпринял поход далеко в глубь Польши, до самого Калиша, и его поход «на хор­ваты» увенчался победой. И это самое западное восточно­славянское племя вошло в состав Киевской державы.
Русская земля в Карпатах тянулась, согласно западно­европейским источникам, до самого Кракова (завещание польской королевы Оды).
В связи с укреплением границ Руси на западе стоит и поход Владимира в 983 г. «на ятвягы», одно из племён, родственных литовцам.
Владимир «. . .победи ятвягы, и взя землю их». На этой территории впоследствии сложилась Чёрная Русь и с тече­нием времени возникли города Берестье (Брест), Городно (Гродно), Визна, Новогрудок и др. Здесь, на северо-западе,
220
Русь во времена Владимира граничила с землёй пруссов (Титмар Мерзебургский, Ибрагим-ибн-Якуб, завещание польской королевы Оды), одного из наиболее многочислен­ных литовских племён.
За Карпатами граница распространения русского насе­ления шла по Дунаю к Грону, по низменности к Солоной и Тиссе, а оттуда до Семиградскях Альп и Татр, т. е. гораздо западнее не только Сана, но и Вислоки.
Так установились западные границы Руси от Закарпатья и Кракова до Восточной Пруссии.
В эти же годы Владимир присоединяет к Киеву земли вятичей.
Под 981 г. летопись сообщает о том, что он «Вятичи победил, и възложи на ня дань от плуга, якоже и отець его имаше» Но вятичи, «заратишася» и «иде на ня Володимер, и победи я второе».
Многократные походы киевских князей на вятичей, которые должны были платить дань «от плуга», свидетель­ствуют лишь о непрочности их подчинения Киеву.
Тем не менее после походов Владимира связь вятичской земли с Киевом и подчинение её князю усилились, и это, конечно, не могло не отразиться на её дальнейших судь­бах. Не случайно в памяти народной эти события нашли отражение в известном повествовании о том, как Илья Муромец идёт из Мурома через «леса Брынские» (назван­ные так по имени речки Брыни у Калуги) на Брянск, Карачёв, «реку Самородину» (Смородинная близ Кара-чёва) и дальше, в Чернигов, т е. вдоль Оки и Угры на юг, через дебри вятичских лесов
Так в былине о подвигах Ильи Муромца, богатыря Владимира Красное Солнышко, отразились реальные связи, установившиеся между «вятичи» и Киевом.
В 984 г. «иде Володимер на Радимичи». Впереди своих войск Владимир отправил воеводу по имени Волчий Хвост. Волчий Хвост встретил радимичских воинов на реке Пищане и разбил их. По этому поводу летописец приво­дит народную поговорку: «Пищаньцй волчья хвоста бегають», которой «Русь корятся Радимичем».
Разгром на реке Пищане привёл к полному подчинению радимичской земли. Мы знаем, что радимичей, по лето­писи, покорил ещё Олег, но, очевидно, радимичская земля
221
и «Русь» находились примерно в тех же отношениях, как вятичи и Киев.
Надо  полагать,   что   они длительное   время   сохраняли какую-то самостоятельность.
Но со времён битвы на реке Пищане радимичи оконча­тельно утрачивают самостоятельность. Киевский князь полностью присоединяет территорию этого малочисленного и слабого племени, устанавливает и регламентирует опре­делённые повинности.
Покорение радимичской земли, лежащей у самого вели­кого водного пути «из варяг в греки», объединение рус­ских земель вдоль этой важнейшей магистрали было окончено.
Закончено было и  объединение   всего   восточного сла­вянства в единое Киевское   государство.   Русские   земли были  объединены под одной властью,  теперь  оставалось их слить в единый массив, а для этого надо было от ратей перейти   к   заботам   «о    строе   землянем...   и   о   уставе землянем»,   к   заботам   о   том,   как   бы   покрепче   сшить лоскутья,  из  которых   была    составлена   «аляповатая    и скороспелая» «империя Рюриковичей»,  сплотить их  един­ством власти, управления,   законов,   порядков,   культуры, идеологии, религии.
Ниже мы увидим, как удалось Владимиру разрешить и эти задачи.
Говоря  о «ратех»  Владимира   этого   времени,  которые мы рассматривали лишь в связи с его борьбой на Западе, необходимо остановиться на походе Владимира с   Добры-ней на болгар. Под 984 г. в летописи помещён рассказ о том, как Владимир с «уем  (дядей)  своим»   Добрыней на­правляется на болгар, при этом русские идут в ладьях, а берегом на конях движутся на   болгар  союзники   Влади­мира - торки.
Болгары были побеждены, но Добрыня якобы заявил, что они - в сапогах, а следовательно, дани давать не будут, «пойдем искать лапотников». С болгарами был заключён мир, и Владимир вернулся в Киев.
Речь идёт, повидимому, о походе на дунайских болгар, что подтверждается некоторыми редакциями «Памяти и похвалы» Иакова Мниха, где говорится, что Владимир ходил на болгар и сербов, т. е. на Балканы, и свидетель­ством византийского поэта Иоанна Геометра, сообщаю-
225
щего об участии в    греко-болгарской   войне   985-986 гг..  «скифов»   т.е. русскиибо в Византии  русских называли и "рос" и "тавроскифами", и «скифами».
Из нашей летописии скандинавских саг мы узнаем, что
во времена  Владимира земля чуди (эстов) Эстляндия
входила в состав Руси.	(эстов), Эстляндия,
Сага об Олафе Тринвассоне рассказывает  о  том,   как
приехал в Эстляндию Сигурд "будучи послан от Вальда-мара (Владимира)Хольмгардского конунга князя для взыскания в той стране дани ..».
Здесь на северо-западе и севере, русские князья вряд ли встречали какое-либо организованное сопротивление, и установление владычества киевского князя в землях за-селенных западнофмнских племенами, не сопровожда лось борьбой. Сами формы русского владычества в Прибалтике, как об этом свидетельствуют позднейшие материалы 12-13 вв носили мягкий характер и подчинение местного население  РУСи   скорее  носило   характер союза сильнейших со слабейшими.
Иная обстановкаскладывалась на юге.. Здесь Руси приходилось иметь дело с -кочевой стихией причерноморских степей - нападениями усиливающихся печенегов - грозных "ворогов" русской земли.
Древняя рунная грамота (конца Х или начала XI в.) говорит о том, что далеко на севере, у берегов Ледовитого океана, в районе Варангер-фиорда и западнее. Русь граничит с Норвегией.
Печенеги подХОДИЛИ к южным  окраинам русской земли. Опасностьсо стороны   ХИЩНЫХ  и воинственных кочевников
заСТвила Владимира"ставити городы по Десне и по    Востри     и по Тркбежеви и по Суле и по Стугне". Эти   города   Влпдимир населяет воинами 
  набранными   в землях словен, кривичей, чуди и вятичей.
Для борьбы с печенагами Владимир закладывает Белгород  на реке Ирпени, у Киева, Укрепляет Переяслявль
223
Борьба с печенегами, тяжёлая и беспрестанная, хотя и успешная («... воюия с ними и одоляя им» Владимир), породила народные сказания, нашедшие отражения в ле­тописи (об осаде Белгорода печенегами, об единобор­стве Яна Усмошвеца с печенежским богатырем).
Она отразилась и в былинах киевского цикла, в кото рых русские богатыри сражаются с кочевниками-степ­няками. Только в памяти народной, по вполне понятным обстоятельствам, «злой татарин» заслонил собой пече-нега, само имя которого в народном эпосе исчезло. Своей энергичной деятельностью по обороне южных рубежей Руси Владимир обезопасил население Киевской земли oт нападений печенегов, но печенежская опасность не была устранена, и угроза со стороны печенежской степи про­должала висеть над русской землёй вплоть до времён Ярослава.
Объединение восточных славян под единой властью, в составе единого государства, закончилось. Наметились и укрепились границы Руси. На «богатырской заставе» на юге и на севере, на западе и на востоке стояли бес­численные «вой» Владимира.
Теперь нужно было приниматься за «строй земленей» и «устав земленей».
Перед Владимиром стала задача - завершить созда­ние Киевского государства, собрать в своих руках все силы восточнославянского мира, а для этого требовалось сосредоточить в своих руках более непосредственную и действительную власть над ним.
В те времена в отдельных землях и областял Киевской державы сидели и правили всевозможного рода «светлые и великие князья» - племенные князьки, «находници»-варяги, скандинавские конунги, «воеводы», вроде Свенельда, и прочие самостоятельные или почти самостоя­тельные правители.
Теперь этой самостоягельности отдельных земель, вхо­дивших в состав Киевского государства, приходил ко­нец. Вместо «светлых и великих князей» по городам - центрам отдельных областей Руси - Владимир расса­дил своих сыновей, связав таким образом различные земли древней Руси со стольным Киевом династическими, семейными узами.
224
Летопись называет имена двенадцати сыновей Влади­мира, детей его многочисленных жён. От Рогнеды у него были сыновья Изяслав, Мстислав, Ярослав и Всеволод, «от Грекине» Святополк (собственно, сын Ярополка, так как, когда, по закону левирата, Владимир взял в жёны вдову убитого Ярополка, она уже «бе непраздна, от нея же родися Святополк»), «от Чехине» Вышеслав, «от Болгарыни» Борис и Глеб, «от другия» Святослав, Станислав, Судислав, Позвизд.
Многих сыновей Владимира знают византийские и за­падноевропейские источники (Кедрин, Титмар Мерзебург-ский, Эймундова сага).
Как же были посажены по «землям» и «градам» Киев­ской державы сыновья Владимира?
Прежде всего Владимир посадил по городам четырёх своих старших сыновей. Вышеслав сел в Новгороде, Изя­слав - в Полоцке, Святополк - в Турове и Ярослав - в Ростове. Судислав сидел в Пскове.
После смерти Вышеслава в Новгород был посажен Ярослав, в Ростов - Борис, в Муром - Глеб, в Древлянскую землю - Святослав, во Владимир на Волыни - Все­волод, в Тмутаракань - Мстислав, в Смоленск - Ста­нислав, на Волынь, по сообщению позднейшей, Густынской летописи XVII в., - Позвизд.
Сыновья Владимира не были прочно, на всю жизнь, связаны с определённым городом и землёй. Это не было ещё деление Руси на отчины-уделы. Они лишь правили Русью, вернее, её отдельными частями, от имени великого князя Киевского, они были лишь соправителям» - по­мощниками отца, участниками княжеского управления. Они не могли заявить, как позднее, «се мое», ибо были лишь совладельцами всего того, что принадлежало всему княжескому «роду», всей семье в целом. Поэтому было бы грубейшей ошибкой считать, что «посажение» Владимиром сыновей по городам и землям Киевской державы есть как бы начало феодального раздробления древней Руси.
Наоборот, таким путём Владимир сплачивал русские и нерусские земли Киевской державы в единое государ­ство.
Сыновья Владимира не были полновластными хозяе­вами земель, а скорее воеводами отца, смещаемыми и
 
225
перемещаемыми Исключение составляли лишь Полоцк, где сидели «Рогволожи внуки», сын Владимира от Рог-неды - Изяслав (умер ещё при жизни отца в 1001 г.) и внук Брячислав, Полоцк, ставший центром фактически самостоятельного княжества; Новгород, плативший Киеву две тысячи гривен в год и одну тысячу на содержание киевских воинов, поставленных гарнизоном в Новгороде, да земля вятичей, где власть киевского князя была в значительной степени номинальной до конца XI и на­чала Х11 в.
общественно-политической жизни Руси происходят громадные сдвиги. Процесс развития феодальных отно­шений идёт и вширь и вглубь, охватывая всё новые и новые территории.
Усложнялась 'не только социальная структура древне­русского общества, усложнялись и политическая его жизнь, его государственное устройство.
Всё это должно было привести к значительным сдви-гам в области идеологии, а так как господствующей формой идеологии того времени была религия, то, следо­вательно, эти сдвиги должны были прежде всего вы­литься в религиозную реформу. Религиозная реформа диктовалась также окончательным объединением Влади­миром в единое государство всего «словенеск язык на Руси», а с ним вместе и тех неславянских восточно- и западнофинских и литовских племён (чудь, меря, весь, мурома, голядь и др.), которые органически слились с «руським» и полностью руссифицировались. На месте племенных богов и культов, на месте религиозной пестроты, стадиальной и племенной, должен был установиться единый пантеон богов, единый культ, который бы соответствовал тому объединению земель и племён, кото­рого добилась светская власть Руси. Этот пантеон бо­гов, этот единый культ должен был освятить перемены, происшедшие в социальной и политической жизни древ­ней Руси, освятить нарождающиеся феодальные порядки, новый государственный строй, перенести на небеса те формы общественной жизни, которые сложились на земле, и с небес благословить те порядки, которые создались на Руси. Позднее на сцену выступает и ещё одна при­чина религиозной реформы, на этот раз обусловленная не столько изменениями внутренней жизни Руси, сколько
226
её деятельностью на международной арене. Речь идёт о том, с кем пойдёт Русь - с католическим Западом, с византийским православным Югом или с мусульман­ским Востоком Русь, выйдя на просторы мировой исто­рии, не могла уже оставаться языческой державой; она должна была примкнуть к одной из трёх цивилизаций, к одному из трёх центров тогдашнего цивилизованного мира, с которым она общалась всё чаще и чаще и уста­навливала всё более и более тесные связи.
Таким образом, религиозная реформа как результат изменения идеологии всего древнерусского общества и прежде всего его господствующей классовой верхушки, диктовалась причинами внутреннего и внешнего порядка. И не случайно, идя по пути религиозных реформ, разре­шая эту первую задачу - приспособление религии к но­вым формам общественной жизни, Владимир ищет и на­ходит материал для своей преобразовательной деятель­ности в самой языческой среде древней Руси, а прини­маясь за разрешение второй, связанной с укреплением международного положения Ру си, со включением её в тот или иной очаг цивилизации Востока и Запада, стано­вится на путь религиозного заимствования, и принятие Русью христианства, православия, как это мы увидим ниже, окажется связанным с крупными политическими событиями на мировой арене.
Почему же языческая религия не могла удовлетворить требованиям зарождающейся на Руси феодальной вер­хушки?
Даже беглый взгляд, брошенный на языческие верова­ния древних славян, заставляет нас сделать вывод, что в них отслоились религиозные представления, а следова­тельно, и идеология самых различных ступеней в разви­тии первобытного, доклассового общества.
Сохранялись следы фетишизма. Так, например, восточ­ные славяне почитали камни какой-либо необычной формы («жруще. .. камнем»).
Оставались пережитки тотемизма, веры в чудодей­ственную силу животных, от которых якобы вели проис­хождение те или иные родовые группы. Такими тоте­мами были змея, волк, медведь, кукушка, ворон. Вера в оборотней и переодевание в шкуры зверей (например, во время колядок) - пережиток тотемизма.
	227
Сохранялись пережитки древней магии. Всё вокруг себя славянин населял духами. Эти духи могли помогать или вредить человеку. Их надо было умилостивить, при­носить жертвы, совершать моления. Каждое явление при­роды, растение, животное одухотворялось, очеловечивалось.
Молились болотам и кладезям, водам и рощам, озё­рам и рекам, молились духам («бесам»), упырям и бере-гиням (русалкам), молились под овином, в священных рощах, у вод и т. д.
Все эти верования - остатки далёкой поры, пережитки седой древности.
С течением, времени верования древних славян преоб­разовывались, видоизменялись. В эпоху родового строя зарождается культ предков. Он появляется в связи с возникновением культа мёртвых, с представлением о том, что жизнь продолжается и после физической смерти. По­этому покойники могут помогать живущим (предки), мо­гут и вредить им (упыри и берегини). На более ранней стадии, когда «.. .бессилие дикаря в борьбе с природой порождает веру в богов, чертей, в чудеса и т. п.», нужно было озаботиться прежде всего умилостивлением злых духов, духов «чужих» покойников. Поэтому и появилась вера в упырей и берегинь.
С разрастанием и усилением родов и укреплением ро­довой организации на первое место выступает культ предков - Рода и Рожаниц, культ «навьев». Это был период патриархата.
По мере распадения родовой организации, возникнове­ния и укрепления моногамной семьи Род и Рожаницы, покровители рода (Род впоследствии носил иное назва­ние - Чур или Щур; откуда «чур меня», т. е. «чур, за­ступись за меня») в целом, отходят на второй план, о них забывают, и на первом плане выступают покрови­тели отдельных семей - домовые.
Древнеславянские берегини трансформируются в руса­лок. Русалки - души усопших людей. Лишь определён­ное время они живут в воде, в реках и колодцах, до Троицына дня, а после Троицы они переходят на землю и живут в лесах, на деревьях. Русалки иногда высту­пают под другим названием - вилы-
228
По покойникам устраиваются пиршества - тризны, справляется «навий день». Собираются всем родом и со­вершают пиршество. На могилы льют воду, мёд, кладут блины, яйца, выкрашенные кровью. Культ «навий» («навьев») связан с баней. Сюда приходят молиться пред­кам - «навьям», ожидая, что последние явятся мыться, сыплют пепел и по пеплу узнают, явились «навьи» или нет. Сюда же приносят вино, мясо, яйца, масло, сыр, «кроют хлеб» и съедают принесённое. Такие же моления и тризны устраивают Роду и Рожаницам. Такие тризны в честь предков, угощения и «навий» в форме братчин долгое время ещё существовали на Руси.
Молились в «решении», в «дрова», священным рощам и деревьям, вроде этого огромного дуба, который стоял на острове Григория на пути «из варяг в греки».
Молились у колодцев, родников, рек, озёр, у священ­ных камней и холмов, под овином огню-сварожичу. При­носили жертвы продуктами, курами, петухами, о чём свидетельствуют не только древнерусские, но и византий­ские и восточные источники (Лев Диакон, Константин Багрянородный и др.).
Священный огонь-сварожич, которому молились древ­ние славяне («кто под овином молится или во ржи», «огневи сварожицю молится», «иже молится огневи под овином», «огневи молятся, зовуще его сварожичемь», «короваи молят вилам, и огневи под овином»), связан с ог­нём, который сушит хлеб на корню или в овине и, не­сомненно, обусловлен земледельческим бытом. Не слу­чайно сварожичу-огню молятся «под овином» или «во ржи». Это земледельческий культ, связывающий огне­поклонство с почитанием солнца, культ, покоящийся на труде славянина-земледельца, ибо огонь небесный - солнце и огонь земной одинаково служат на благо че­ловека.
Культ воды, ярко выступающий в молениях у рек и источников, у озёр и кладезей, когда славянин «реку богыню нарицаеть», воды, которой приносят жертвы (кур, людей), которые «в водах потопляеми соуть», свиде­тельствует об олицетворении животворящей силы воды. «Ов требоу сътворити на стоуденьци, дьжда искы от него», - говорится в «Слове Григория Богослова», и это свидетельствует о земледельческом характере культа
229
воды. Древний славянин, умилостивляя влагу земную, рассчитывал на то, что на его поля изольётся влага не­бесная. Почитание воды и источников должно было спасти от засухи, вызвать дождь на его нивы.
Такой же производственный характер носил культ леса, культ деревьев. Так сложился земледельческий культ.
С этой земледельческой религией связаны и языческие праздники древней Руси.
Они отражают смену времён года и смену земледель­ческих работ.
За Корочуном, самым коротким днём года, наступают праздники, на которые перешло римское название «ко­ляды» (calendae). Остатки колядовых обрядов (вечеря среди снопов, куч хлебов, ворожба и пожелания урожая, приглашение мороза на кутю) говорят о земледельче­ском характере праздника. Приход весны связан с масле­ницей, с весенними праздниками («веснянками») и весен­ними играми. Они переходят в «зеленый праздник» - Троицу, когда весна встречается с летом. Это одновре­менно праздник расцветания природы, «русалья неделя», «навий день» (который, кстати, отмечается и в другое время, что говорит о наличии нескольких праздников предков, - то ли остаток нескольких видов этого культа, то ли рудимент различных племенных культов мёртвых). Летний поворот солнца - время максимального расцвета природы - связан с днём Купалы. В этот день соверша­лись обряды, долженствующие обеспечить плодородие и урожай, обряды, связанные с культом огня и солнца, с воскресением растительности. В древности на Купалу приносили в жертву девушку, которую топили в реке, затем её заменяла кукла («Купала», «Кострома», «Ярило», «Кострубник»).
Праздник Купалы  олицетворял возрождение духа  жи­вой, растительной природы, возрождение   самой   природы, от которой зависело   благополучие   земледельцев-славян. С  праздниками природы связывалась «гремяцкая неделя» день бога солнца и плодородия Ярило («всехсвятское за говенье» христианских времён), день Лады («Фомино вос­кресенье») и др.
Такова была религия древних славян, земледельцев-общинников, корни которой на протяжении столетий не могло выкорчевать христианство и вынуждено было пойти
230
на уступки язычеству, освящая древних богов и древние праздники.
Нам известны главные боги славян. Это прежде всего Сварог, бог неба, бог огня небесного. «Сын Сварогов еще есть Дажбог», т. е. солнце. Сварожичем был и огонь земной. Сварог - главный и, быть может, древний бог, функции которого с течением времени перешли к специа­лизированным божествам. Источником всего благополу­чия выступает бог солнца Дажбог, он же Хоре и, быть может, и Ярило. Богом молнии и грома был Перун, о ко­тором, как о божестве древних антов и славян, говорит ещё Прокопий. Богом ветра выступает Стрибог, сами ветры назывались «стрибожьими внуками». Волос, ско­тий бог, одновременно покровитель торговли, Симаргл и Мокошь - два божества, сущность которых остаётся неясной, загадочные Переплут, Дый, Троян, - таковы главные божества восточных славян.
Боги стихий, стоявшие как бы за явлениями природы,
свидетельствуют об обоготворении древними русскими
сил природы.	
При этом следует подчеркнуть многоплеменной ха­рактер древнерусской языческой религии. Наличие не­скольких наименований для бога солнца говорит о том, что отдельные группы племён каждая по-своему называла бога солнца и, быть может, по-своему поклонялась ему.
Многоплемённое происхождение славянских богов под­тверждается тем, что, например, Хоре несомненно не кто иной, как иранский «Хуршид» (солнце), а Мокошь - жен­ское божество восточнофинского происхождения.
С течением времени, по мере усложнения социальной жизни, боги стихий приобретают социальные функции. Перун становится дружинным богом, Волос - богом-покровителем торговли.
Издревле у славян существовали волхвы, носители на­родных религиозных представлений и таинственных зна­ний, заклинавшие и предсказывавшие, врачевавшие и ис­полнявшие различные религиозные обряды.
Древнерусские волхвы напоминали сибирских шаманов. Могла ли удовлетворять потребностям быстро разви­вающегося классового общества и государства такая ре­лигия, пёстрая, многослойная, отражающая в своих пред­ставлениях и обрядах различные этапы общественного
231
развития, разностадиальная и разноплемённая, религий, порождённая родовым обществом, первобытно общин­ными отношениями, религия, исполнители обрядов кото­рой не оторвались от рода, общины, семьи?
Конечно, нет.
Всё это заставило Владимира приняться за религиоз­ную реформу.
И на первом её этапе Владимир ограничился перестрой­кой языческой религии. Прежде всего Владимир превра­щает культ Перуна, бога грома и молний, дружинного бога, в культ всей земли русской. Он выносит его кумир из «двора теремного», где ему поклонялись дружинники, превратившие почитание его, бога древних антов, в свои, дружинный культ, а самого Перуна сделавши своим покро­вителем и заступником на небе, и ставит его «на холму вне двора теремного». Тут же воздвигнуты были кумиры «Хърса, Дажьбога, Стрибога, и Симарьгла, и Мокошь»
Так был создан пантеон  богов Владимира в Киеве.
Культ Перуна, становящегося богом всей Руси, рас­пространяется и на Новгород и на другие города Руси.
Свой княжеско-дружинный культ, культ Перуна, культ «Рюриковичей», Владимир превращал в религию всей земли Русской и этим самым облёк в религиозную ре­форму превращение власти великого князя Киевского из власти одного из «светлых великих князей», «иже суть под рукою его», в единственную на Руси подлинно госу­дарственную власть, великого князя всей русской земли, земли многоплемённой, обширной, могущественной.
Мы видим, таким образом, как в реформе языческой религии, проведённой Владимиром, отразились изменения, происшедшие в её государственном строе.
Была и вторая сторона языческой религиозной реформы Владимира. Пантеон его богов подчёркивал объединение под властью киевского князя славянских и неславянских племён Руси уже тем, что включал в свой состав боже­ства различных племён, носившие славянские (Дажьбог, Стрибог, Перун), иранские (Хоре, Симаргл) и финские (Мокошь) имена.
Казалось бы, Владимир достиг своей цели. На небе­сах восторжествовала система, установившаяся на земле
Пантеон - храм,  посвящённый всем богам.
232
и с небес благословившая дружинный культ, культ объ­единённой под властью великого князя Киевского полу­варварской-полуфеодальной знати единого Русского госу­дарства.
Но проходит немного времени, всего-навсего не­сколько лет, и на Руси утверждается христианская вера по византийскому обряду.
Чем объяснить такой крутой перелом? Почему Владимир остался    неудовлетворённым    своей так недавно проведённой религиозной реформой?
Почему понадобилось сделать христианство господ­ствующей религией на Руси?
Есть одна особенность языческой реформы Владимира: она была  национальной,  русской,  национальной,  конечно, в том смысле  этого слова, в котором   понятие   «нацио­нальная» может быть применимо по отношению к древней Руси. Она не ставила Русь, хотя бы даже относительно, в какую-либо зависимость от другой страны. Для системы религиозных    преобразований, отражающих изменения во внутренней жизни страны, казалось бы, достаточно было  трансформировать старую языческую религию. Для укреп- ления международного положения Руси было необходимо  более решительное преобразование  и  включение   Руси  в религиозную систему одного из центров тогдашнего циви­лизованного мира.
Но в самом ли деле пантеон богов Владимира, его ре­
лигиозная реформа могли удовлетворить требованиям за­
рождающегося и крепнущего классового общества? Нет.
Она всё же была паллиативом, полумерой и только полу­
мерой.	
 При сохранении языческой религии вообще, а с ней
вместе языческого многобожия, трудно было добиться
распространения культа того пантеона, который создал
Владимир. Оставалось множество языческих богов и
божков, т. е. та самая религиозная пестрота, ликвидиро­
вать которую стремился своей реформой Владимир.
Нужны были решительные меры по искоренению языче­
ства вообще, всех языческих ботов вообще, так как
только таким путём можно было добиться религиозного
единообразия. Следовательно, нужна была новая религия.
Старая языческая религия, отражающая, правда, раз­
личные стадии общественного развития, но порождённая
233
всё же доклассовым обществом, во веем абсолютно со­храняла пережитки первобытно-общинного равенства и не годилась для освящения классового общества. Всеми своими богами, всеми верованиями и религиозными об­рядами она уходила в род; общину и уж по этому одному не могла удовлетворить запросам оформляю­щегося из варварской знати господствующего класса феодалов.
Нужны были новые представления о мире, мироздании, о морали, этике, праве и т. д., соответствующие измене­ниям, происшедшим в стране. Старая языческая религия не могла их дать, так как все её представления о мире зиждились на идеологии доклассового общества. Языческие кудесники и волхвы, не говоря уже о веду­нах, знахарях, ведьмах, были тесно связаны всё с тем же родом, общиной. Не случайно именно они выступают впоследствии руководителями восстаний смердов, так на­зываемых «восстаний волхвов», так как языческая рели­гия, за которую они боролись с христианством, была сим­волом уходящего в прошлое общинного строя, родового быта, одинаково близкого и им и смердам.
Служители культа должны были сплотиться в мощную организацию и стать верными помощниками феодализирующейся знати, слиться с нею, чего языческие волхвы сделать не могли, ибо в их распоряжении такой органи­зации не было. И с принятием христианства они оказа­лись за бортом истории, так как в распоряжении пра­вославной церкви была мощная организация духовен­ства. Всё это, обусловленное внутренним развитием Руси, со всей очевидностью показало, что реформа язы­ческой религии, проведённая Владимиром, не достигла своей цели. Нужны были новое содержание и новые формы религии. 
Успехи же Руси на международной арене и её потреб­ности и претензии, на которые она имела достаточно прав и все основания, с не меньшей силой толкали её по этому же пути. Казалось бы, принятие религии извне, чужой и мало известной народу, могло привести не только к идео­логическому, но и политическому подчинению Руси той державе, религию, которой заимствовала бы Русь. Такая угроза существовала. Но Русь, русский народ оказались, как это мы увидим ниже, настолько сильны, настолько

мощной и  многообразной была  русская   народная   куль тура, что византийское православие на русской почве при­обрело  особенный характер,  было   амальгамировано  язы­чеством, окрасилось в русские тона, приобрело националь­ный характер.
Недостаточность проведённой реформы языческой рели­гии, необходимость кардинального' решения вопроса о ре­лигиозной оболочке новой идеологии, идеологии склады­вающегося феодального общества и государства - всё это Владимиром было осознано задолго до того, как со­стоялось официальное крещение Руси.
Перед ним встал вопрос: с кем итти, какую религию за­имствовать, сделать господствующей на земле Русской? У кого и как заимствовать ту оболочку, в которую должна была облечься идеология нового общества?
Было несколько путей. Итти с Хазарией,   заимствовать  иудейскую веру? Но престиж   разбитой Святославом   Хазарии пал очень низко. Её, собственно   говоря,  уже   не было.  Итти   с  мусульманским   Востоком?   Но  Русь  была  всё же далека по своей культуре от государств, где гос­подствовал ислам.  Гораздо теснее   была   связь   Руси   с христианским миром.
Христианство проникало на Русь из Хазарии. Шло оно
и другим путём, с ЗападаД Достаточно указать на посоль­
ства Ольги и Ярополка к Оттону, приём Ярополком по­
слов из Рима, от папы, отметить некоторые особенности
русской православной церкви, сближающие её с западно-
христианской (имена святых Капута, Албана, Олафа, Вой-
теха, Людмилы, мощи Климента в Киеве, праздник Ни­
колы вешнего	
Но главным источником христианства была Византия.
Мы уже говорили о христианстве и христианах на Руси до Владимира. (Почему же оно тогда ещё не стало гос­подствующей религией?
Потому что только к концу X в. Русь оказалась в ре­зультате внутреннего  своего развития подготовленной к принятию христианства.
И принимает Русь христианство по восточному, визан­тийскому, обряду потому, что обе страны, Русь и Визан­тия, были издавна связаны друг с другом.
Древние торговые, культурные и политические связи сделали своё дело: Русь приняла религию феодальной
235
Византии «Религия и цивилизация России - византий­ского происхождения».  По самой своей форме визан­тийское православие было наиболее приемлемой для Руси религией: его монотеизм (единобожие) был очень усло­вен, почитание многочисленных святых и иконопочитание облегчало замену языческих богов, самая пышность ви­зантийского богослужебного ритуала чрезвычайно импо­нировала вкусам падкой до роскоши княжеско-дружиннои среды Киевской Руси.
Принятие христианства как государственной религии обросло позднее домыслами, легендами и т. д. Появился знаменитый рассказ об «испытании вер», о посольствах Владимира. Дата и место крещения Владимира разными источниками даются по-разному (987, 988, 989 гг., до и после похода на Корсунь, место крещения: Корсунь, Киев, Василев). Известия летописей, «житий Владимира», греческих и арабских источников (Кедрин, Зонара, Яхья-ибн-Сауда, Аль-Мекин) противоречивы и сбивчивы. Ана­лизируя все эти источники, сравнивая их и сопоставляя, мы все же можем выяснить некоторые подробности при­нятия Русью христианства. Оно оказывается связанным с международной обстановкой.
В 986 г. болгары во главе с Самуилом разбили визан­тийского императора Василия II Болгаробойцу. В это же время подавивший восстание Варды Склира византийский полководец Варда Фока объявил себя императором и двинулся из Малой Азии на Константинополь. Василий II и его брат Константин попросили у Владимира помощи Владимир охотно согласился; был заключён договор, по которому русский князь оказывал военную помощь визан­тийским императорам в их борьбе против мятежного Варды Фоки, а за это Византия должна была приобщить Русь к христианству и, кроме того, женой Владимира должна была стать «порфирородная» сестра императоров Анна. Это была большая дипломатическая победа Влади­мира, свидетельство слабости Византии, могущества Руси и успеха русского князя. Получить в жёны «порфирород­ную» византийскую царевну - это большая честь для «могущественного правителя Севера» - Владимира, честь, в которой незадолго до этого было отказано германскому
К. Маркс и Ф  Энгельс, Соч., т   IX, стр. 439
236
императору  Оттону.   Кроме   того,   Владимир  получил   ви­зантийский придворный чин стольника.
Русь должна была стать христианской державой
Это обстоятельство имело двоякий характер. С одной стороны, император таким путем (что вообще чрезвычайно характерно для Византии) пытался распространить вместе с религией церковное влияние на Русь, а  следовательно (что не разделялось в византийской практике, влияние политическое. С другой же стороны, способствуя превра­щению Руси в христианскую державу, Византия тем са­мым объективно вводила её в ряды цивилизованных хри­стианских государств Европы и укрепляла её междуна­родное положение.
Летом 988 г. шеститысячный русский отряд был уже в Византии и сражался в войсках Василия.
В боях у Хризополя и Абидоса русский отряд совмест­но с византийскими войсками разбил мятежные войска. Отвлекаясь несколько в сторону, отметим, что этот по­стоянно пополняемый русский отряд сражался в Север­ной Сирии у Химса (999 г.), у Эрзерума, в Таронском округе (1000 г.), в Италии при Каннах (1019 г.), в Си­цилии и Апулии (1038-1042 гг.), при Шегфе, у Эрзерума (1031 г.), под Пергри (1033 г.), в Пелагонии (1016 г.) и т д. Всюду сверкал русский меч и всюду покрывалось славой русское оружие.
Вернёмся к вопросу об обстоятельствах крещения Руси. Характерно отметить, что во времена летописца суще­ствовало несколько версий крещения самого Владимира
Во времена летописца одни говорили, что Владимир крестился в Киеве, другие называли местом его крещения Василев; одни полагали, что Владимир принял крещение на Днепре, другие - на Почайне, а «.. .друзии же инако скажють. .».
В ряде источников говорится о том, ч о Владимир кре­стился в Корсуне (Херсонесе) после взятия им города. Эта сбивчивость объясняется сознательным стремлением греческого духовенства на Руси в XI в., в руках кото­рого чаще всего находилось летописание, приписать Ви­зантии решающую роль в деле крещения киевского князя
Но анализ и сличение русских, византийских и восточ­ных источников дают возможность сделать вывод, что Владимир крестился на Руси, в Киеве, и сразу же после
237
Заключения им соглашения с Василием  о помощи, же­нитьбе и крещении, т. е. в конце 987 г. Когда Владимир ходил на Корсунь, он был уже христианином.
Но почему Владимир, только что заключивший согла­шение с Василием «о сватовстве и женитьбе», вдруг вне­запно нападает на крымские владения своего шурина?
Нет никакого сомнения в том, что поход Владимира на Корсунь был вызван тем, что Русь, выполнив свои обя­зательства по договору с Василием, ожидала того же от Византии. Последняя же, получив шеститысячный русский отряд, не торопилась осуществить договор: выдавать за­муж за «варвара» «порфирородную» Василий всё же не хотел.
В 988 г. Владимир «к порогам ходи», очевидно, поджи­дая там, в самом опасном месте днепровского пути, по­сольство императора и Анну, но вернулся обратно с го­речью и разочарованием. Из Царьграда никто не приехал. Тогда Владимир решает силой оружия заставить импера­тора выполнить свое обязательство, и весной 989 г. рус­ские ладьи, спустившись по Днепру, пристали к Херсонесу.
Началась осада. Русские насыпали перед стенами го­рода земляной вал («приспу»), для того чтобы по нему ворваться в город. Корсунцы же «крадуше сыпленную перьсть» и относили к себе в город, ссыпая землю «приспы» «посреде града». Осада затягивалась. Но неда­ром ещё со времён Игоря, а быть может, и ранее рус­ское влияние распространилось на Крым.
В осаждённом Херсонесе нашлись люди, которые по­могли Владимиру.
Корсунянин Анастас (вариант - варяг Ждьберн) стре­лой, пущенной в лагерь Владимира, сообщил ему, где пролегает водопровод, снабжающий осаждённый город водой.
Корсунь был взят.
Владимир посылает гонцов к Василию и Константину, угрожая им походом на Царьград, если они не выполнят своего обещания.
Угроза была реальной. Увидеть под стенами Византии русское войско не входило в расчёты императора. Приш­лось выполнять условия договора с Владимиром, сумев­шим мечом добиться восстановления своих попранных прав.
238
   В Корсунь прибыла Анна. Отдав Корсунь Василию «за
 вено...  царицы деля»,  Владимир  с  Анной,   Анастасом   и
«попы Корсуньски», взяв мощи святых Климента и Фифа,
 церковные сосуды, иконы, «ида  (идолы. - В. М.)   медяны  две капищи, и 4 кони медяны»,  возвращается в Киев.      Приходил конец языческим богам.  Рассыпался  пантеон богов   Владимира.    Свергнуты    были   кумиры   Перуна   в Киеве  и  Новгороде. Владимир повелел каменных идолов «исещи, а другая  (деревянные. - В. М.)  огневи предати». «Посемь   же   Владимир   посла по всему граду, глаголя: аще  не   обрящеться   кто   заутра   на   реце,   богат  ли  или убог, или  нищь, ли работник, противен  мне да будеть».
Новую веру, как мы видим, вводили силой: «Аще кто не обрящется на реце, будет повинен и противен и име­ния лишен будет, а сам казнь да примет».
Городской люд крестили, «заганивая в реку их, аки стада», так что «аще кто и не любовно, но и страхом по­велевавшего крещахуся».
На Руси учреждаются три епископии: Киевская, Новго­родская и Белгородская.
На том месте, где стоял идол Перуна, Владимир строит церковь святого Василия, имя же Василия Владимир по­лучил по крещению
Вслед за тем была воздвигнута каменная церковь Бо­городицы, так называемая Десятинная церковь.
Десятинной церкви он дал «от именья своего и от град своих десятую часть». Отсюда и её название.
Вскоре была заложена церковь Преображения в Василёве.
Киевским епископом стал корсунянин Анастас; новго­родским - Иоанн Корсунянин. Владимир даёт церкви пер­вый церковный устав. Дела по преступлениям против церкви и дела семейного характера были переданы цер­ковному суду. Ряд категорий населения, так называемые «церковные люди» (духовенство, служители при церквах, лекари и т. д.) были изъяты из ведения княжеского суда и переданы церкви.
Так было создано вслед за церковной организацией церковное законодательство, появились «церковные люди», установлены были доходы церкви. Церковь сли­валась с государством, верой и правдой служила князю.
Так христианство по восточному, греческому обряду стало господствующей религией на Руси.
239
Какое же значение имело   принятие   Русью   христианства?
Владимир, обращая русский народ в христианскую веру, ставил своей задачей укрепить на Руси идеологию, соответствующую прогрессивному развитию древнерус­ского общества, идущего по пути феодализма. Этого он добился. Добился того, чего не могла достичь любая ре­форма старой языческой религии. Крещение ускорило консолидацию феодальных порядков на Руси.
Церковь боролась с пережитками родового строя до-моногамной семьёй, левиратом, патриархальным браком, многоженством, когда многие «без стыда и без страху две жены имеють», наличием наряду с «водимыми», за­конными жёнами наложниц («аще две жены кто водит»), умыканьем («аще кто умчит девку»), с кровной местью. Церковь боролась с рабством. Она осуждала тех, кто продаёт рабов в «поганыя», спекулирует рабами и т. п.
Таким образом, церковь способствовала укреплению но­вых, более прогрессивных феодальных отношений.
Принятие христианства имело огромное значение в раз­витии русской материальной и духовной культуры^ о чём речь будет ниже.
   Нам   кажется   необходимым   поставить другой  вопрос: какой характер носило христианство на Руси времён Вла-димира?
Гимном радости, необычайной жизнерадостностью и оптимизмом звучат воспоминания о Владимире.
Прославляя «похвалами великая и дивная сотворив­шего нашего учителя и наставника, великого кагана нашея земли, Владимира», митрополит Илларион, современ­ник Ярослава Мудрого, восклицает: «Кого бо тако бог любит, яко же ны возлюбил есть? Кого тако почел есть, яко же ны прославил есть и вознесл? Никого же».
Ему, Владимиру, великому кагану, поют славу русские люди, ему, который «колико добра сотвори Руссьтей зем­ли, крестив ю». «Сего бо память держат русьтии люди, поминающе святое крещение». Его, Владимира, чтут и к нему обращают свои взоры «новые людье» - христиане.
Идущие от времён Владимира представления о мире, о боге, о христианстве, о людях, о Руси, отразившиеся в древнейших источниках (летописи, «Житиях Владимира», «Памяти о Похвале», «Слове о законе и благодати»,
«Толковой Палее»), чужды монашеского аскетизма и от­рицания мира, сует «мирской» жизни, земных страстей.
Всё это является полной противоположностью тому, что характеризовало собой византийскую церковь, про­никнутую мрачным духом монашества, аскетизмом, уны­нием, запретами, строгими требованиями лишений и по­стов. На Руси же монашества ещё не было. Оно возник­ло только при Ярославе. Монахи не играли никакой роли в крещении Руси. Не были монахами и русские епископы. Они все были представителями церкви, а не монастыря, белого, а н.е чёрного духовенства. Русские князья и бояре были чужды монашества, не принимали предсмертного по­стрига ц были убеждены в том - и в этом их укрепляла древнерусская книжность, - что стать святым нужно и возможно, не уходя от мира, а оставаясь в нём.
«Новые людье» - русские были уверены в том, что, крестившись, они уже получили «спасение», и в этом одна из причин религиозного оптимизма древней Руси. Рели­гиозный оптимизм предполагал, что путь к «спасению» не в покаянии, не в постах и лишениях, а в самом крещении, причём главной «заповедью» является милостыня, кото­рой приписывается «спасающая» сила, едва ли не боль­шая, чем всякого рода «таинства». Поэтому древнерус­ское христианство проникнуто необычайной жизнерадост­ностью, а его практика сводилась к милостыне для бед­ных и к участию в пирах, проникнутых чувством радости и любви, примиряющих «радость веры» «новых людей» - христиан, крещением добившихся «спасения», с «радостью жизни», характерной для варварского общества, где, правда, уже начинают зарождаться тяжёлые формы гос­подства и подчинения, а с ними вместе эксплоатация и гнёт, но где всё же сохраняются следы первобытно-об­щинного равенства, патриархальных взаимоотношений между «лучшими мужами» и «простой чадью», «сельским людьем», где сохраняются ещё пережитки былой незави­симости общинника, того варварского общества, которое овеяно славой бесчисленных войн и побед, сделавших Русь «ведомой и слышимой. . . всеми концы земля».
В этой связи несколько слов о пирах и милостыне. Пиры - явление, уходящее в языческую древность. Они восходят к религиозным обрядам седой старины, когда устраивали пиры в честь мёртвых (моления в банях «на-


вьям» и трапезы Роду и Рожаницам). Постепенно, с вы­делением господствующей богатой знати, эта последняя устраивает пиры всем своим сородичам, потомкам одних и тех же свято почитавшихся предков. Всё это подчёрки­вает благотворительность богатых, их влияние и значение
Эти пиры отнюдь не для избранных. Нет, они устраи­ваются для всех, званых и незваных, как символ щед­рости и влияния. Пир одновременно и жертва, и моление, и милостыня.
В этой своей сущности древнерусские языческие пиры и были освящены христианской церковью. И любовь «ла­скового» Владимира к пирам проистекала не от того, что «Руси есть веселие пити», или, вернее, не только от этого, что было пережитком старинных обычаев, а прежде всего была обусловлена политической жизнью новообращённой Руси.
Пиры Владимира были местом встреч былинных бога­тырей, где они вспоминали о своих подвигах и откуда они направлялись их совершать; местом встреч летописных «старцев градских», «старейшин», т. е. «земской» знати, с боярами и градинами, т. е. княжой дружиной, княжими мужами; местом встреч, где выковывалась основа их тес­ного слияния и взаимопоглощения. Но они же, эти пиры «ласкового» князя Владимира, преследуют и другую цель В такой форме Владимир выполнял главную заповедь своего оптимистического христианства, а именно - «тво­рил» милостыню. Вот поэтому-то, «варя 300 провар меду» и собирая бояр, посадников и старейшин, он не забывает «люди многие» и «раздан убогым 300 гривен». Вот по­чему он «повеле всякому нищему и убогому приходити на двор княжь, и взимати всяку потребу, питье и яденье, и от скотьниць кунами», пристроил около княжеского двора столы, на которых лежали хлеб, мясо, рыба, овощи, стояли в кадках мёд и квас, велел развозить по городу для больных, немощных и нищих всякие продукты и раздавать их «на потребу». Всю неделю была открыта княжеская гридница, где пили и ели бояре и гридьба, сотские и десятские и всякие «нарочитые мужи».
Так понимал свою обязанность по отношению к новой религии Владимир, и это продолжало традиции языческих пиров и способствовало росту его популярности, укрепле­нию его авторитета. «Ласковый» князь Владимир русских
243
летописей, «щедрый конунг Вальдамар» скандинавский саг, совершая милостыню, по-своему служил своему хри­стианскому богу. И заменивший на княжеских пирах волхва и скомороха священник вынужден был санкциони­ровать полуязыческий-полухристианский обряд, так как он не расходился с христианской догмой.
Даже нерасположенный к Владимиру Титмар Мерзе-бургский отмечает, что Владимир «очистил себя от пятна прошедшего раздачею щедрой милостыни», выкупал плен-ных и кормил их.
Влияние Владимира росло. Он, «равноапостольный», насадивший на Руси христианство, просвещение, «книж­ность», был одновременно князем-«милостником», «ласко­вым» князем, широко раздававшим милостыню и пировав­шим не только со своей дружиной, но и с «люди многы». И таким вошёл он в русский народный эпос и в древней­шие произведения русской книжности. Что делает былин­ный князь Владимир? Пирует, гуляет в стольном граде своём Киеве. Рекой льётся вино, звучат речи, поют за­стольные песни, рокочут струны под пальцами баяна, «со­ловья старого времени», «Велесова внука». Поют гусли о «делах давно минувших дней», и первые историки-гус­ляры слагают свой сказ о богатырских делах русских ви­тязей, о «старых» князьях. Тут - гридьба и бояре, старцы градские и нарочитая чадь. Все они - «нэвии людье христианьстии». А с ними рядом - сменивший волхва свя­щенник. И это не разгул, не пьянство, не разврат-хри­стианская церковь борется с такими пирами; это мило­стыня и жертва, обряд и политическое собрание од­новременно. Таковы пиры «великого кагана» земли рус­ской, Владимира, «равноапостольного» и «ласкового» Владимира Красное Солнышко. Чем же объяснить этот ре­лигиозный оптимизм, жизнерадостный, «мирской», реали­стический характер древнерусского христианства времён Владимира? Чем объяснить, что, заимствовав у Византии религию, Русь не перенесла в свою идеологию ни аске­тизм, ни монашество, ни все эти запреты, лишения, посты, мрачность и уход от мира?
Причина религиозного оптимизма лежит в самой Руси. Русь с невероятной силой рвалась вперёд, и ничто и ни­кто не мог остановить её победного марша. Сознание гордости за свою страну, за её дела пронизывает древне-
русскую литературу. Русь быстро шла вперёд по пути прогресса. Она была богата и сильна. Её общественная, культурная и государственная жизнь быстро развивалась. Русь буквально во всём шла от успеха к успеху, от победы к победе. Она была полна сил. И в то же самое время она ещё сохраняла лучшие черты эпохи военной демократии. Тяжкий феодальный гнёт ляжет на плечи на­родных масс только спустя некоторое время. Основная масса «людья» земли Русской ещё свободна, ещё не успе­ла превратиться в закупов и холопов, рядовичей и изгоев, в разного рода челядь княжеского, монастырского и боярского хозяйства. Они - подданные, а не рабы, они - «вой», а не вооружённые холопы, они - совладельцы об­щинных земель и угодий, а не безземельные рабы, они - свободные, а не «челядь невольная», они - истцы и от­ветчики перед судом, а не бесправная масса крепостных. Поэтому в памяти народа образ Владимира приобретает черты скорее вождя дружины патриархальных времён, чем крепостника-князя. Русь сознаёт эту свою силу, эти свои качества и вливает в заимствованную извне религию све­жую, бодрую, жизнерадостную струю, приспосабливает ее к своим русским условиям, руссифицирует византийское христианство, наделяет его чисто русскими чертами.
Владимир «повеле рубити церкви и поставляти по ме­стам, идеже стояху кумиры», и «куда же древле погании жряху бесом на горах, туда же ныне церкви стоят злато-верхия». Всё это так, но Перун превратился в святого Илью, а его «гремяцкая неделя» - в «святую неделю», Волос стал святым Власием, покровителем скота, Лада стала Параскевой Пятницей и день её праздника закре­пился за пятницей. Праздник Ярилы стал «всехсвятским заговеньем». Освящены были Купала и Троица, масленица и «навий день», ставший «родительской неделей», свя точные гаданья, свадебные и погребальные обряды и т. д. и т. п.
Даже не касаясь невероятно живучих остатков языче­ства, мы должны, исходя из приведённых выше примеров, сделать вывод о своеобразном «обрусении» на русской почве византийского христианства, происходившем в форме его объязычивания и установления религиозного синкретизма, что свидетельствует об огромной внутрен­ней силе Руси, её неисчерпаемой способности! к погло­щению и приспосабливанию к своим условиям и особен-
244
ностям всего иноземного, способности к ассимиляции, при которой своё, русское, правда, трансформируясь, остаётся, а чужое поглощается своим, национальным. -
Отчасти всё указанное объясняется и тем, что визан­тийская церковь была более терпимой, чем западная, ка­толическая. Принятием именно византийского, а не за­падного христианства Русь выиграла, так как греческая церковь оставила в качестве языка богослужений и пись­менности древне-церковно-славянский язык, близкий рус­скому народному языку, а не ввела непонятный массам греческий, как это сделал католицизм, закрепив за мёрт­вым латинским языком его значение языка церкви, науки и письменности. Поэтому на Руси не было такого разрыва между языком церкви и книги и языком народа, как в Западной Европе, в странах католического средневе­ковья.
Она допустила объязычивание, т. е. обрусение христиан­ства, сделав этим самым христианскую религию доступ­ной, понятной и приемлемой населению древней Руси.
Всё это превратило русскую христианскую церковь в на­циональное учреждение. Она стала орудием русской на­циональной политики. Поэтому-то принятие христианства Русью, несмотря на неоднократные попытки Византии, не привело к политическому подчинению Руси. Наоборот, русская церковь вскоре добилась известной самостоятель­ности от византийского патриарха.
И во всём этом мы усматриваем особый характер хри­стианства на Руси, его прогрессивное значение, его осо­бенности, обусловленные древнерусской жизнью.
Вот почему греческие священники, жившие и действо­вавшие на Руси, не могли простить Владимиру его свое­образных представлений о христианстве, и этим-То' объяс­няется странное на первый взгляд умолчание летописи о деятельности Владимира после крещения.
Зато народ правильно оценил дела своего «ласкового» князя и в былинах и сказаниях пронёс его память через века.
Говоря о крещении Руси, нужно одновременно учиты­вать и вторую его сторону - укрепление феодальных от­ношений и княжеской власти. Церковь сама становилась крупным феодалом. Она обладала землями, на которых сидели и работали на пользу церкви всевозможного рода
«церковные люди" (прощенники, задушные люди и дру­гие «Церковного устава» Владимира). В её пользу Вла­димир дал «десятину по всей Русской земли в всех гра­дах» с княжих доходов, с суда и торга. Церковь доби­вается иммунитета, и княжеские «мужи» не «вступаются» «ни в люди церковные, ни в люди их».
Феодальная церковь освящала феодальные порядки, так как «церковь являлась наивысшим обобщением и санк­цией существующего феодального строя». 
Церковь проповедывала извечность деления на господ и рабов и требовала подчинения последних первым. «Рабы да повинуются господину своему», - проповедывалось в церкви. Церковь требовала смирения, обещая за кротость блаженство рая, а за строптивость угрожая му­ками ада. Проповедью, что у бедного отнимется, а бога­тому придается, она подчёркивала извечное деление на богатых и бедных, и эта проповедь, распространяемая с амвонов пышных, поражавших своим великолепием умы русской «простой чади» православных церквей, достигала определённых результатов. Она укрепляла авторитет древ­нерусских «господ» в глазах их «рабов», авторитет бога­тых в глазах бедных.
Церковь укрепляла власть князя и его авторитет. «Вся­кая душа властям предержащим пусть повинуется, - ибо нет власти аще не от бога», - заявляла церковь.
Князь - помазанник божий, наместник бога на земле. Его власть имеет божественный характер. На князе - «всемилостивое око благого бога».
Обращаясь к памяти Владимира, митрополит Илларион говорил: «Сын твой Георгий... его же сотвори господь наместника по тебе твоему владычеству».
Светская и духовная власть переплетаются. Тот же митрополит Илларион заявляет о Владимире: «понеже бо благоверие его с властью сопряжено».
Компетенция князя необычайно расширялась. Его дела благословляются самим богом. «Ты поставлен еси, - го­ворят епископы Владимиру, - от бога на казнь злым, а добрым на милование». Естественно, что христианская религия на Руси распространяется прежде всего среди общественной верхушки. Её колыбелью были княжеский
1 К   Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. VIII, стр.  128.
216
двор и терем, княжеские хоромы и гридницы. И первыми христианами были не «сельские люди» по весям и не «простая чадь» по градам, а прежде всего княжие «мужи» всех рангов и «старейшины градские», «нарочи­тая чадь».
Христианская мораль сливается с моралью феодализирующейся дружины.
Воинство «о Христе» сливается с воинством дружинно-феодальным, и из теремных дворов, из княжеских се­ней христианство лишь с течением времени перейдёт в народ и завоюет его для церкви.
А пока что, первое время, христианство укрепляется не среди народа (народ долго оставался, даже будучи формально крещёным, по сути дела язычником, что от­нюдь не умаляет достоинств русского народа), а среди господствующей верхушки, всё теснее и теснее сплачи­вающейся вокруг князя.
Так Владимир при помощи церкви укрепил свою власть и «сочетал теократический деспотизм порфирородных с военным счастьем северного завоевателя и стал одновре­менно государем своих подданных на земле и их покро­вителем и заступником на небе» (К- Маркс).
Христианство распространялось прежде всего среди господствующей верхушки Народные массы и в градах и, ещё в большей степени; в весях дояго ещё придержи­вались язычества.
На Руси установился религиозный синкретизм. Процесс христианизации растянулся на десятилетия, даже на сто­летия.
Народная масса долго ещё предпочитала Дажьбога и Хорса христианским святым, а волхва священникам. Ещё во времена митрополита Иллариона его христианская паст­ва была лишь «малым стадом».
Многочисленные проповеди и обличения XI-XII вв. и даже более поздних времён пестрят упоминаниями о том, как новообращённые христиане молятся в священных рощах, во ржи, у священных деревьев, источников, рек и кладезей, поклоняются огню-сварожичю, чтут Рода и Рожаниц, вил и русалок, справляют «навий день», чтут Хорса и Дажьбога, Стрибога и Волоса, поют, пляшут и играют в дни своих древних языческих праздников, коля-
247
дуют и гадают,  приносят жертвы   и умыкают  невест  на игрищах.
Во времена  Владимира  только   среднее   Приднепровье было очагом христианства, да и то наши источники свя­зывают укрепление христианства с именем Ярослава.   Принятие христианства  укрепило  международное положение Руси. Трижды Владимир принимал послов римско- го папы  (989, 991,  1000 гг.), дважды посылал своих по-     слов в Рим  (994, 1001 гг.). В Киев приходили посланцы чешского и венгерского королей, и   Владимир,   «живя   с князи околними миромь, с Болеславом Лядским, и с Сте­фаном Угрьскимь, и с Андрехом Чешьскымь...».
Дипломатические сношения установили   связи Руси   со Швецией и Норвегией, Польшей и Венгрией, Чехией, Византией, римским папой и германским императором.
Интересно отметить то обстоятельство, что папа Силь­вестр II, направивший в 1000 г. своё посольство на Русь, был учителем Отгона III, родного племянника Анны, жены Владимира (его мать была сестрой Анны). Сын Владимира Святополк был женат на дочери польского короля Болеслава. Сам Владимир через своих жён был связан с Чехией, Болгарией и Византией, Болеслав Поль­ский сватался за дочь Владимира Предславу. Устанавли­вались брачные связи между киевской княжеской дина­стией и правителями различных европейских государств, ставшие залогом дипломатических сношений, торговых и культурных связей и влияний.
Эти связи, прочно включавшие Русь в семью пере­довых и могущественных христианских государств Евро­пы, сами были следствием принятия христианства.
Политические связи не могли бы быть скреплены брач­ными союзами, если бы киевские князья и княжны были язычниками.
Всё сказанное становится тем более понятным, если мы учтём, что только в середине XI в. происходит окон­чательный разрыв между двумя церквами - восточной и западной.
Этим мы заканчиваем вопрос о принятии христианства и о значении крещения Руси.
В общественной жизни Руси происходят большие сдвиги.
Владимир попрежнему окружён дружиной. С ней он «думая о строи земденем, и о ратех. и о уставе земле-
248
нем». Он любит и ценит дружину. Когда дружинники За­роптали, жалуясь на то, что они едят деревянными, а не серебряными ложками, Владимир «повеле исковати лжице сребрены, ясти дружине, рек сице: яко сребром и златом не имам налести дружины, а дружиною налезу сребро и злато, якоже дед мой и отец доискася дружиною злата и сребра».
Но дружина меняет свой характер. Она пополняется за счёт «нарочитой чади» «старцев», и «старейшин град­ских» и всё больше и больше смыкается с ними, оседая на землю в своих «огнищах», хоромах, в городах и весях. Всё большее и большее значение приобретает княже­ская администрация. Выросшие из родового строя органы власти окняжаются и превращаются в орудие княжеского управления. Тысяцкие, сотские, десятские превращаются в княжих «мужей», тогда как раньше они возглавляли древнеславянскую городскую десятичную войсковую орга­низацию. Теперь они становятся агентами княжеской администрации, и их активное участие в пирах Влади­мира, носивших, как мы уже видели, политический харак­тер и преследовавших определённую цель, свидетель­ствует о новых целях, которые перед ними поставило историческое развитие Киевской державы. Они умиротво­ряют всякую «встань», помогают данщикам и вирникам собирать дани и виры, следят за торгом, выполняют раз­личные судебные и административные функции. Тысяцкие же всё более и более закрепляют за собой военные функ­ции. '
 Княжеская   администрация  отодвигает на   задний  план
(сколок племенных собраний - вечевые сходы.
    Русь  объединена   под  властью   одной  династии,   члены
(которой сидят, окружённые «отней» дружиной, по её об-
ластям.  Киевская держава  сформировалась.   Но  сыновья
Владимира стремятся выйти №3 подчинения отца и не для
того, чтобы  сформировать  свои уделы-княжества,   а   для
того,  чтобы   «принять»  всю  власть   над   русской   землёй.
 Их неповиновение - не  результат  тенденции   к   феодаль-
 ному раздроблению  земли,   а  к тому  же   «одиначеству»,
которое  характеризовало   собой   стремления   «прадеды   и
деды».	
В   этой   связи   и   следует  рассматривать   столкновения Владимира со Святополком и Ярославом.
249

Ё первом случае, правда, дело осложняется стремле­нием польского короля Болеслава к интервенции. Святополк, пасынок Владимира, был женат на дочери польского короля Болеслава Храброго.
Это было время быстрого роста- могущества Польши, стремившейся отбить присоединённые Владимиром рус­ские «Червенские грады». И в планах Болеслава в этом отношении женитьба 'Святополка на его дочери играла немаловажную роль. Вместе с дочерью польского короля приехал на Русь Колобрежский католический епископ Рейнберн, родом немец. Действуя через них, Болеславу удалось втянуть в свои сети Святополка. Сидевший в Гурове, вдали от Киева, Святополк, естественно, имел основания быть недовольным и ожидать лучшего.
Рейнберн умело использовал недовольство Святополка, очевидно, знавшего, что Владимир приблизил к себе Бо­риса, готовя его в свои преемники, и натравливая па­сынка на отчима.
Владимир узнал о заговоре Болеслава - Рейнберна - Святополка, и, по свидетельству Титмара Мерзебургского, Святополк, его жена и Рейнберн были арестованы и за­ключены в темницу. Рейнберн вскоре умер в заключении, а Святополк с женой были переведены под надзор Вла­димира в Вышгород.
Все эти события  произошли незадолго до   1013 г.
Узнав о провале своих планов на Руси, Болеслав за­ключает договор с германским императором и в 1013 г. со вспомогательным войском из немцев и печенегов идёт походом на Русь, пытаясь отомстить Владимиру за расправу со Святополком и своей дочерью и, попутно, захва­тить «Червенские грады» и русские земли в Прикарпатье.
Поход был неудачен. Болеславу, правда, удалось втор­гнуться в западнорусские земли, но вскоре печенеги отка­зались ему повиноваться. Болеслав приказал их перебить, но всё же вынужден был вернуться обратно.
Интервенция «ляхов» на этот раз сорвалась.
Иной характер носило выступление Ярослава. В бога­том, многолюдном Новгороде, втором после Киева городе Руси, давно уже зрели тенденции, ведущие к установле­нию известной независимости от Киева.
И, опираясь на многочисленную варяжскую наёмную вольницу («варязи бяху мнози у Ярослава...»), резиден-
 250
цией которой в Новгороде был Поромонь двор, вольницу, судя по летописи и саге об Олафе Тригвассоне, жадную, буйную, своевольную, которая «насилье творяху новгород­цем и женам их...», в 1014 г. Ярослав отказывается от
уплаты ежегодной дани Киеву.
В ответ Владимир приказал готовить дороги и строить мосты, готовясь к походу на Новгород. Узнав о намере­ниях отца, Ярослав «послав за море, приведе Варягы» Но поход не состоялся: Владимир заболел.
Есть основания думать, что Владимир готовил своим преемником Бориса. Борис жил при нём в Киеве, вызван­ный туда из Ростова.
Отец передал ему свою дружину, с которой тот и по­шёл на юг «боронить землю Русскуку от печенегов
Но обстоятельства сложились не так, как думал Вла­димир. Владимир уже лежал на смертном одре, а Борис в это время только возвращался из похода в степь, «не обретя печенег», и ехал к Киеву.
15_ июля 1015г. Владимира не стало. Закатилось «Красноё Солнышко» земли Русской". Первый русский князь-христианин был погребён по старому языческому обряду Его вынесли через пролом в стене («межю двема клет ми») хоромов его княжеского дворца в Берестовом «и възложьше на сани». Прах Владимира поставили в Десятинной церкви, «юже бе създал сам». Царило смяте­ние. Смерть Владимира первое время «потаиша», «бе бо Святополк Киеве», но когда прах князя был перевезён в Десятинную церковь, собралась огромная толпа киевлян
«Людье без числа снидошася и плакашася по нем, бояры аки заступника их земли, убозии акы заступника и кормителя».
И в «корсте мороморяной», в Десятинной церкви, был погребён «новый Константин», креститель Руси, князь Владимир.
«Готическая» Русь стояла в зените своей славы и могу­щества.
ГЛАВА   IX
ЯРОСЛАВ
Время Ярослава Владимировича, Ярослава Мудрого, - это время Русской Правды, «древнейшего русского свода законов» (Фр. Энгельс], киевского и новгородского Со­фийских соборов, этих замечательных произведений древ­нерусского зодчества, начальных русских летописей, рас­пространения письменности и «книжности», время усиле­ния русской государственности и укрепления христиан­ства, конец патриархальной, варварской Руси и начало Руси феодальной. Ярослав завершает процесс образова­ния древнерусского государства, заканчивает создание государственной, правовой и церковной организации Киев­ской державы, укрепляет её международное положение, завязывая дипломатические сношения с христианскими го­сударствами Европы и заключая брачные союзы.
В его времена вызревают феодальные формы собствен­ности, феодальные формы господства и подчинения, столь ярко представленные в Русской Правде его сыновей, Яро-славичей. Они-то и были причиной того, что блестящее княжение Ярослава было одновременно, по образному выражению К Маркса, началом заката «готической Рос­сии».
Смерть отца застала Ярослава в Новгороде. Ярослав деятельно готовился к борьбе с Владимиром. В предстоя­щих битвах Ярослав рассчитывал опереться прежде всего на наёмников-варягов. Но обстоятельства сложились иначе. Не вытерпев «насилья» варягов, новгородцы вос­стали и «избиша варяги во дворе Поромони». Опасаясь за собственную участь, Ярослав покинул Новгород и уехал в свой княжой загородный «двор» в Ракому, под Новгородом. Сюда-то, «обльстив», Ярослав вызвал новго-
252
родцев, «нарочитые мужи, иже бяху иссекли Варягы», обманув их недоверие своей фразой, сказанной по поводу убитых новгородцами норманнов: «уже мне сих не кресити». Но когда новгородские «нарочитые мужи» явились в княжеский двор в Ракому, началась расправа. Ярослав их «иссече».
Кто были эти новгородцы? Повесть временных лет ука­зывает: «нарочитые мужи», а Новгородская I летопись кое-что добавляет и сообщает, что Ярослав вызвал к себе «вой славны тысящу, и обольстив их иссече, иже бяху варягы ти иссекле, а друзии бежаша из града».
«Иссеченные» по приказу Ярослава новгородцы - это «нарочитые мужи» новгородские, входившие в состав новгородской военной организации - тысячи, названной «Славенской тысячей» по имени Славны или Славенского холма, древнейшего славянского поселения на берегах Волхова.
Столкнулись две военные организации-княжая наем­ная, иноземная дружина, состоявшая из прибывших из-за моря «варягов», «искателей славы и добычи», чувство­вавшая себя в Хольмгарде, как в завоёванном городе, и древняя тысячная, местная, состоявшая из новгород­ских «мужей».
Понятно стремление норманских «искателей славы и добычи» (К. Маркс) к богатому Хольмгарду: здесь они рассчитывали получить за свою службу конунгу (князю) деньги, золото, серебро, меха, платье, дом и содержание, разбогатеть и увенчать себя славой в рядах войск князей Гардарик (Руси). О службе норманнов у Ярослава (Ярислейфа, Иерслафа) повествуют скандинавские Эймундова сага и Гутасага.
Естественна неприязнь новгородских «нарочитых му­жей», «воев Славны тысящу», к буйной норманской вольнице своего князя, вылившаяся в 1015 г. в истребле­ние варягов «во дворе Поромони». Понятны и ответные репрессии Ярослава. Но в самом непродолжительном вре­мени события сложились так, что Ярославу пришлось ре­шительно отказаться от своей старой политики возвыше­ния варяжской дружины и искать союза с новгородцами, просить помощи у той самой Славенской «тысячи», вои­нов которой он так недавно безжалостно перебил. Из да­лёкого Киева от сестры Предславы пришла весть. Она
253
сообщала, что отец их умер, а Святополк, убив Бориса и готовя убийство Глеба, затевает что-то и по отношению к Ярославу, и рекомендовала последнему остерегаться брата.
Что же произошло в Киеве?
Смерть Владимира была большой неожиданностью. Киевская дружина, и «старшая», и «молодшая» («отро­ки») , и «полк» («вой»), во главе с Борисом, которого Владимир прочил себе в преемники, находилась ещё в пути, возвращаясь из похода на печенегов.
Несмотря на то, что дружинники, и «отня», «старшая дружина», и «простые вой», торопили Бориса, считая его законным претендентом на киевский стол, Борис медлил. Пока он стоял у реки Альты, Святополк действовал. Он заручился поддержкой «вышгородских боярцев» и тысяцкого вышгородского Путши, склонил на свою сторону часть киевлян, раздавая им деньги, одежды, украшения и. т. д.
А тем временем силы Бориса таяли. Видя его нереши­тельность, «вой» киевские покинули лагерь князя и «разидошася». Через некоторое время вышгородцы Святополка убили Бориса. Затем по приказу Святополка были убиты Глеб и Святослав.
   Так перебив «братью свою», Святополк стал киевским князем. Вышеслава и Изяслава к тому времени уже не было в живых, Всеволод ушёл в Скандинавию, Судислав играл незначительную роль, Мстислав был в далёкой Тму­таракани.
Кроме Ярослава,  соперников у   Святополка   не   было Поэтому-то  Святополк и обрушился   на    Ярослава   всей силой своего воинства.
Таковы были события, развернувшиеся на юге Руси и отдавшие Киев в руки Святополка. Было от чего приза­думаться Ярославу, когда он получил от своей сестры Предславы сообщение о содеянном Святополком. Тем бо­лее понятна нам «печаль». Ярослава, если мы учтём серьез­ный конфликт, имевший место перед тем в Новгороде. Теперь было уже не до ссор с новгородскими «нарочи­тыми мужами» из Славенской «тысячи» и новгородскими «воями». Они должны были стать опорой Ярослава в предстоящей тяжёлой борьбе со Святополком. Пришлось итти на мир с новгородцами. Ярослав выступил на вече
254
с покаянной речью («о люба Моя дружина, юже вчера избих, а ныне была надобе»), рассказал о событиях в Киеве и попросил помощи.
И новгородцы не отказали ему. Настал удобный мо­мент. Оказав помощь Ярославу, новгородцы, и прежде всего «нарочитые мужи», получали право и возможность требовать от князя уступок, которые могли вылиться в предоставление Новгороду известных вольностей. Так оно и произошло, как это мы увидим далее.
40 000 воинов, по летописи, дал Новгород своему князю. Та исключительная активность, которая характе­ризует Новгород во всех перипетиях борьбы Ярослава со Святополком, объясняется прежде всего опасением Нов­города попасть снова в зависимость от Киева, да ещё такого Киева, как Киев Святополка, за спиной которого стояли враждебные Руси «ляхи» Болеслава Храброго Ярослав же ещё при жизни отца избавил Новгород от уплаты ежегодной дани Киеву, этим самым положив на­чало известной независимости его от «мати градом Русьским», что не могло не привлечь Новгород. Инцидент в Ракома был скоро забыт перед лицом опасности, угро­жавшей и новгородским «мужам» и Ярославу; опасности, перед лицом которой князь со своими «мужами» и нов­городцы выступили единой силой, в одном лагере. А по мере развёртывания борьбы зависимость Ярослава от нов­городцев возрастала, и последние всё больше и больше могли рассчитывать на его уступчивость. И их надежды полностью оправдались.
Не забыл Ярослав и о варягах. К тому времени он был обручён (1015 г.), а затем и женат (1016 г.) на дочери ш зедского короля Олафа, Ингигерд. В составе его войска были варяжские отряды Эймунда (600 человек), и Рагнвальда, всего, по летописи, до 1000 человек.
Так готовился к войне Ярослав. Нападающей стороной выступал Святополк. Эймундова сага сообщает, что он в своём письме потребовал от Ярослава «деревень и го­родов» и, повидимому, возобновления дани с Новгорода. Ярослав стал спешно готовиться к войне. По древнему обычаю северных народов, по всем его владениям спе­циальные гонцы возили стрелу: готовился поход.
«И поиде на Святополка».
В бою у Любеча (в конце лета 1016г.)  Святополк был
255
разбит и бежал «в ляхы», к своему тестю, польскому ко­ролю Болеславу. Ярослав вокняжился в Киеве.  Он щедро расплатился с новгородскими воинами, доставившими победу, раздал старостам и всем новгороддам по 10 гривен, а смердам по гривне и отпустил их домой. Всё лето и зиму на Руси было спокойно.
На следующий год Святополк с печенегами напал на Киев. Зная о его приготовлениях, Ярослав собрал «большую рать из вольных поселян» (Эймундова сага), тесть набрал «воев» из простого «сельского людья». Это еще раз подчеркивает народный характер ратей Ярослава тогда как Святополк не имел таких союзников на Руси и опирался на интервентов - печенегов или поляков.
В бою у Киева с печенегами Святополка Ярослав одержал победу. В этом сражении Ярослав был ранен в ногу, что увеличило его природную хромоту.
Разбитый  Святополк  снова   ищет  поддержки  у   польского короля Болеслава. Болеслав заключает союз с Романским императором и летом 1018 г. со Святополком и войском из «ляхов» и наемников-немцев   (300 человек), венгров   (500 человек)   вторгается  на  Русь.  Печенежская орда должна была напасть на Киев с юга, а Болеслав со Святополком шли с запада.
Битва 22 июля 1018 г. под городом Большем была удачна для Ярослава. Его войско было разбито, а он едва спасся с четырьмя дружинниками. Правда,  Яролав не растерялся.  Он  немедленно  принимается  за  сбор нового войска в русских городах и селах, соглашается на значительное  повышение жалования  наёмникам-варягагам. Когда встревоженный поражением на Буге Ярослав бежал в Новгород и собирался направиться в Скандинавию
посадник   Константин   Добрынич,    сын   Добрыни,    двоюродный   брат  Владимира,  велел  порубить  ладьи,  на которых Ярослав собирался бежать за море, и начал cбор средств для найма варяжских викингов. Положение действительно было очень серьезное   В Киеве остались родные   (мачеха  и сестры)   Ярослава,  его казна.   Войска не было. Его надо было собирать вновь
И только решительные действия  новгородского   посланика   Константина   Добрынича  и   новгородских   «мужей" деятельно   готовившихся   к   войне,   заставили   Ярослава снова взяться за оружие
256
Новгородцы начали собирать деньги на наём варяжской дружины и одновременно начали собирать «воев» из чис­ла всякого рода «людий» городов и сел Руси.
Пока Ярослав готовился к битвам, в Киев вступили Святополк и Болеслав со своими немцами, венграми, по­ляками и печенегами. В руки Болеслава и Святополка попали родня Ярослава и огромные богатства.
Болеслав, «его ляхи» и наёмники - немцы и венгры - торжествовали. Болеслав и Святополк уже направили из Киева посольство в Германию и Византию, к обоим импе­раторам.
Но рано начали радоваться интервенты. Летопись со­хранила нам упоминание о том, как русские люди «из-биша ляхи», чем и вынудили Болеслава поспешить уйти к себе в Польшу, захватив пленных и ценности «и го-роды Червеньскыя зая собе». Правда, в Киеве остался его ставленник и зять Святополк, но успехи союзников были призрачны. Уже тою же зимой, зимой 1018/19 г, Ярослав со своими северными «воями» подошёл к Киеву, и неожиданное появление его у стен города заставило Святополка спасаться бегством к печенегам. Ярослав всту­пил в Киев. Весной 1019 г. Святополк возвращается с пе­ченегами, и на берегах Альты грянула кровопролитная битва. В этой битве, начавшейся на заре, в «пяток», и продолжавшейся целый день, «одоле Ярослав, а Святополк бежа».
Далее летопись рассказывает, как больной и расслаб­ленный, терзаемый манией преследования, бежал Свято­полк и испустил свой дух где-то на границе Польши и Чехии.
«Есть же могила его в пустыни и до сего дня, исходить же от нея смрад зол».
В памяти народной Святополк, убийца братьев, «наво­дивший» на Русь «ворогов» - поляков, немцев, венгров, печенегов, - получил прозвище «Окаянного», а его про­тивник Ярослав заслужил прозвище «Мудрого».
Так оценила древняя русская книжная традиция дея­тельность этих двух политических руководителей Руси Кончилась борьба. «Ярослав же седе Кыеве, утер пота с дружиною своею, показав победу и труд веляк».
Большая часть земель Руси находилась под его вла­стью. Только в далёкой Тмутаракани сидел Мстислав да
 
257
в Полоцке правил «Рогволожий внук»   (правнук)   Брячи слав.
В руках Ярослава оказались Киев, Чернигов, Переяславль, Ростов, Муром, Смоленск, Новгород.
События четырёх лет (1015-1019) привели к значи­тельному росту политического значения Новгорода.
Следом победы новгородских «нарочитых мужей» и «воев» является прежде всего Русская Правда Ярослава.
В ней подчёркивается приравнение в правах киевского княжого «мужа» («русин») и новгородского «мужа» из «тысячи» («Словении»), княжих людей и новгородцев, в том числе изгоев, из числа которых вышло немало «воев» Ярослава.
 Ярослав дал Новгороду и особый «Устав», до нас не дошедший.
На эти «грамоты Ярослава» ссылались позднее не раз новгородцы в своих переговорах и договорах с князьями.
Упрочившись в Киеве и Новгороде, Ярослав подчинил своему влиянию и Полоцк, где княжил Брячислав.
Единственным соперником Ярослава оставался тмутараканский князь Мстислав.
Летопись как-то особенно колоритно рисует его фигуру, выделяя его среди других князей. Мстиславу уделено очень большое внимание в летописном своде Никона 1073 г. В основу характеристики Мстислава Никон поло­жил песни о Мстиславе, с которыми он ознакомился в Тмутаракани.
Летопись ничего не говорит о княжении Мстислава в Тмутаракани до 1022 г. Под этим годом Повесть времен­ных лет упоминает о походе Мстислава на касогов и зна­менитом единоборстве его с касожским князем Редедёй, закончившемся победой Мстислава. Победитель берёт «именье», жену и детей Редеди, покоряет касогов и на­кладывает на них дань, а в ознаменование своей победы закладывает в Тмутаракани церковь Богородицы.
В 1023 г. Мстислав «с Козары и с Касогы» двинулся к Киеву. С большим опозданием Мстислав вступил в борьбу за «отень стол», за Киев.
Вскоре его дружина стояла под стенами Киева, но «не прияша его кыяне», и Мстислав уходит в Чернигсз, где и кладёт своей деятельностью начало Чернигово-Северскому княжеству.
258
Ярослав в это время был в Новгороде.
Весть о действиях Мстислава дошла до Ярослава, но одно событие чрезвычайной важности заставило его отка­заться от немедленного выступления на юг для борьбы с Мстиславом.
В Суздале вспыхнуло первое известное нам из летописи восстание смердов, протекавшее под руководством волхвов.
Летопись сообщает, что поводом к восстанию смердов послужил голод, охвативший суздальскую землю. Вос­ставшие обвиняли «старую чадь» (местную феодализи-рующуюся верхушку) в том, что она «гобино» (запасы, и прежде всего, запасы хлеба) «держит» и «голод пу­щаеть».
«И бе мятежь велик...»
Восставшие избивали «старую чадь», державшую в своих руках всякого рода «гобино», «обилье», «жито», закабалявшую своих сообщиннаков и становившуюся вер­шителем судеб своих менее обеспеченных соседей, попавших в особенно затруднительное положение в связи с голодом.
Новгородская летопись говорит, что восставшие смерды истребляли прежде всего «баб» «старой чади», т. е. «боль-шух гобиньных домов» (хозяек богатых домов). В их руках сосредоточивались запасы продуктов, в которых нуждался голодающий сельский люд.
Так вспыхнуло первое известное нам восстание крестьян на Руси. Причиной восстания смердов было рас­пространение даннических отношений, усиление зависи­мости от князя и его «мужей», рост повинностей населе­ния в их пользу и закабаление со стороны «старой чади» - проводников и агентов княжеской власти на се­веро-востоке Руси, - поводом послужил голод.
Но чем же объяснить то, что это восстание выступает перед нами как движение волхвов? Длительное господ­ство язычества, упорно боровшегося, особенно здесь, на северо-востоке, с распространяемым силой меча христиан­ством, распространение волхвованья, столь характерного главным образом для финских племён Руси, и, наконец, особенности самой структуры общинной организации были причиной того, что это первое восстание зависимого или полузависимого сельского люда против феодалов обле­кается в оболочку восстания волхвов. Волхв - предста-
	259
витель старой, привычной языческой религии, религии об­щинных времён. Он сам вышел из общины, он близок «сельскому людью». В представлении последнего волхв ассоциируется со свободным состоянием общинников. Дани и поборы, виры и повоз, появление на общинных землях новых хозяев - бояр и церквей, экспроприация общинных угодий и земель, закабаление со стороны мест­ной «старой чади», введение христианства вместо языче­ства и появление на месте капищ и священных рощ церк вей, а вместо волхвов - священников, - всё это, по вполне понятным обстоятельствам, в представлении «людья» далёких северо-восточных «весей» сливалось во­едино в нечто, несущее конец их привычному общинному быту. Замахнуться против «старой чади» означало высту­пить против князя, восстать во главе с волхвом означало начать борьбу с церковью, со священником, т. е., в ко­нечном счёте, с тем же князем. Поэтому во главе движе­ний смердов становятся волхвы, служители старых языче­ских богов, строгие блюстители стародедовских обычаев, руководители языческих празднеств, справляемых из по­коления в поколение, хранители чудесных таинств и сверхъестественных знаний.
Но конечные цели смердов и волхвов различны. Если для волхва «встань» - средство борьбы с христианством и с соперником - священником и только, и волхвы смот­рят назад, в прошлое, и уходят в прошлое, то для смер­да борьба за языческую веру - лишь форма, в которую выливается его борьба с укрепляющимися феодальными формами господства и эксплоатации.
Учитывая всё сказанное, мы не удивимся тому, что Ярослав прежде всего отправился в Суздаль, «изъимав», «расточи» и «показни» волхвов, подавил восстание, а за­тем принялся готовиться к борьбе с Мстиславом.
С этой целью он опять «посла за море по Варягы». На призыв Ярослава в Новгород явился отряд варяжских наёмников во главе с Якуном (Гаконом). В том же 1024 г. Ярослав двинулся на Мстислава. Последний, в свою очередь, выступил ему навстречу. Грянула битва у Лиственя. Грозовой ночью, при свете молний, сверкало оружие сражающихся. Бились главным образом варяги Якуна и северские «вой» - свою тмутараканскую русско-хазаро-касожскую дружину Мстислав берёг.
«И бе гроза велика и сеча сильна и страшна».
Ярослав был разбит.
Но в 1026 г. братья съехались у Городца и поделили русскую землю. Границей их владений стал Днепр. Киев и всё Правобережье, а на севере Новгород были закре­плены за Ярославом, а Чернигов и всё Левобережье - за Мстиславом. Когда в 1036 г. Мстислав умер, не оставив наследника, Ярослав стал «самовластець Русьстей земли».  Так снова объединилась русская земля. Оставался один Полоцк, но его можно было не принимать во вни­мание. Теперь нужно было приниматься за укрепление древнерусской государственности. Ярослав продолжает начатое Владимиром дело создания государственности Киевской державы Он укрепляет свою власть в Новгороде, дав новгородцам «грамоты», но изгнав в 1019 г. влиятельного и опасного для него Константина Добрынича, главу «нарочитых мужей» новгородских. В Новго­роде был посажен Владимир Ярославич (ранее там сидел некоторое время малолетний Илья), ставший наместни­ком отца в 1036 г. Изяслав получил Турово-Пинскую землю, а когда умер его старший брат, Владимир, он по­лучил и «волость» брата. Святослав, четвёртый сын Яро­слава, правил на Волыни Только пятый, Всеволод, оста­вался с отцом.
Таким образом, мы видим, что при Ярославе сохраня­лась старая система, установленная Святославом и Вла­димиром, при которой управление русскими городами и землями осуществлялось великим князем через своих на­местников-сыновей.
С именем Ярослава связано развитие русского законо­дательства. Русскую Правду Ярослава, памятник, состав ленный для городской и дружинной  купеческой и  рабо­владельческой верхушки, памятник, отражающий развитие частной   собственности,  хотя  и  оставляющий   деревню   в тени, Фр. Энгельс называет «древнейшим русским сводом законов». Ярославу принадлежит «Урок вирнику», «Урок мостнику».   Деятельность   его    отразилась  в   «Уставе   о мостех»,   в  так   называемом   «Церковном   уставе»,   часть которого, несомненно, восходит ко временам Ярослава.    
Законодательная деятельность Ярослава говорит о рас­ширении и укреплении княжеской администрации. Княжие посадники, тысяцкие, данщики, вирники, мечники, ябет-
261
ники, мостники правили русской землёй; княжие огни­щане, ключники, конюхи, старосты, тиуны управляли его домом, дворцом, «градами» и сёлами, его обширным хо­зяйством; в поход с князем шла его дружина «отня», «пе­редняя», «отроки», «гридьба» и всякого рода «вой».
Развитие торговли и  денежных   отношений  привело   к чеканке собственной русской  золотой и   серебряной   мо­неты. Золотую монету начал чеканить Владимир, серебря­ную - Ярослав.
Укрепилось   христианство.   Русские   люди   XI-XII   вв.     считали   Ярослава   настоящим   ревнителем   христианства,  при котором оно укрепилось на русской земле.  С  1037 г. на Руси учреждается митрополия, и первым русским митрополитом был грек Феопемпт.
Меняется и сам характер христианства. Греческое духо­венство принесло на Русь монашеско-аскетическую струю. Появляются монастыри (Георгия и Ирины в честь христиан­ских патронов Ярослава и Ингигерд) и монашество.
Так возникли монашество и церковный «устав», а вместе с ними обрусевшее христианство Владимира, про­никнутое религиозным оптимизмом, жизнерадостностью, «мирским» духом, уступало своё место аскетическому христианству греков, чуждому «мира» монашесгзу и чёр­ному духовенству. Чем объясняется это явление?
Причиной усиления греческого влияния на русскую цер­ковь, которое исказило в источниках отображение рус­ского христианства от времён Владимира и до 1037 г. и результатом которого была, правда неудачная, попытка ввести греческий язык в качестве языка богослужений и книжности, являются прежде всего обстоятельства внешнего порядка.
Тяжёлая борьба со степняками-печенегами, вылившаяся   в грозную битву под Киевом на Сетомле в 1036 г., когда    Ярослав с трудом   справился   с   врагом,   заставила   его    искать помощи для борьбы с кочевниками у Византии и  согласиться на устройство митрополии во главе с греком  Феопемптом. А  это  означало,  что   Византия   стремилась установить таким путём, путём переплетения церковной и политической зависимости, своё влияние на Руси и поса­дить в Киев своего представителя.  Но  «игемония»   (вла­дычество)    Византии   была   столь   обременительной    для
262
Руси, что Ярослав, как это мы увидим ниже, вынужден был разорвать с нею и в 1043 г. даже совершить поход на Константинополь.
Не случайно описавший этот поход Владимира Ярославича Михаил Пселл считает его «восстанием» русских против византийской «игемонии»». Факт создания в Киеве митрополии, находившейся в руках греков, в Византии рассматривали как подчинение Руси, а русских считали на этом основании подданными императора.
Так положен был конец византийским стремлениям установить «игемонию» над Русью.
В 1051 г. Ярослав, «собрав епископы», поставил в Киеве митрополитом русского человека, священника кня­жеского села Берестого Иллариона. При этом русский князь не посчитался с константинопольским патриархом. Ещё до этого Ярослав посадил в Новгороде русского епископа Луку Жидяту. С этого момента Византия уже не могла мечтать о возобновлении «игемонии» и даже тогда, когда на русской митрополичьей кафедре потом оказывались греки, митрополия всё же оставалась рус­ским учреждением, действующим в интересах русской земли. Недаром, подчёркивая независимость русской церкви и, следовательно, Руси, Ярослав добивается кано­низации первых русских святых - Бориса и Глеба.
Этим и объясняется характеристика, данная русской церкви и русскому народу краковским епископом Матвеем: «Он (русский парод) не желает сообразовываться ни с ла­тинской, ни с греческой церковью, но, отделяясь от той и другой, не пребывает ни с одной из них в общении таинств».
Времена Ярослава характеризуются распространением «книжности». Сам Ярослав «книгам прилежа, и почитая е часто в нощи и в дне». Ярослав «собра писце многы, и прекладаше от Грек на Словеньское писмо, и списаша книги многы». Дочь его, Анна, была грамотна и, будучи уже французской королевой, писала той кириллицей, ко­торой выучилась в доме отца на берегах Днепра. Сын, Всеволод, знал пять языков. Внук, Владимир Мономах, был составителем «Устава» и своего знаменитого «Поуче­ния детям».
В 1030 г. в Новгороде Ярослав устроил школу, куда было набрано 300 детей «старост и поповых», и начал их
263
«учити книгам». При нём началось и наше бесценное рус­ское летописание. Ярослав заложил каменную Софию Киевскую (1037 г.), освящённую в 1039 г., а сын его, Владимир, - каменную Софию Новгородскую, построен­ную в 1045-1051 гг. вместо старой деревянной тринацатиглавой Софии, сгоревшей в 1049 г.
Третья София стояла в Полоцке, а в Чернигове вы­сился Спасский собор.
Ярослав выстроил в Киеве много новых зданий и цер­квей (церковь Благовещенья у Золотых ворот, монастыри святых Георгия и Ирины). И «заложи Ярослав город ве­ликий Киев, у него же града суть Златая врата». Ещё недавно место, где стояла София, было «поле вне града», а теперь она уже высилась в центре обнесённого укреп­лениями «града» Ярослава.
Киев превращался в огромный город большой державы. Здесь можно было встретить «ляхов» и «угров», чехов и немцев, греков и хазар, евреев и армян, англо-саксов и шведов, норвежцев и «быстроногих данов» (датчан). Не­даром Титмар Мерзебургский называет его «большим го­родом», в котором «находится более нежели 400 церквей и 8 рынков», а Адам Бременский именует его «соперни­ком константинопольского скипетра, одним из великолеп­нейших украшений Греции» (т. е. Руси. - В. М.).
Рост могущества Руси имел своим непосредственным результатом укрепление её международного положения. Прежде всего необходимо было вернуть захваченные Бо­леславом западнорусские земли.
В 1022 г. Ярослав ходил к Берестью, а когда в 1025 г. умер Болеслав и началась борьба между его сыновьями, один из которых, Оттон, одно время жил на Руси, Яро­слав поддержал соперников нового польского короля Мешко, в 1030 г. отбил у ляхов город Белз, а в 1031 г. вместе с Мстиславом вторгся в Польшу, «повоевал» её, вернул Руси захваченные Болеславом Червенские города и «вывел» много пленных ляхов, которых расселил на Руси.
    Ярослав продолжает укреплять западные рубежи Руси. В 1038 г. он ходил походом в Ятвяжскую землю, а в 1040 г. - на Литву.
Затем  Ярослав  заключает  союз  с   польским   королём Казимиром, выдаёт за него свою сестру Добронегу (Доб-
рогневу) - Марию, и на сестре Казимира женится Изя-слав Ярославич.
Ярослав помогал своему союзнику и трижды ходил на врагов Казимира - мазовшан (одно из польских пле­мён)- в 1041, 1043 и 1047 гг. В последнем походе был убит мазовецкий князь Моислав.
Во времена Ярослава Польша зависела от Руси, и за­падные границы Руси хорошо охранялись. Следом дея­тельности Ярослава в юго-западных землях Руси являет­ся город Ярослав на Сане, оплот «Червенских градов». Одновременно идут укрепления русских рубежей на се­веро-западе и освоение прибалтийских и северных земедь. В 1030 г. Ярослав «иде... на Чюдь (эстов. - В. М.), и победи я, и постави град Юрьев» (ныне Тарту), ставший надолго оплотом русского владычества в Прибалтике. B 1032 г. из «Новагорода на Железные врата», т. е. в землю чуди заволоцкой, на Северную Двину, ходил ка­кой-то Улеб, но поход этот был неудачен. Через 10 лет, в 1042 г., Владимир Ярославич ходил «на Ямь», т. е. емь, тавастов (финское племя), и «победи я». В те вре­мена емь-тавасты жили в западном Приладожье, где их соседями с востока и юго-востока были карелы и русские.
Так продолжал Ярослав начатое Владимиром укрепле­ние русских границ на юго-западе, западе и северо-западе и расширял влияние Руси на север Восточной Европы, Многo сил было положено на укрепление рубежей южной Руси, которой постоянно угрожали печенеги. Последняя решающая битва с печенегами произошла в 1036 г. Бой начался на «поле вне града», где позднее была воздвиг­нута София, на поле, позднее ставшем центром нового, Ярославова Киева, огромного города. «По среде» стояли варяги, на правом фланге - «кыяне», на левом - «новгородци». «И бысть сеча зла, и едва одоле к вечеру Яро­славу.
Большое число печенегов утонуло в Сетомле и «в инех реках», а остатки спаслись бегством.
Так кончалась борьба Руси с печенегами. За ними шли слабые и малочисленные торки, а в год смерти Ярослава вместе с торками пришёл передовой отряд половцев во главе с Болушем, для того чтобы своим появлением у Киева как бы возвестить о новой грозной опасности, на-висшей над русской землёй.
Переходя к русско-византийским отношениям, мы должны отметить, что, как было уже сказано ранее, взаи­моотношения Руси и Византии определялись формулой, согласно которой Византия считала себя «игемоном» Руси, а Русь упорно отстаивала свою независимость во внеш­них сношениях и в организации церкви. Русские воины попрежнему шли на службу к императору и непрочь были повторить времена Олега и Игоря.
В 1018 г. свояк Владимира, Хрюсохейр («Золотая Ру­ка»), с 800 воинами прибыл в Константинополь, «желая вступить в наемную службу». Когда император предло­жил ему сложить оружие, тот отказался, ушел к Абидосу, где разбил византийцев, а затем отправился к Лемносу, где русские обманным путём были перебиты.
К 40-м годам XI в. отношения между Русью и Визан­тией были напряжёнными: Русь боролась с попытками императора и патриарха подчинить её своему влиянию.
Из Константинополя выслали русских купцов, а воинов-руссов вывели из Царьграда и расквартировали в провин­ции.
Поводом к выступлению русских послужило убийство греками одного «важного скифа», т. е. русского.
В 1043 г. Владимир Ярославич с всеводами Вышатой Остромиричем и Иваном Творимиричем выступил в поход на Византию.
Русские проникли в Пропонтиду и вступили в перего­воры с императором Константином Мономахом, предлагая ему заключить мир. Император отказался.
В морском сражении грекам помогла сильная буря. Вы­сокие волны разметали русские ладьи, а крупные корабли византийцев, ворвавшиеся в расстроенную русскую фло­тилию, пустили в дело греческий огонь.
Разбило бурей и «княжь корабль» Владимира Яросла­вича. Более 6000 русских воинов из разбитых ладей стол­пились на берегу. Вести их на Русь взялся Вышата Остромирич. Но у Варны русских разбили греческие войска. В плен попало около 800 русских, которые были приведены в Византию и ослеплены. Лишь через три года вернулся на Русь Вышата Остромирич.
Ладьи Владимира Ярославича и Ивана Творимирича пу­стились в обратный путь. За ними погнались греческие суда, но русские повернули им навстречу, дали бой,
263
«изби» греческие суда, и только после этого отправились на север.
Спустя три года, когда над Византией оказалась зане­сённой кривая печенежская сабля, она обратилась за по­мощью к Руси. Этим и объясняется возвращение Вышаты из византийского плена. Но дружеские отношения между Русью и Византией возобновились не скоро. Только в 1052 или 1053 г. Русь снова увидела на митрополичьей кафедре грека, и в дом русских князей была принята ви­зантийская царевна. Она стала невесткой Ярослава, женой его сына Всеволода.
Всё более и более тесные связи устанавливались и со странами Западной Европы. Трижды Ярослав выступал в  союзе с Германией, а именно: во времена своей борьбы с  Болеславом, когда одно время он был в дружественных  отношениях с Генрихом, затем во времена войны с Меш- ком и, наконец, вместе с Германией Ярослав поддерживал Казимира.
Дважды, в 1040 и 1043 гг., русские послы ездили к Ген­риху III. Один сын Ярослава, Святослав, был женат на сестре трирского епископа Бурхарда, другой, Изяслав, был женат в первый раз на некоей Гертруде. Какой-то рус­ский князь был женат на дочери саксонского маркграфа Оттона. Другой русский князь был женат на дочери графа Штадтского, Леопольда. Её сын, Вратислав, остал­ся на Руси.
Брачные связи киевской княжеской семьи с германскими государями не были случайностью, а свидетельствовали об укреплении дипломатических сношений и торговых связей, установившихся ещё в отдалённые времена и отразившихся, как было уже указано, в Раффельштедтском уставе, в па­мятниках, относящихся к Регенсбургу, главному городу торговых связей Западной Европы с Русью.  Установились сношения и с далёкой Францией. Дочь Ярослава, Анна, в 1049 или 1050 г., была выдана замуж за французского короля Генриха I Капета. Из Франции в Киев явилось за ней многочисленное посольство во главе с епископом.
Анна была умной и энергичной женщиной, умевшей управлять государством.
На многих французских документах той поры наряду с подписями её мужа и сына, короля Филиппа, встречаются
267
её   подписи   «Ана   ръина»   (Анна   Регина, т. е.   королева Анна).
Там, в далёкой Франции, Анна писала кириллицей, ко­торой научилась в доме отца своего, в Киеве, «книгам прилежа». Кстати отметим, что муж её, французский ко­роль, был неграмотный.
Завязались сношения с Англией. Сыновья убитого Кану-том Великим английского короля Эдмунда Железный Бок Эдвин и Эдуард бежали в Швецию, а оттуда на Русь, где жили некоторое время при дворе Ярослава. Это было после 1016 г.
Внук Ярослава, Владимир Мономах, был женат на до­чери английского короля Гаральда, Гите.
О русско-венгерских отношениях мы узнаём из венгер­ских источников. Они сообщают, что свояк святого Сте­фана Владислав Лысый был женат на русской. Сыновья его, Андрей и Левента, после 1038 г. дважды были на Руси, на Волыни и в Приднепровье.
Женой Андрея была, повидимому, дочь Ярослава Ана­стасия.
Где-то за Карпатами, по Тиссе и Попраду, во времена Владимира лежали границы Руси с землями Стефана Угрьского и Андриха Чешьского.
Но уже при сыне Владимира, Ярославе, и при сыне Стефана, Генрихе, венгерское влияние распространяется в Закарпатье, и Закарпатские русские земли с XII в., с появления «Русской марки», основанной венграми, стано­вятся Угорской Русью.
Киевская Русь времён Ярослава продолжала быть очень тесно связанной со Скандинавией. Норманны продолжали служить на Руси, в Гардарикии, в Хольмгарде и Кену-гарде (Киеве), проходили через Русь в далёкий Микла-гард, служили посредниками между нею и другими стра­нами Европы и, в частности, Англией, подвергавшейся в те времена нападениям и завоеваниям норманских конун­гов.
У Ярослава служат герои Эймундовой саги - Якун, Ши-мон, Рагнвальд, Эйлиф и др.
Сам Ярослав был вторым браком женат на дочери шведского короля Олафа, Ингигерд, матерью которой была вендка из западнославянского племени ободритов (бодричей).
268
В 1029 г. в Киев к Ярославу прибыл Олаф Святой нор­вежский.
Возвращаясь на родину в 1030 г., Олаф Святой оставил на попечение Ярослава и Ингигерд своего маленького сына Магнуса. Князь и княгиня окружили его заботой. Когда в 1032 г. норвежские вожди явились в Киев про­сить Магнуса стать их королём, Ярослав и Ингигерд от­пустили его, но взяли с норвежцев клятву быть верными Магнусу. С их помощью Магнус стал норвежским коро­лём.
В 1031 г. на Русь вторично прибыл сводный брат Олафа Норвежского, знаменитый Гаральд Гардрад. Вместе с рус­скими он бился с поляками, затем отправился в Констан­тинополь, где и вступил в русский отряд и в его рядах сражался в Сарацинской земле, Сицилии, в Малой Азии, Африке, Солуни (Салониках). С его именем связаны знаменитые рунические надписи на мраморе Пирейского Льва.
Саги о Гаральде говорят, что все эти подвиги он совер­шил для того, чтобы «русская девушка с золотой грив­ной» - Елизавета Ярославовна - перестала его прези­рать и согласилась стать его женой. Как истинный ры­царь, он пошёл за море, чтобы мечом прославить свое имя и добыть «на вено» за Елизавету бесчисленные богатства. Во всяком случае, из Миклагарда Гаральд снова попадает в Киев, женится на Елизавете Яросла­вовне и уезжает на север, где вскоре становится норвеж­ским королём.
Мы закончили свой обзор внешних сношений и между­народных связей Киевской Руси времён Ярослава Муд­рого. Русь тремительно шла вперёд. Смело и решительно выступала Русь на арену мировой дипломатии и между­народных сношений и повелительно заняла своё место в семье христианских государств Европы.
Русь не отгородила себя китайской стеной от Запада. Она вступила в сношения с Западом, торговала с ним и воевала, заключала дипломатические браки и политические союзы, принимала и направляла посольства, совершала совместные походы и воспринимала культуру западных стран.
Но огромная и могучая Киевская держава не шла на поводу у Европы. Она не была отсталой страной, и по-
269
этому ей особенно нечего было заимствовать. Она во многом стояла выше Скандинавии, Польши, Венгрии и мало в чём уступала странам далёкого Запада. Недаром Киев, по Адаму Бременскому, - «соперник Константино­поля» и лучшее украшение «Греции»; недаром Титмар Мерзебургский говорит о нём, как о крупнейшем городе, подлинном мировом центре; недаром норманны восхи­щались богатой, усеянной городами, Гардарик, а Теофил, говоря о расцвете ремёсл и искусства, среди стран, осо­бенно прославившихся ими, отмечает Византию и Русь.
Международное положение Руси укрепляется, и удель­ный вес её в системе государств Европы и Востока не­измеримо возрастает. Свидетельством этого является раз­витие зарубежных связей Руси. Пусть приведённые нами сведения, касающиеся дипломатических сношений и брач­ных союзов, отрывочны и скудны, но они являются сви­детельством постоянно растущих и крепнущих междуна­родных связей Руси.
И огромной силой и верой в Русь дышат слова первого митрополита из русских, Иллариона, величайшего писа­теля, публициста и патриота своего времени, обращённые к старым русским князьям: «Похвалим же и мы по силе нашей малыми похвалами великая и дивная сотворившего, нашего учителя и наставника, великого кагана нашея земля Владимира, внука старого Игоря, сына же славного Святослава, иже в свое лета владычествующа, мужьством же и храбрьствомь прослуша в странах многах и побе­дами и крепостию поминаются ныне и словуть. Не в худе бо, и не в неведоме земли владычьствоваша, но в русьской, яже видима и слышима есть всеми коньци земля». И эти слова его в известной степени отражали представление  русского человека о той роли, которую играла Киевская держава в политической жизни тогдашнего мира.
Несколько слов о самом Ярославе.
Работы советских учёных Герасимова, Рохлина и Гин­збурга, связанные с изучением скелета Ярослава Мудрого,       обнаруженного   в   Софийском  соборе в Киеве, дают нам  некоторое представление о внешнем облике Ярослава. Он   был выше среднего роста и   прихрамывал с детства, но  хромота не мешала его   ратным   подвигам.   Впоследствии  Ярослав получил тяжёлую  травму,  на  всю   жизнь   сде­лавшую его «хромцем».
270
Скандинавские саги, русские летописи и изучение неко­торых особенностей его скелета дают нам возможность сделать вывод о том, что Ярославу были присущи жи­вость, вспыльчивость, самолюбие. Это был человек умный, суровый, импульсивный, раздражительный и в то же са­мое время отходчивый, добрый, сговорчивый.
В нашей летописи Ярослав - «книжный» и «христолю­бивый» князь.
Он - законодатель, строитель, книжник, покровитель духовенства, монашества. При нём «нача вера хрестьянска плодитися и расширяти», укреплялась княжеская власть, крепла и расширялась княжеская администрация, воздви­гались города, храмы, дворцы, прокладывались дороги, устанавливались зарубежные связи, создавался первый свод русских законов - Русская Правда.
Таков внешний и моральный облик Ярослава Мудрого.
Семья Ярослава  была довольно  многочисленной.
Два сына его, Илья и Владимир, и жена, Ингигерд, умерли ещё при его жизни.
В живых оставались сыновья Изяслав, Святослав, Все­волод, Игорь и Вячеслав.
Ярослав умер 20 февраля, 1054г. Смерть не застала его врасплох, как Владимира. Его любимым сыном был Все­волод. «Бе бо любим отцемь паче всея братьи». Понятно, почему отец выделял Всеволода. Широко образованный (он знал пять языков), умный, искусный дипломат ви­зантийской ориентации, он в то же время был смел и решителен. Недаром скандинавские саги именуют его «Смелым». Но, памятуя события начала своего княжения, Ярослав завещает киевский стол не ему, а старшему сыну, Изяславу, который и должен быть «старейшим», «в мене место». Ему же принадлежали Турово-Пинская зем­ля и Новгород. ( вятослав, сидевший перед тем на Во­лыни, получил Чернигов, земли радимичей и вятичей, т. е. всю Северскую землю, Ростов, Суздаль, Белоозеро, верховья Волги и Тмутаракань, Всеволод получил Перея-славль, Игорь - Волынь, а Вячеслав - Смоленск.
Внук Ярослава, Ростислав Владимирович, сидел в «Червенских градах», в Галицкой земле, а в Пололке правил «Рогволожий внук» - Всеслав Брячеславович.
Грозные признаки распада Киевского государства ста­новились всё яснее и отчётливее. Это видел и Ярослав.
Недаром перед смертью он обращается к сыновьям, при­зывая их к единству, согласию, миру, к послушанию стар­шему.
Развитие производительных сил, развитие феодального землевладения и феодальных отношений, так ярко пред­ставленное в Русской Правде Ярославичей, рост экономи­ческого и политического могущества отдельных областей но главе с крупными городами - Новгородом, Черни­говом, Переяславлем, Ростовом и т. д. - постепенно под­тачивают единство «готической Руси» - Киевского госу­дарства.
Выросшее в отдельных областях Руси боярство стре­мится стать их полновластным хозяином и, сплотившись вокруг «своего» князя, обзаведшегося здесь, на месте сво­его посажения, в земле «отчич и дедич», всякой «жизнью», «гобином», землями и угодьями, дворами и челядью, про­никшегося не общерусскими, а местными, «земскими», интересами, пытается отложиться от Киева, который от-ныне становится помехой для самостоятельного развития этих областей и земель, в скором времени превращаю­щихся в княжества, маленькие «феодальные полугосудар­ства» (Сталин), «национальные области» (Ленин).
Каждая область Киевской державы превращается в гнездо боярских вотчин. Судьба Киева перестаёт интере­совать не только новгородское, ростовское, черниговское, галицкое и прочее боярство, но и самих новгородских, ростовских, черниговских и галицких князей-«Рюрикови-чей». Они стремятся отделиться от Киева, создать неза­висимые княжества.
Отсутствие органической связи между отдельными рус­скими землями, отсутствие экономической общности - всё это, делавшее объединение земель, достигнутое Киевским государством, непрочным и непродолжительным, было зна­мением грядущего распада.
И он наступил.
Феодальная раздроблённость была показателем разви­тия производительных сил, показателем развития феода­лизма, но она же на определённом этапе стала тормозом для их дальнейшего развития, для роста ремёсл, промыс­лов, торговли, городов, для новых форм феодального зем­левладения и организации феодального хозяйства и была ликвидирована самим историческим развитием России,
272
Она же способствовада упадку _Руси, ослабила русскую землю, умалила её международное значение, сделала до­бычей соседних враждебных государств и орд кочевников. Русь «теряла целые области вследствие интервенции со­седних народов» (К. Маркс), надолго, на столетия, под­падавшие под иго иноземцев.
Так действовали центробежные силы, разрывавшие на части Киевское государство.
Начался «закат готической России».

ГЛАВА   X
КУЛЬТУРА ДРЕВНЕЙ РУСИ
 Многогранна, ярка и красочна древнерусская культура, величествен её расцвет, многообразны её связи, в да­лёкое-далёкое прошлое уходят её истоки, древни её тра­диции.
Мы не знаем, когда далёкие предки восточных славян, те, кого мы называем протославянами, вступили в сно­шения со своими ближними и дальними соседями, сноше­ния, результатом которых было взаимное (в той или иной степени) культурное воздействие, своеобразный, пусть ещё очень примитивный, синкретизм, смешение культур.
Во всяком случае, население степей, лесостепной по­лосы Восточной Европы и даже далёких её прибалтийских и поволжских лесов включилось в орбиту влияния циви­лизаций древнейшего средиземноморского очага человече­ской культуры ещё в незапамятные времена, тогда, когда на территории будущей Руси попали под покров земли египетские скарабеи,1 когда лучи культурного влияния древнейшего государства Закавказья, Урарту, материали­зованные в виде вещей и украшений халдского и асси­рийского типа, распространялись в черноморских степях и терялись где-то у Дона и Донца, на границе леса и степи, в те времена, когда с далёкого Янтарного берега Балтики по рекам Центральной и Восточной Европы вы­соко ценимый народами древности янтарь стал поступать в Переднюю Азию, на Крит, в Египет.
А это было во II-I тысячелетиях до н. эры.
Не приходится уже говорить о связях трипольской куль-
1 Скарабеи - фигуры жуков,  считавшихся священными в Древнем Египте.
274
туры с «догреческой» культурой Греции, крито-микенской культурой.
Трипольская культура связывала население Придне­провья, с одной стороны, с Западом, с Подунавьем, с про-тоиллирийскими племенами, с племенами культуры «лен­точной керамики», с другой - с Балканами, с протофра-кийцами, племенами «крашеной керамики», с очагом дре­внейшей цивилизации в восточном Средиземноморье - Критом и Микенами.
Уже в ту отдалённую эпоху, в III-II тысячелетиях до н. эры, племена Приднепровья впитывают начатки куль­туры Средиземноморья и участвуют в его историческом развитии в качестве его далёкой северо-восточной окраины.
А эти племена приняли участие в формировании куль­туры древнейшего славянского населения Восточной Европы.
В античную эпоху, когда греческие города-колонии усе­яли берега Чёрного моря и вступили в связи с «варвар­ским» миром Причерноморья, со «скифским» (в широком смысле .лова) и не скифским населением Восточной Ев­ропы, этот «варварский» мир, принявший участие в фор­мировании славянства, испытал на себе влияние античной культуры. Это была «эллинизация варваров». В то же ка.-мое время греки сами подпали под влияние яркой куль­туры скифских и не скифских племён Причерноморья, свя­занных с очагами культуры древнего Востока. Это была «варваризация эллинов».
В материальной и духовной культуре древних славян сохранились следы античной, греческой, скифской, сармат­ской, гето-дакийской культур. Это нашло отражение в ве­рованиях, религиозных представлениях, в одежде, украше­ниях, искусстве и т. д.
С трипольцами восточных славян сближает культ ма­тери-Земли, культ быка, древние земледельческие тради­ции; со скифами, сарматами, гето-дакийцами - верования, погребальные обычаи, одежда, украшения, даже обычай стричь волосы «в круг» и др.
О Уже в скифские времена в среднем Приднепровье ис- кусство обработки железа, литья меди, тиснения золотом, производства керамики достигает высокого развития.
В III-IV вв., в период распространения в среднем При­днепровье римского влияния, возникает производство за-
	275
мечательных изделий с выемчатой эмалью, появляется гончарный круг и искусно сделанная чёрная лощеная по­суда; высокого развития достигает обработка кости. На Оке в это же время развивается кузнечное и ювелирное ремесло
Дурная традиция археологии и исторической науки обычно связывала все эти сдвиги в области ремесла с ка­кими угодно народами и, прежде всего, с готами, отказы­ваясь видеть в носителях ремесленного искусства Придне­провья древних славян.
Между тем, как мы уже видели, среднее Приднепровье является древнейшим очагом этногенеза славян, областью быстрого и интенсивного складывания и развития куль­туры восточной ветви славянства.
Преемственная связь, хотя, конечно, отнюдь не непо­средственная, устанавливаемая между ремеслом среднего Приднепровья III-IV вв. и IX-X вв., сохранение опре­делённых мотивов и навыков говорит о том, что все эти изделия были созданы далёкими предшественниками ре­месленников киевских времён.
В течение определённого периода времени в VI-VII вв., в период завоевательных походов антов, наблюдается из­вестный упадок ремесленной деятельности.
Исчезают связанные со включением среднего Придне­провья в район распространения провинциально-римской культуры гончарный круг и выемчатая эмаль, а ювелир­ное искусство, продолжающее развиваться, характеризуется производством пальчатых фибул (застёжек). Это времена начала известного запустения среднего Приднепровья и передвижки с севера на юг отсталых лесных славянских племён.
VIII век,   время   хазарского   владычества,   характери­зуется распространением на Руси восточного влияния.
На изделиях русских ремесленников сказывается вли­яние мусульманского Востока - Ирана, арабских стран, Средней Азии.
В VIII-IX вв. наблюдается рост кузнечного, литей­ного, гончарного, ювелирного и косторезного ремёсл, ко­торые выделяются в самостоятельные отрасли производ­ства. В IX в. вновь появляется гончарный круг, но на этот раз на территории несравненно более обширной, чем в III-IV вв.
276
Постепенно ремесло совершенствуется, усложняется, ди-ференцируется. Появляются чеканка, выемчатая чернь, выемчатая эмаль, зернь, а со второй половины X в. - производство шлемов и кольчуг, плоскорельефная чеканка, волочение проволоки, филигрань, эмаль, стекло и эмалевая полива на строительной декоративной керамике.
На  гончарных  изделиях  появляются  клейма   мастеров.
В середине XI в. дальнейшее развитие ремесла порож­дает штамповку, заменившую трудоёмкую чеканку, вво­дятся каменные формочки для литья, стандартизация.
Центрами  ремесленного производства становятся Киев, Смоленск, а затем и Новгород.
В XI в. славятся новгородские ювелиры-чеканщики, гон­чары и плотники, киевские мастера, выделывавшие мечи русского типа и замки, и т. д.
Ремесленники древней Руси X-XI вв. делились на три группы.- 1) княжне и боярские, 2) свободные ремеслен­ники-горожане и 3) деревенские ремесленники, 
«Правда» Ярославичеи берёт под защиту княжих ре­
месленников и ремесленниц и назначает за их убийство
 12 гривенный штраф.	
Ha Руси   IX-XI вв.   производили   свои  замечательные
изделия   искусные   кузнецы   и   оружейники,   бронники  и 
плотники, кожевники  и гончары, ювелиры и резчики  по 
кости, каменщики, эмальеры, стеклоделы и т. д.	
Высокохудожественные изделия  русских  ремесленников дорого ценились за границей
Скань, серебро с чернью, эмаль, шиферные пряслица и другие изделия вывозились в Чехию, Польшу, Камскую Болгарию, Херсонес, в славянское Поморье и т. д.
Об уровне развития славянского художественного ре­месла свидетельствует изумительная выкладка узоров из скани и зерни на серебряных украшениях (серебряные подвески и лунницы из Гнездовского клада, височные под­вески и лунницы из Борщевского клада под Киевом, оба X в., и др.).
Шедевром русского ремесла является серебряная оп­рава турьих рогов из Чёрной Могилы в Чернигове (X в.). Оправа одного из рогов покрыта черневым узором из Пе­реплетающихся растительных пальмет, по технике не уступающим лучшим восточным образцам. На оправе дру­гого рога чеканом и резцом изображена охота на птиц,
277
причём в центре рисунка помещены две пары грифонов, сплетённых хвостами, крыльями и шеями. Достаточно посмотреть на замечательную отделку турь­их рогов из Чёрной могилы, для того чтобы нам стало ясно, почему в своём трактате Теофил (X в.) писал: «.. .если ты его (трактат) подробно изучишь, то узна­ешь. .., что нового изобрела Русь в искусстве изготовле­ния эмалей и в разнообразии черни».
Вот почему Теофил в своём трактате на первом месте ставит Византию, на втором - Русь, а затем уже Фран­цию, Италию, Германию, арабские страны.
Вот почему| византийский писатель XII в. Иоанн Тцет-цес писал стихи, в которых прославлял русских ремеслен­ников - резчиков по кости и сравнивал русского мастера с легендарным Дедалом
Говоря об архитектуре древней Руси, невольно хочется сказать словами Б. Д. Грекова:
«Если вы, собираясь осмотреть Киевскую Софию, зара-нее решили отнестись снисходительно к умению наших да-лёких   предков  выражать   великое   и прекрасное, то вас ждёт полная неожиданность»
Грандиозный храм, полный света, великолепно украшен-ный фресками и мозаикой, монументальный и торжествен-ный, он не только оказывал огромное впечатление на со­временников вроде знаменитого митрополита Иллариона, который писал о нём: «церковь дивна и славна всем ок­ружным странам, яко же ина не обрящется во всем по-лунощи земленем от востока до запада», но и на людей поздних времён, вплоть до нашего XX в. Киевская София, заложенная Ярославом Мудрым (1037 г.), задумана как символ равноправия русской и византийской церкви, рав­ноправия Руси и Византии, символ утверждения само­стоятельной русской церкви.
Её строгие пропорции, её огромные размеры (1326 кв. метров без галлерей), целая система изобразительных композиций говорят об исключительном мастерстве русских зодчих.
А рядом с Софией стояла ещё более древняя, построен­ная Владимиром (989-996 гг.) Десятинная церковь бо­городицы, сооружение грандиозных размеров (1542,5 кв. метра). Масса мрамора, обломки мраморных колонн и ка­пителей, пол из разноцветного мрамора, куски яшмы и
278
порфира, стекла и шифера, остатки мозаики и фресок - всё это говорит о пышности, богатстве и великолепии храма, не случайно названного летописцем «мраморным». В Новгороде высился другой замечательный Софийский собор, построенный Владимиром Ярославичем в 1045- 1051 гг. В Полоцке стояла третья София, а в Чернигове - древнейший Спасский собор, заложенный ещё Мстисла­вом в 30-х годах XI в.
В архитектуре черниговского Спаса можно наблюдать следы кавказского, восточного влияния. Повидимому, кав­казские зодчие приняли участие и в возведении не до­шедшей до нас церкви Богородицы в Тмутаракани, зало­женной Мстиславом, и в строительстве черниговского Спасского собора.
Величественны   архитектурные памятники древнего Киева. Ещё в середине X в. в Киеве высился княжой дворец, обычно   именуемый   «дворцом княгини  Ольги - велико­лепное   двухэтажное    кирпичное   здание,   окрашенное   в светло-коричневый цвет, украшенное мрамором, шифером, мозаикой, фресками и т. д. При Ярославе  были  воздвигнуты великолепные  «Золо-тые ворота»,  представлявшие  собой  глубокук) каменную арку с железными, украшенными позолотой, дверями; над         аркой   высилась   башня   с куполом; внутри  башни  была устроена церковь
Планомерное строительство многих древних русских го­родов и прежде всего самого Киева, приводило к тому, что здания как бы связывались с окружающей природой. Так, например, сливались София и Княжеская гора в Киеве.
Архитектура древней Руси X-XI вв. отличается гран­диозностью масштабов, монументальностью, торжествен­ностью и в то же самое время массой света, динамич-ностью, лёгкостью, яркостью красок, замечательным уб-ранством и украшением (мозаика, фрески, барельеф, май­олика, инкрустация)
Она   является   как   бы   воплощением в древнерусском
зодчестве той жизнерадостности, того оптимизма, далёкого
от   идей   аскетизма и   отрицания земных благ и земной    
суеты,   которые   определяют   собой   идеологию   Киевской   ,
Руси времён Владимира и Ярослава, раннее русское хри-   
стианство.	
279
Она отражает мощь Руси, надежды и чаяния русского народа, уверенность в себе, в своих силах, его историче­ские перспективы, идеи равноправия русского народа и греческого, равноправия Руси и Византии, роль и миссию русского народа.
Не   случайно   архитектурный   стиль   древней   Руси   так близок   по   идее, по   художественному   языку народному эпосу.
Нет сомнения в том, что греческие и, повидимому, кав­казские мастера принимали участие в возведении величе­ственных памятников русской архитектуры киевских вре­мён.
Но для их возведения нужны были и свои, русские, ма­стера, свои, русские, рабочие, без которых невозможно воздвигать столь грандиозные здания. И они, эти искусные русские «каменосечцы» и «древоделы», плотники и худож­ники были на Руси, как были и зодчие-мастера, вроде Миронега, построившего в 1020-1026 гг. пятиглавый де-ревянный храм в честь первых русских святых - Бориса и Глеба, или Ждана, выстроившего храм тех же святых в 1072 г.
И с постановкой этого вопроса мы переходим к другим формам русского народного зодчества.
От деревянного русского народного зодчества каменные постройки заимствовали галлереи «терема» и «сени» - лестничные башни с шатровыми верхами.  Таким произведением деревянного зодчества была три-надцатиглавая дубовая Новгородская София, на месте которой Владимир Ярославич воздвиг каменную.
Древнейшие сведения о княжеском дворце сообщает Ибн-Фадлан.
Он говорит о том, что дворец князя представляет собой огромное помещение, где одновременно могут находиться до 400 человек. В нём стоит престол, на котором, возвы­шаясь над своими слугами, восседает князь. Это не что иное, как рубленая из огромных брёвен гридница, извест­ная нам из летописи и скандинавских саг. Гридница очень велика. Она вмещает не только всех княжеских чад и до­мочадцев, не только всех ближайших слуг и дружинников, но и много приглашённых гостей.
Здесь собираются все, кто служил князю и жил на его хлебах, все гости и приглашённые.
280
Посреди Неё возвышается «отень стол»- почётное место князя.
Кровля гридницы покоится на огромных, толстых стол­бах. Внутри гридницы - большие открытые очаги, позднее сменённые печами.
Не менее традиционным для княжеского двора был ру­бленый из дерева терем - высокая башня со специаль­ными горенками (комнатами) для женщин. Гридница и терем чрезвычайно характерны для зодчества Киевской Руси. Почти в каждой былине воспеваются «гридницы светлые» и «терема златоверхие».
Довольно рано на смену гриднице, этому типичному сооружению эпохи «военной демократии», отражающему патриархальную простоту, приходят сени. Они составляли второй этаж княжеского дворца, построенного из громад­ных дубовых брёвен, и представляли собой огромный зал, помещавшийся между клетями.
Заменяя древнейшую одноэтажную гридницу, сени ста­новятся местом собраний и пиров. Здесь, в сенях, стоял и княжеский престол. К сеням вёл всход - лестница. По сторонам сени (или сенница) опирались на клети первого этажа, а посредине - на столбы.
Вдоль стен сеней стояли тяжёлые, широкие лавки, по­крытые парчей и мехами, а перед лавками - длинные столы, за которыми обедали и пировали. По стенам ви­сели доспехи и оружие, а на полках была расставлена по­суда: деревянные чаши и ложки, уполовники, корцы, ков­ши, глиняные гарнцы, корчаги, крины, плошки, золотые, серебряные, железные и медные сосуды, котлы, сково­роды, ложки, мисы, чары, блюда, кубки, ковши, отделан­ные серебром рога и т. д.
В этой посуде подавались мёды и квасы, пиво (ол) и вина.
На углях и рожне, в котлах, повешенных над очагом, а позднее в печах жарили и варили мясо быков и баранов, свиней и телят, туров и диких коз, лосей и кабанов, ди­кой и домашней птицы, клали на блюда, подавали к столу.
Столы ломились от питий и яств: мясных кушаний, масла, сыра, хлеба, коврижек, пирогов, рыбы, «зелья» (овощи: капуста, репа, морковь, огурцы, лук, чеснок), «овощей» (фрукты: яблоки, груши, сливы), сладких пече­ний, пряностей (перец, мята, тмин) и т. д.
В такой гриднице пировал Владимир, в такиx сенях пиршествовали былинные богатыри киевских времён.
Княжой дворец - «хоромы» - представлял собой сово­купность отдельных зданий. Избы и клети стояли отдель­ными группами, связанными друг с другом переходами и сенцами.
Кроме хором, на княжеском дворе стояли различные хозяйственные постройки: погреба (вначале тюрьмы, а затем хранилища), медуши (погреб, где хранился варё­ный мёд), бретьяницы (погреб для хранения бортневого мёда), скотницы (казнохранилища) и бани.
Двор княжеский, окружённый тыном, замыкал огромную площадь. На нём творился суд, собирались сходы, сходи­лась дружина, устраивались игры и забавы.
Княжеские дворы с дворцами располагались и по сёлам (Берестово).
Такие же дворы и хоромы имели бояре. Те же дома в два этажа, внизу-кладовые и клети, наверху - сени на высоких столбах. К ним ведёт лестница. Светлицы и гор­ницы терема, частокол двора, тяжёлые ворота довершали сходство. Избы, клети, погреба, бани занимали двор.
Жилищем «простой чади», «сельского» и городского «людья» служили бревенчатые избы или полуземлянки, крытые соломой и камышом.
Немудрёные очаги и печи, простые лежанки из земли, лавки и столы, глиняная и деревянная посуда, несложный инвентарь (сельскохозяйственные, кухонные и ремеслен­ные принадлежности), - таково было внутреннее убран­ство жилища бедного русского человека.
Древнерусское жилище с его патриархальным бытом, зодчество киевских времён, предметы быта той поры на­шли яркое отражение в народном эпосе. Они были поро­ждением одной эпохи, одного этапа в истории русского на­рода, они были детищем русского народа времён «слав­ного варварства» (К. Маркс), героической поры. Замечательные произведения мастеров, создававших фрески Киевской Софии, изображающие воинские и охот­ничьи сцены, животных, птиц, представления скоморохов и т. д., исполненные ярко, живо и реалистично, говорят о развитии живописи.
Портретная живопись представлена изображениями жены Ярослава Мудрого, Ирины, и её трёх дочерей.
282
Резчики по камню, мрамору и дереву создавали дере вянные и каменные статуи языческих богов вроде киев­ского деревянного Перуна с серебряной головой и золо­тыми усами, новгородского Перуна с палицей, знамени­того «Збручского идола»; высекали и вырезывали краси­вые барельефы, вроде барельефа на камне пещеры у реки Буш, впадающей в Днестр, и изображающего чело­века, оленя, дерево и петуха, т. е. сцены моленья и пред­меты языческого культа древних славян, а со времён христианства они же стали украшать церкви, отделывая саркофаги и баллюстрады, капители и рельефы. Ко вре­мени Владимира относится водружение в Киеве двух ста­туй и квадриги (античной четвёрки лошадей). В это же время появляется и иконопись.
Перейдём к внешнему облику русских людей киевских
времён.	
Одеждой «простой чади» древней Руси служили широкие «порты», длинные, до самых щиколоток, такие же длин­ные перепоясанные рубахи с длинными, расширяющимися книзу рукавами. На груди рубаха имела вышивку, дохо­дящую до пояса. Такая же вышивка украшала и рукава.
Характерно, что костюм, который носили среднеднепров-ские анты, уводящий нас своими корнями в сарматский мир, до недавних дней сохранился на Украине и в Бело­руссии. Поверх надевался долгополый суконный кафтан или кожух. Сорочки, пояса, шитые из кожи остроносые сапожки со швом на подошве, кожаные лапти, шапки, плетённые или сделанные из шкур, меховые особые ме­шочки, носимые у пояса, где помещались огниво, трут, бруски для точки и т. д. Таков был костюм смерда или горожанина, чаще всего сделанный не специалистом-«швецом», а самим владельцем костюму
Костюм женщин из «сельского» и городского «простого людья» составляли длинные рубахи, кофты, юбки, шапоч­ки и повязки, расшитые серебряными и стеклянными украшениями. На висках носили кольца, нашитые на го­ловной убор или нанизанные на ремень. Головы опле­тали шёлковыми шнурами и лентами. Волосы заплетали в косы, которые либо укладывали в причёску, либо спу­скали на спину или на грудь.
Зимой носили тот же кожух, что и мужчины, не было большого отличия и в обуви.
283
Одежда знати была дорогой и яркой. Парчёвые и шёл­ковые кафтаны, обшитые мехом и украшениями долгопо­лые суконные кафтаны, корзно (плащи), короткие куртки и кафтаны с золотыми пуговицами, широкие шаровары, собольи шапки с шёлковыми верхами, шёлковые шубы, разноцветные сафьяновые сапоги, прошитые бронзовой проволокой и подбитые твёрдой кожей, позолоченные поя­са и т. п. - такова была одежда русской знати.
Женщины знатных и богатых семей одевались в длин­ные шёлковые кафтаны с широкими рукавами, сафьяно­вые сапожки, шёлковые шубы на меху, подпоясывались золотыми поясами
Золотые и серебряные кольца, браслеты, ожерелья, бусы, височные кольца, особые коробочки, золотые и се­ребряные лунницы и пр. служили украшением.
«Простая чадь» стригла волосы в скобку, как это де­лали древние племена Скифии и Дакии; знатные русы брили голову, оставляя на одной стороне чуб. Бороды либо брили, либо красили и свивали. Нередко встреча­лась татуировка
Таков был внешний облик русских людей киевских времён.
Многообразной    и    красочной    материальной   культуре древней     Руси     соответствовала    яркая,    многогранная, сложная духовная культура восточного славянства.     С   незапамятных   времён развилась  на   Руси народная устная поэзия,  замечательный  древнерусский эпос  Заговоры заклинания   (охотничьи,  пастушеские,  зем­ледельческие, вроде знаменитых заклинаний дождя)   с их яркой, меткой и живой  народной речью;  пословицы,  от­ражающие земледельческий быт древних славян; носящие часто магический характер   загадки, з которых нетрудно про­следить    пережитки    архаических   религиозных   предста­влений  и   обычаев,   вроде   посвящений юношей - остаток седой  древности,   календарные  обрядовые  песни,   связан­ные   с   древним  языческим   славянским  календарём   (аг­рарная    магия,    греко-римская   и   христианско-языческая обрядность);   свадебные   и   похоронные, -Обряды  и песни, связанные  с хозяйственной  жизнью  я  культом~~предкЬв: причитания, легенды и сказки и т.п.. - составляли маги ческую,   мифологическую поэзию древних восточных, славян
В древнерусском устном народном  творчестве  обрядо-
284
вого происхождения сохранились пережитки древних се­мейных отношений (например, пережитки группового брака и беспорядочных половых отношений дородовой коммуны в весенней обрядовой поэзии, обычаях, «купаль­ской» и свадебной обрядности) и религиозных предста­влений далёкой поры (анимизм, магия и культ предков, реже - тотемизм).
Но даже архаическая обрядность и связанное с ней народное поэтическое творчество свидетельствуют о том, что с давних времён восточное славянство включилось в общую культурную жизнь с народами средиземномор­ских цивилизаций Так, из греко-римского мира пришли «радуница» (праздник поминания покойников, греческое «rodonia»), «русалий» (весенний праздник, римское «rosa-lia» - день роз), «коляды» (праздник нового года - «са-lendae»), масленица (соответствует карнавалам) и ряд других религиозных представлений, нашедших аналогии с древнерусскими языческими поверьями и слившихся с нами, представлений, уходящих в седую даль времён. Древнерусский фольклор был связан с религиозными верованиями и обрядами, с бытом и практической хозяй­ственной деятельностью.
Загадки, поговорки, сказки отражали религиозно-мифо­логические представления
В основе устной народной поэзии лежали стремления и мысли, чаяния и идеалы «людья» древней Руси, поро­ждённые производственными отношениями, обществен­ным бытом, тяжёлой борьбой общин с природой.
Так рождались сказки о скатерти-самобранке, ковре-самолёте, сапогах-скороходах и т. д.
С течением времени в эту древнюю языческую обряд­ность и в фольклор проникают черты, свойственные хри­стианству
Коляды, щедривки, масленица, заклинание весны, крас­ная горка, радуница, русальная неделя, Купала, проводы весны, дожинки и другие праздники приурочиваются к христианским святым, к праздникам христианского кален­даря. Язычество христианизируется, а христианство при­нимает языческие черты
Прежние магические обряды перерождаются в «бы-валыцины» (рассказы о леших, водяных, домовых), в волшебные сказки, где остатком глубокой старины высту-
285
пают  пережитки  обряда  посвящения юношей при дости­жении ими зрелости, заклинания и т. п.
Смысл обрядов давно позабыт,  искажены  термины,  но форма обрядности необычайно живуча и  сохраняется на протяжении  многих-многих  поколений.  И  уже тогда, в далёкие времена, у истоков Киевской Руси, рождались былины   («старины») киевского цикла.
Их порождала реальная жизнь древней Руси, и попу­лярные в народе исторические деятели киевских времён превращались в эпических героев. Русские былины возник­ли в X-XI вв., в период образования и расцвета Киев­ского государства. Об этом говорят исторические имена героев былин, бытовые детали, общественные отношения и моральные взгляды, характеризующие собой былины. Стародавние времена, когда князья занимались «левами» (охотой), ездили в полюдье, направлялись в далёкие по­ходы в сказочно-богатые царства, отразились в былинах о Вольге, в имени которого мы усматриваем видоизменён­ные имена Олега и Ольги.
Деятельность этого героя древних былин действительно в некоторой степени напоминает деятельность Олега и Ольги.
К этому же времени относится весь цикл былин о «ла­сковом» князе Владимире Красное Солнышко, о Добрыне Никитиче, знатном богатыре, в котором нетрудно усмо­треть летописного дядю Владимира Добрыню. Таким же историческим лицом выступает Алёша Попович.
Сложный образ Ильи Муромца, попавшего в германский и скандинавский эпос, тоже отражает некоторые черты исторического Олега, хотя со временем значительно видо­изменяется, становясь олицетворением русского воина, на­родного богатыря, «сына крестьянского».
Илья Муромец - защитник вдов и сирот, носитель под­линного народного патриотизма, правдивый и гордый, пря­мой и честный, храбрый и бескорыстный, враг «бояр кособрюхих», притесняющих его, крестьянского сына.
Он стоит на богатырской своей заставе с палицей в «девяносто пуд» «не ради князя Владимира», хоть и ла­сков на пирах Владимир Красное Солнышко, «а ради ма-тушки-свято-Русь земли».
Таким же обобщающим типом является идеальный крестьянин Микула Селянинович.
286
Чертами глубокой древности наделён образ Святогора, «старшего» богатыря.
В былинах находят отражение и вековечная борьба Руси с кочевниками и ряд исторических событий. Сватов­ство Соловья Будимировича к племяннице киевского князя отражает сватовство Гаральда Гардрада к Елизавете Яро­славовне, высватывание Добрыней невесты Владимиру отражает сватовство Владимира к Рогнеде.
В бесчисленных народных былинах, отразивших исто­рическую действительность и исторических деятелей да­лёких эпох, отразилась страстная любовь русского народа к своей родине, к свято-русской земле, уважение к тем, кто стоял на богатырской заставе, на её рубежах, кто верой и правдой служил своему народу, защищал бедных, сирых и убогих, кто не боялся говорить правду в глаза великим мира сего - князьям и боярам, кто держал с честью своё слово богатырское, кто был честен и храбр, верен и стоек.
Героический период в истории русского народа породил былины.
Яркость и сочность красок, пленяющий художественный реализм, красота былинного напева, художественная и идейная сила былинных образов, величие былинных героев, пафос древнерусского народного творчества делают его великим и бессмертным.
- «Я снова обращаю . . внимание. . . на тот факт, что наиболее глубокие и яркие, художественно совершенные типы героев созданы фольклором, устным творчеством трудового народа. Совершенство таких образов, как Гер­кулес, Прометей, Микула Селянинович, Святогор. . . Васи­лиса Премудрая. . . - всё это образы, в создании которых гармонически сочетались рацио и интуицио, мысль и чув­ство», - писал Максим Горький.
Былины киевских времён - это составленная самим на­родом его история, это прошлое народа, им самим воспе­тое, переложенное на язык старинных напевов, песен боя-нов, «соловьев старого времени», на язык рокочущих струн гуслей.
«От глубокой древности фольклор неотступно и своеоб­разно сопутствует истории» (М. Горький).
Гак возникала дописьменная и бесписьменная история Руси.
287
Она, эта дописьмвнная история, попала в письменную историю, в наши летописи, прошла через них красной нитью, обогатила их яркими образами, замечательными рассказами, правдивыми характеристиками, сложилась в целый цикл исторических преданий в поэтической форме и дошла до нас в форме былинного народного творчества.
Русскую историю стали складывать, «песнь пояше», поя звон струн своих гуслей, бояны, воспевавшие в княжеских гридницах «дела давно минувших дней, преданья старины глубокой», и слагавшие новые песни о подвигах своих со временников бесчисленные «певцы», «игрецы» и скоморо­хи,  безвестные создатели народного эпоса, навеки запе чатлевшие историческое прошлое народа русского в своём устном творчестве.
Они же - бояны, игрецы, певцы, скоморохи - были создателями и носителями народного устного творчества, музыкантами и артистами древней Руси. Древнейший жанр русской музыки - это эпические ска­зания («старины», былины), обрядовые песни, причеты и т. д. Они близки речитативу
 Былинные напевы представляют собой как бы величест­венную и спокойную музыкальную речь Так пели бояны древней Руси
От них отличаются свадебные и похоронные песни, так называемые «плачи», основанные на неоднократном по­вторении «завывальных» мотивов («попевок»), календарные и сезонные обрядовые песни, построенные на интонации «выкликаний», «призывов», и различного рода «протяжные песни».
 Инструментом древнерусским «игрецам» служили гусли, сопели (дудки), сурны (трубы), рога, бубны, кувички (своеобразные флейты
 Со временем появилась нотная письменность (Остромн-рово евангелие и Куприяновы листы).
Началом театральных представлений на Руси явились народные игры и обряды, сопровождавшиеся пением, иг­рой и пляской.
И носителями театрального народного творчества, пер­выми актёрами выступают скоморохи - певцы, танцоры, акробаты, фокусники и т. д.
Без этих любимцев народов, воспетых в былинах об «удалой скоморошине», сохранявших, отделывавших, шли-
288
овавших,    развивавших   и   распространявших    народное
творчество по всей земле Русской, в своё время не обхо-дилось ни одно народное празднество, ни один княжой пир.
Недаром скоморохи попали даже на фрески киевского Софийского собора.
И дожила «удалая скоморошина», несмотря на пресле-дования со стороны правительства и церкви, сохранив нам жемчужины    народного    творчества,   до   XVII    и    даже 18 вв Параллельно с устным, бесписьменным народным твор чеством развивалась древнерусская письменность, «книж\ ность».
Возникла она на Руси  задолго до принятия   христиан ства
Еще в середине IX в. Константин Философ (Кирилл) во время своей хазарской миссии видел в Херсонесе у «ру­ина» евангелие и псалтырь «роушкыми письмены пъсано»  зная славянский язык, этот солунский грек, к изумле-
нию   собравшихся,   быстро   начал   читать   и    переводить Псалтырь и евангелие,  написанные неведомыми ему зна­ками, но на понятном ему языке. Как выглядело это древнерусское письмо? Черноризец Храбр сообщает, что в древности у славян были «черты и  резы»,  которыми они  «чьтяху и гадаху».
затем они стали заимствовать латинское и греческое пись-мо, но так как в них отсутствовал ряд звуков, имевшихся в славянских языках (ж, ч, ш, щ и др.), то была создана славянская письменность.
Эти древнерусские «черты и резы» мы можем наблюдать нa обломках глиняной посуды IX-X вв., найденных в зе-млях вятичей и кривичей (под г. Калининой), на полиро-ванных костях, обнаруженных в земле северян (под Чер­ниговом), археологическими раскопками (Городцова, Са-моквасова и др.), в сочинении Ибн-Абн-Якуб-Эль-Недима, арабского писателя X в., тщательно скопировавшего рус­скую надпись на куске дерева.
Ибн-Фадлан видел надпись на столбе, воздвигнутом русскими на могильном кургане.
Уже договор Олега с греками был переведён на русский язык, а со времени Игоря князь снабжал особыми грамо­тами всех русских послов и купцов, направлявшихся в Царьград.

289

Есть основания полагать, что эти русские «черты и резы приспособленные к звукам славянской речи, усвоенные им во время хазарской миссии, Константин Философ, вводи письменность среди моравских славян, положил в основу славянского письма, знаменитой «кириллицы».
Таким образом, истоки «кириллицы» - древнерусские «черты и резы» IX в. Они вновь вернулись на Русь уже во времена принятия христианства в изменённой форме в виде «кириллицы».
Славянская письменность возникла на базе древнерус  ского письма, и Русь не заимствовала письменность, а  сама создала и распространила ee
Это подтверждает Фахр-ад-Дин-Мубарак-Шах (XIII в.), сообщающий, что хазары заимствовали своё письмо у рус­ских. «Они пишут слева направо, буквы не соединяются между собою. Букв всего 22».
И в основу своей азбуки, насчитывающей «тридесят осмь» букв,   Кирилл   положил   этот   двадцатидвух-   (или двадцатиодно)-буквенный  алфавит,   роднящий  русскую   и хазарскую письменность.
Принятие христианства способствовало распространению
    письменности   и   «книжности»  на   Руси,   но древнерусское письмо зародилось задолго до официального крещения Руси.
Влияние его на письменность соседних славянских и не славянских народов очень велико.
Вместе с принятием христианства, когда монастыри и княжие дворы становились очагами, распространявшими письменность и образованность на Руси, ярявляются пер­вые памятники древнерусской литературы
Стремление русского народа к созданию своей истори нашло отражение в появлении древнейшего Киевског летописного свода.
Созданный по инициативе Ярослава Мудрого летописны . свод 1039 г. отличается ясным и простым языком, глубо­ким содержанием и единством идеи.
Художественность изложения, юмор, бытовая наблюдг тельность, высокое патриотическое сознание сочетаются с привлечением огромного материала: памятников материаль­ной   культуры,   документов,    данных     языка,    рассказов очевидцев, народных песен, былин, преданий и легенд.
В его строках запечатлены накопленная многовековая народная мудрость, горячий, страстный патриотизм.
290
Таким же бесценным памятником древнерусской «книж­ности» является «Слово о законе и благодати» митропо­лита Иллариона.
Возникшее в обстановке идеологической и политической борьбы Руси с Византией, борьбы за свою независимость (до похода русских на Византию 1043 г.), отличающееся исключительной жизнерадостностью и оптимизмом, оно представляет собой блестящее по стилю и глубоко содер­жательное по идее патриотическое и полемическое сочи­нение, направленное против Византии, стремившейся к гегемонии над Русью.
Основная идея «Слова» - равноправность народов, при­знание «благодати» («нового завета»), христианства, меж­дународным, а не замкнутым, сугубо национальным уче­нием («ветхим заветом»). И в то же самое время оно является хвалой русскому народу, Руси и её крестителю - Владимиру.
«Слово» проникнуто мольбой сохранить независимость Руси:
Не наводи на ны напасти искушения,
Не предай нас в руки чуждиих,
Да   не   прозовется  град твой  град пленен ..
В такой же обстановке была создана замечательная «Память и похвала» Владимиру Иакова Мниха, проник­нутая тем же патриотическим чувством.
Автор её использовал какие-то не дошедшие до нас древнейшие записи.
Эти первые русские произведения дали толчок развитию русской книжности. Вскоре появились «толкования» Упыря Лихого (1047 г.), евангелие, переписанное для новгород­ского посадника Остромира дьяком Григорьем (1056- 1057 гг.), «Изборник» Святослава Ярославича (1073 г.), «Жития» первых русских святых - Бориса и Глеба, це­лый ряд переводов, сочинений «отцов и учителей» церкви, житий, хроник (летописей) Георгия Амартола и др., от­рывков из древних античных авторов (Плутарха, Пифа­гора, Платона, Аристотеля, Эпикура, Диогена, Сократа) и т. д.
Русская письменность той поры, впитывая в себя книж­ность Византии, Болгарии и западнославянских стран (Моравия, Паннония, Чехия и Польша), в то же самое
	291
время   сама   оказывала   большое влияние на литературу славянских    народов.    Так,    например,    чешские    святые Людмила   и   Вячеслав   стали русскими святыми, а Борис и Глеб были признаны святыми в Чехии, где в Сазавском монастыре им был устроен особый «придел».
На Руси наряду с «кириллицей» встречается другое письмо - «глаголица» (Упырь Лихой, фрески Софии), распространённое в юго-западных славянских землях.
В латино-польских текстах много русских слов,  в рус­ских текстах XI в. встречаются слова западнославянских языков. Особенно сильно влияние Киевской Руси на юж­ных славян, часто переписывавших в XIII-XIV вв. книги, заимствованные   у   них   в   своё  время Русью,  с  русских оригиналов (кормчие, евангелие, требники и др.). Русская служба  Борису и  Глебу, «ответы»  русского митрополита Иоанна, «Слово о законе и благодати» митрополита Илла­риона и другие русские литературные произведения XI в были распространены позднее в Болгарии и Сербии. Культура Киевской Руси той поры, таким образом, ока-  зывалась не только поглощающей «чужеземные влияния»,    но и  распространяющей собственное влияние по землям «дальним и ближним»
Высокий уровень литературной культуры древнерус­ских художественных произведений середины и второй по­ловины XI в. говорит о том, что у них были не дошедшие до нас предшественники. Рассадниками и хранителями древнерусской письменности выступают монастыри. И с 70-х годов XI в. роль центра «книжности» и литературной деятельности на Руси закрепляется за Киевским Печер-ским монастырём.
Вместе с исторической, церковной и прочей литерату- рой возникает и развивается рождённая растущей госу- дарственностью деловая литература и, в первую очередь,  законодательство.
       Уже в глубокой древности сложился упоминаемый в до­говорах  русских с греками  «Закон  русский».
При Ярославе был создан «древнейший русский свод законов» (Фр. Энгельс) - Русская Правда.
Вместе с отдельными распоряжениями князя, грамотами, договорами, записями-хрониками о важнейших событиях его правления они хранились в княжеской «скотнице» (казнохранилище),
292	
Росла образованность на Руси. Ещё Владимир отдал в «учение книжное» детей «нарочитой чади», т. е. бояр, княжих мужей и дружинников, чтобы подготовить из них образованных государственных деятелей.
Грамота быстро распространялась на Руси. У «единого от учитель» в Курске в начале XI в. обучался целому циклу наук, «всей граматикии», Феодосии Печерский.
Ярослав учредил в Новгороде особую школу, где обу-чалось 300 человек «старост и поповых детей».
«Хитрых писать книги», вроде киево-печерского монаха Иллариона, становилось на Руси всё больше и больше.
Любителей книги было ещё больше.
Уже Ярослава Мудрого можно было по праву назвать образованнейшим человеком своего времени. Один его сын, Святослав, заставил книгами все «клети». Для него был написан знаменитый «Изборник». Другой сын Ярослава, Всеволод, «дома седя изумеяше пять язык». Владимир Всеволодович Мономах известен не только как составитель законодательного памятника, «Устава», но и как автор знаменитого «Поучения», свидетельствующего о талант­ливости и эрудиции автора, о знакомстве его с русской и иностранной, в частности англо-саксонской, литературой.
Немало «книжных» женщин знала древияя Русь. Жен­щина в X-XI вв. ещё не была затворницей теремов и принимала активное участие в общественной и политиче­ской жизни страны.
 Сестра Ярослава Предслава переписывалась с братьями, писала «кириллицей» дочь его Анна, а в 1086 г внучка Ярослава Янка Всеволодовна учредила при Андреевском монастыре первое в Европе женское училище, 
Чтобы понять значение этого, нужно учесть, что импе­ратор Оттон Великий лишь в старости научился писать, а Филипп Смелый, вступив на престол, не знал ни од­ной буквы. Документы западноевропейского средневе­ковья пестрят крестами, которые ставили вместо своих подписей неграмотные короли, графы, пфальцграфы, гер­цоги и т. д.
В «книжность» Киевской Руси проникала античная на-ка, элементы античного естествознания. Эти начатки зна­ний в области астрономии, математики, ботаники, меди­цины, географии и т. д. сыграли свою роль в развитии русской науки той далёкой поры.
293
 Драгоценные остатки античной науки и техники были тем наследием, которое оплодотворило культуру русского народа и приблизило его к науке.
И нужно отметить, что на начальных этапах истории древней Руси эта «книжность» имела больше условий для своего сохранения и распространения, нежели в Западной Европе.
Это было время, когда христианство на Руси носило характер религиозного оптимизма, чуждого аскетизму, отрицанию «мира», фанатической борьбе с «эллинскими премудростями», с античным естествознанием, философией и литературой, т. е. как раз всему тому, что было харак­терно для средневековой католической религии.
Распространялось образование, росло число школ и учи­телей. Память об этом «научении книжном» сохраняют русские былины.
Былина о Ваське Буслаеве вспоминает о том, как:
Стали его грамоте учить: Грамота ему в наук пошла. Посадили его пером писать: И письмо ему в наук пошло.
 На Руси ценили и любили книгу. «Велика бо бывает полза от учения книжного, книгами бо кажеми и учими есмы..., мудрость бо обретаем... от словес книжных» - повествует летописец. 
 «Ум без книг, аки птица спешена... свет дневной есть слово книжное...». Книги «суть реки, напаяющи вселен­ную. ..», «книгам бо есть неищетная глубина.. .
И эти мысли бесчисленных известных нам и анонимных авторов, составителей и переписчиков книг, встречаемые на каждом шагу, определяют отношение русского чело­века киевских времён к книге, к науке, к образованию. У Любовь к книге, к истории своей страны и своего народа породила бесчисленные летописи, равных которым не имеет ни один народ мира, которыми по праву может гордиться древняя Русь.
Но наряду с «книжной» наукой, иногда переплетаясь с ней, а иногда идя своим путём, росла и развивалась бес­письменная народная наука, народная мудрость. Народная мудрость носила характер «рецептурной» науки - древние русские передавали из поколения в поколение накапли-
294
ваемый опыт, приобретённые наощупь, вслепую, познания; они знали, как надо построить дом, как вылечить боль­ного, как и когда производить те или иные земледель­ческие работы, в зависимости от погоды, где найти зверя и т. п., но чаще всего не могли ответить на вопрос - почему?
Многовековая практика многому научила, выработала правила, рецепты, но не объяснила или объяснила весьма своеобразно те или иные явления природы, особенности живого и растительного мира и т. п.
Практические познания человека в его борьбе с при­родой облекались в форму религиозных представлений.
Поэтому-то часто хранителями народных знаний высту­пают представители языческой религии: волхвы, кудесни­ки, колдуны, ведуны, ведьмы, знахари и т. п.
Веру в языческих богов и свой собственный авторитет они укрепляли прежде всего тем, что молитвы и магиче­ские заклинания, связанные с вызовом духов для помощи при засухе, дождях, голоде, суховеях, с предсказаниями погоды, со стремлением облегчить тяжёлый труд и т. д., они сочетали с применением некоторых конкретных зна­ний, которые они тщательно берегли и хранили, переда­вая только своим ученикам. Они же выступали в роли знахарей-врачей.
В этих накопленных народом знаниях, на которые как на свою монополию претендовали всякого рода волхвы и чародеи, магическое, фантастическое, нелепое пере­мешивалось с зёрнами истины, языческое, религиозное - с научным.
Вот поэтому-то, когда христианская церковь начала го­нения на язычество, она стала преследовать и носителей этих полурелигиозных представлений - полупрактических знаний. И народные приметы и познания (народная ме­дицина и ботаника, метеорология и астрономия), част» необычайно меткие и глубокие, сохраняются лишь в глуши, преследуемые, заклеймённые прозвищем «язы­ческих» и «еретических», превращённые в тайные зна­ния, хранителями которых выступают колдуны, знахари, ведуны, ведьмы.
Но был и другой путь развития и накопления народной мудрости. Этот путь не превратил практические познания, приобретённые народом и облечённые в языческую обо-
295
 лочку, в тайные знания ведунов и знахарей. Наоборот, эти последние, освобождаясь от магической шелухи, ста­новились всё более и более светскими.
Опыт и навык дровосеков и каменщиков, зодчих и зе­мледельцев, охотников и воинов, поморов и купцов, на­капливаемый веками, приводил к приобретению новых познаний, к расширению кругозора людей древней Руси, к появлению новых воззрений на окружающую их живую и мёртвую природу.
Именно такое отношение к собственному опыту, мыслям, обобщениям обогащало русский народ, порождало ряд практических познаний, приводило к появлению искусных строителей и кузнецов, замечательных пахарей, осваивав­ших огромные лесные массивы своей страны с «сошкой кленовой», смелых мореходов, опытных «лечьцов» (лека­рей) и т. д.
Так обогащалась народная мудрость, а кладезь её без­донен.
Русский человек той далёкой поры всему верил - «и в чох, и в сон, и в птичий грай», ко всему присматривался, прислушивался, всему придавал сверхъестественное зна­чение: «храмина трещит, ухозвон, воронограй, куроклик, окомиг, огнь бурчит, пес воет, мыший писк, мышь порты грызет, жаба кычет, кошка мявкает, сон страшит, чернца сретит, свинью сретит, огнь пищит...».
И в то же самое время здравый смысл побеждал суе­верие, распространялись знания и письменность, в широ­кие массы проникали начатки «книжности», накапливалась подлинная мудрость народная.
Так расцветала древнерусская культура - источник культуры всех трёх братских славянских народов Восточ­ной Европы.
Своими истоками культура русского народа киевской поры уходит в седую даль времён. В творческом процессе, на протяжении веков и тысячелетий переплавляя и видо­изменяя культуру древних народов, наследие давно ка­нувших в Лету эпох, общаясь с соседями, беря и отдавая, русский народ создал блестящую и яркую, глубокую и бо­гатую, содержательную и самобытную культуру киевских времён, культуру, лежащую в основе культуры великорус­ского, украинского и белорусского народов.
296
Везде и повсеместно-у Карпат и на Оке у Ладоги и в Подунавье, в пущах Полесья и в далёкой Тмутарака­ни - она была единой, и местные особенности во всех проявлениях материальной и духовной жизни русского че­ловека не могли нарушить её цельности, её единства и монолитности.
И это единство проявлялось и проявляется много сто­летий спустя в том общем, что сближает и роднит избу крестьянина сурового русского Севера и хату бойка да­лёких Карпат, резьбу гуцула с резьбой холмогорца, вы­шивки гродненского белорусса с рязанским шитьём, обря­ды, поверья, обычаи всех трёх восточнославянских наро­дов.
Имя этому единству - древнерусская культура.
ГЛАВА   XI
КИЕВСКИЙ ПЕРИОД В ИСТОРИИ СЛАВЯНСКИХ НАРОДОВ ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПЫ
Говоря о киевском периоде в истории славянских наро­дов Восточной Европы, мы не можем не поставить вопрос о роли норманнов-варягов, скандинавов, в складывании древнерусского государства, в развитии русской культуры, вопрос, давно поднятый в исторической литературе.
Никто не будет отрицать того, что норманны ездили на Русь, проезжали через неё, поселялись в ней, сливались с русским её населением.
Находки вещей норманского происхождения (норманские мечи франкской работы, о которых говорят восточные пи­сатели, норманские фибулы, украшения, оружие); сканди­навские могилы; предметы религиозного культа, вроде знаменитых молотков Тора, подвешенных к шейному об­ручу; несомненные следы норманских колоний в русских городах и около них (Смоленск-Гнездово, Старая Ла­дога и др.); наличие на Руси топонимики скандинавско-варяжского происхождения; заимствования в русском языке из скандинавских языков (ящик, гридь, кербь, кнут, лавка, ларь, луда, рюза, скиба, скот, стул, стяг, суд, тиун, шнека, ябетник, якорь); рунические надписи на Руси и о Руси; прямые указания русских, византийских, западно­европейских, восточных, скандинавских источников о нор­маннах в Восточной Европе - всё это говорит о пребыва­нии норманнов на территории Восточной Европы.
Но ни о каком завоевании Руси скандинавами-варягами, ни о какой норманскои колонизации не может быть и речи.
Варяги-норманны не могли насадить на Руси свою культуру, законы, государственность прежде всего потому, что у себя, в далёкой Скандинавии, они находились на том же, а во многом на более низком уровне обществен-
298
ного и культурного развития, чем древняя Русь. На по­следнюю имела большое влияние с давних времён древняя античная, греческая и римская, а затем позднее визан­тийская и восточная цивилизация, что уже тогда включило славянское и не славянское население Восточной Европы в орбиту влияния средиземноморского и восточного очага человеческой цивилизации, тогда как далёкая суровая Скандинавия, порождая предприимчивых и храбрых конун­гов, викингов-воинов и мореплавателей, жадных и воин­ственных искателей славы и добычи, прославившихся сво­ей яростью берсеркеров, была далека от основных очагов культуры и прогресса, и военные качества её сыновей отнюдь не могли заменить им начатков знаний, образован­ности и культуры. Несмотря на поездки в другие, более передовые страны и связи с ними, норманские викинги не приносили на родину цивилизацию этих стран, так как многие из них уже не возвращались в Скандинавию.
Поэтому в области развития материальной и духовной культуры, в области развития государственности Сканди­навия стояла не выше, а ниже Руси, через которую она и познакомилась с богатствами и цивилизацией Визан­тии- Миклагарда и Востока, страны сарацин, произвед­ших на сыновей суровой и холодной страны ошеломляю­щее впечатление. Недаром в скандинавских сагах, несо­мненно, верно отразивших представление широких народ­ных масс северных стран о Руси, эта последняя, Гарда-рик, выступает страной несметных богатств, дорогих това­ров, искусно изготовленных вещей, бесчисленных городов, величественных зданий, служба конунгам которой сулит почёт, славу и богатство. Общий тон поэзии скальдов, не­сомненно, правильно отражает взаимные связи Руси и Скандинавии. Руси нечего было заимствовать у скандина­вов, а те заимствования, которые имели место в действи­тельности в языке, праве, в материальной культуре, в эпосе, очень незначительны и свидетельствуют только «о деятельности норманнов на Руси, а не об их культур­трегерской миссии. Поэтому варяги-норманны не могли быть создателями Русского государства, так как государ­ство и государственная власть отнюдь не были прерога­тивой выходцев из Скандинавии, а сложились в Восточ­ной Европе в результате общественного развития славян­ских племён.
299
Норманны на Руси не были колонизаторами. Это были купцы и воины-наёмники. Если они оседали на Руси, их жёнами были славянки.
Дети, рождённые в браках со славянками, носили уже славянские имена и становились русскими, славянами. Варяги-норманны быстро поглощались славянской средой и ассимилировались славянами. «Сами вожди весьма быстро смешались со славянами, что видно из их браков и их имен» (К. Маркс).
Поэтому влияние норманнов на культуру, быт, верова­ния, язык, обычаи русских незначительно.
Династия на Руси была скандинавского происхождения, но она удерживается на Руси и господствует опять-таки только потому, что она русифицируется, ославянивается и, обрусев, опирается на русскую знать, использует рус­ские правовые институты, придерживается русских обы­чаев, нравов, религии, говорит на русском языке и враж­дебно относится к попыткам новых скандинавских аван­тюристов, купцов и воинов-наёмников, пытающихся по­вторить при Владимире и Ярославе то, что удалось их предшественникам в начале второй половины IX в. в Нов­городе, хотя и не отказывается от их услуг.
Русские князья Владимир и Ярослав, посаженные на трон в значительной степени силой варяжского оружия, избавляются от наглых варяжских наёмников, первый - при помощи «воев» Руси Приднепровской, а второй - опираясь на новгородцев.
Характерно, что сами варяжские викинги, служившие в Хольмгарде и Кенугарде у русских князей, забыли об их скандинавском происхождении и, судя по сагам, знают их только как русских князей, под их русскими именами.
Не норманны были создателями древнерусской госу­дарственности. Не норманны создали богатую и яркую культуру Киевской Руси. Но, может быть, они дали на­чало названию Руси, самому наименованию - русские, руссы?
За это, казалось бы, говорит то обстоятельство, что летопись называет Рюрика, Синеуса и Трувора варягами из племени «Русь», что финны до сих пор зовут шведов «ruotsi», т. е. русьг, что некоторые западноевропейские и византийские источники считают русов норманнами (Лиутпранд, Иоанн Диакон и др.), что имена русских
300
«слов» (послов) в договорах с греками и названия днеп­ровских порогов «по-русски» у Константина Багрянород­ного звучат по-скандинавски, что у некоторых восточных писателей славяне («сакалиба») противопоставляются руссам.
Чем характеризуются русы? Русы не имеют «ни не­движимого имущества, ни деревень, ни пашень» (Ибн-Росте); «пашень Русь не имеет и питается лишь тем, что добывает в земле Славян» (Ибн-Росте). Зато у них много городов, они воинственны, драчливы, храбры. Русы постоянно воюют и совершают нападения на славян, за­хватывают в плен и порабощают, а также добывают в земле славян всё необходимое для жизни, очевидно, соби­рая дань. Всё их имущество добыто мечом. Многие сла­вяне, для того чтобы спастись от нападения русов, соби­равшихся в дружины по 100 - 200 человек, приходят к русам служить, «чтобы этой службой приобрести для себя безопасность» (Гардизи). Русы - воины и купцы. Они ездят в «Рум и Андалус», в Хазарию, Византию, Багдад. Их поездки делали Чёрное море «Русским мо­рем». Они живут в городах, окружают своих каганов. Русы хорошо одеты, богаты, «живут в довольстве» (Ибн-Росте). У них много рабов, драгоценностей, денег, украшений, дорогого оружия, тканей и т. п. Они высту­пают в роли купцов и послов, заключают соглашения от имени своих правителей, ведут заморскую торговлю. Зи­мой они собирают дань и выходят в полюдье в земли подвластных славянских племён (Константин Багряно­родный).
Такова «Русь» - «русы», так, как они рисуются нам по источникам.
А кто же славяне?
Славяне платят дань. Они возделывают землю, у них пашни, нивы, скот. Они живут в деревнях, пашут, пасут скот, добывают меха, которые у них отбирают в качестве дани русы. Они бедны, плохо вооружены. Славяне под­вергаются набегам русов, которые собирают с них дань, кормятся во время полюдья, захватывают в плен, пора­бощают, вынуждают идти к ним на службу. Они мало­подвижны, редко ездят. Их почти не знают соседи. Русь подчёркивает свое господствующее положение даже в том случае, если и они и славяне участвуют в совме-
301
стном походе. Так, например, русы ставят на свои ладьи парчёвые паруса, а славяне - полотняные.
Такое деление русов и славян не этническое, а социаль­ное, классовое.
Перед нами две резко обособляющиеся группы: 1)русы- это городская, военная и купеческая, господствующая верхушка и 2) славяне - это земледельцы, основная масса бедного сельского населения, общинники, всё более и бо­лее теряющие свою былую самостоятельность.
И среди этой верхушки воинов и купцов, варварской военной рабовладельческой и торговой правящей вер­хушки были варяги, норманны. Их-то как наиболее по­движной элемент, вечно стремившийся к поездкам, вой­нам, походам, торговле, их, этих вечных бродяг-авантю­ристов, русские князья использовали прежде всего в ка­честве военной силы для далёких походов, послов и «го­стей» (купцов - княжеских торговых агентов) и т. п.
Поэтому-то о Руси и о русских часто судили по нор­маннам русской службы, уже в той или иной степени
обрусевшим.
Варяги представляют славянскую Русь в посольствах, торговле, они воюют, нападают, нанимаются на службу, продают свой, меч и свои товары далеко на юге и на во­стоке, и немудрено, что соседи часто составляют себе представление о Руси в целом по этим норманским иска­телям «славы и добычи».
Быть может, социальная верхушка, которую мы назы­ваем «русью», получила своё название именно от этой своей части, от норманнов?
Нет.
Термин «русь», «рось», «рус», «рос» - очень древнего происхождения.
На юге Восточной Европы народы, в имени которых встречается термин «рос», упоминаются в источниках ещё во времена сарматов.
Мы знаем «роксаланов» или «росаланов», одно из сар­матских племён, аорсов, росиев (Ефрем Сирии), розомо-нов (Иордан, саги о Германарихе), росов (Псевдо-Зха-рия).
Кто были   они, эти народы    «росского»   начала? Это
были народы различного   происхождения и говорили они
на различных языках.    Одни из них, быть    может, были
302
близки к готам и герулам, другие, несомненно, принадле­жали к народам иранского происхождения.
Несомненно то, что какая-то, и очень значительная, группа этих племён, носившая название роксаланов (или росаланов), состояла, собственно, из двух частей - «ро-сов» и аланов, причём «роке», «рос» означал «светлый» (близко к этому русское «русый», т. е. тоже «светлый»). При этом следует отметить, что в районе среднего При­днепровья ряд географических пунктов имеет в своём наименовании корень «рос».
А это, в свою очередь, свидетельствует о том, что жи­тели среднего Приднепровья начала н. эры - восточные славяне - анты - в своём наименовании также были не чужды термину «рос».
Характерно также и то, что термин «рос» во множе­стве отложился в топонимике Белоруссии и Литвы, где издавна жили древние славяне и ближайшие сородичи - литовцы.
Из этого отнюдь ещё не следует, что он, этот термин, является принадлежностью только славянских и литов­ских земель, но мы вправе утверждать, что термин «рос» - очень древнего происхождения и в славянских и литовских землях Восточной Европы выступает с отда­лённых времён как понятие этническое. Это - первый этап в истории термина «Русь».
Но затем «рос» - «рус» («рос»-ы - «рус»-ы) становится лонятием социальным, и этнический термин превращается в общественный, классовый.
Н. Я. Марр считает, что «русская» или «росская» военно-дружинная организация являлась «классовой ор­ганизацией строителей древнейших городов на Руси».
«Русь» в этом смысле слова мы уже рассматривали. Это - второй этап в эволюции понятия «Русь».
И, наконец, третий этап в развитии термина «Русь»: он снова становится понятием этническим и начинает по­крывать собой всё население государства, господствую­щая прослойка которого носила название «русы».
«Русь» того времени - это область среднего Придне­провья (Киев, Чернигов, Переяславль), центр «русской» военной организации, земля Русская, бывшая земля по­лян, «яже ныне зовомая Русь».
По   мере   распространения   власти  Киева,  князя  «рус-
303
сов», князя Руси, на земли восточных славян от Карпат и земли пруссов до Оки, от Ладоги до Дуная, на земли финно-угорских и литовских племён всё население, под­властное русскому князю, вошедшее в состав древнерус­ского государства, получает наименование русских, а земля - Руси.
В IX - X вв. «русы» - это господствующая славян­ская верхушка, сложившаяся, в первую очередь, на юге, в среднем Приднепровье. Это - Русь в узком смысле слова, «Русь внутренняя». В её составе много норманнов, и поэтому её легко спутать (и часто, действительно, пу­тают) со скандинавской вольницей. Это трудно сделать на Руси, но очень легко - за её пределами. В Византии, правда, разделяют русских, варягов и норманнов, «жи­телей островов на севере океана». Норманны, в визан­тийских источниках - это не русские, а русские - это не обязательно норманны, хотя среди них могут быть и скандинавы.
Интересно отметить, что отождествление варягов с русью в летописи не является первоначальным, а введено составителем Повести временных лет 1111 г.; в пред­шествующем своде 1093 г. говорилось о том, что варяж­ские дружины стали называться «русью» лишь в Киеве.
Перейдём к вопросу об образовании древнерусской на­родности.
Деятельность Владимира в области «устроения» земли Русской, его заботы о «строе землянем» и об «уставе землянем» и объединение всех восточнославянских зе­мель от Карпат до Оки и Волги, от Ладоги до Дуная, Олешья и Тмутаракани, объединение политической жизнью, единой государственностью, единым «законом русским» и религией, общностью материальной и духов­ной культуры, общей борьбой с «ворогами», общими ин­тересами на мировой арене - всё это не могло не вы­звать больших изменений в жизни восточного славянства как некоего этнического массива.
Зарождается и крепнет древнерусская' народность.
Общественное развитие, результатом которого было со­здание древнерусского государства, вызвало большие из­менения в этническом составе населения Восточной Европы.
Укрепление    государственности  на территории Восточ-
304
нон Европы, государственности, находящейся в руках русской варварской феодализирующейся, а позднее уже чисто феодальной верхушки, имело огромное значение в формировании древнерусской народности.
Киевское государство объединило восточнославянские племена в единый политический организм, связало их общностью политической и экономической жизни, куль­туры, религии, способствовало появлению и укреплению понятия единства Руси и русского народа.
Развивающиеся торговые связи между отдельными го­родами и областями Руси, сношения между русским насе­лением различных земель, установившиеся в результате «нарубания» воев, хозяйничанья и управления княжих «мужей», расширения и распространения княжеской го­сударственности и доменной администрации, освоения княжой дружиной, боярами и их «отроками» всё новых к новых пространств, полюдье, сбор дани, суд, переселения по своей инициативе и волей князя, расселение и колони­зация, совместные поездки, походы и т. п. - всё это в совокупности быстро разрушало первобытную языковую и культурную племенную и территориальную разобщён­ность.
В племенные и областные диалекты проникают эле­менты диалекта соседей, в быт населения отдельных зе­мель - черты быта русского и нерусского «людья» дру­гих мест и т. д. Речь, обычаи, нравы, быт, порядки, ре­лигиозные представления, сохраняя много отличного, в то же самое время приобретают общие черты, характер­ные для всей русской земли.
И так как «главное орудие человеческих торговых сношений есть язык» (Ленин), то эти изменения в сто­рону единства в этнокультурном облике русского насе­ления Восточной Европы идут прежде всего по линии установления общности языка, так как язык - основа народности.
Два фактора определяют собой народность как этни­ческое понятие:
1) общность языка и 2) национальное самосознание, сознание единства всех людей, говорящих на данном об­щем языке.
Ещё в племенных диалектах наблюдаются явления, свидетельствующие о развитии их в сторону некоего
305
единства. Ещё в древности, на самой заре русской госу­дарственности, со времён возвышения Киева, говор по­лян, «яже ныне зовомая Русь», впитавший в себя эле­менты языков пришельцев в эту местность славянского и не славянского происхождения, выдвигался в качестве общерусского языка.
В древней Руси, стране городов, «Гардарик» сканди­навских саг, в IX - XI вв. в результате развития ре-мёсл и торговли и роста городов, в которых сосредото­чивается подвижная господствующая знать: князь, дру­жинники, купцы и т. д., происходит процесс интенсив­ного выделения городского диалекта, носящего общерус­ский характер и отличающего от пёстрых племенных диа­лектов, сохраняющихся ещё долгое время в деревнях. Язык горожанина, и прежде всего, представителя полу­патриархальной-полуфеодальной варварской знати, отли­чается всё больше и больше от языка «сельского людья». Эта первая, выступающая в византийских и восточных источниках под названием «росов» или «русов», говорит одним и нем же языком в Киеве и Новгороде, на Бело-озере и в Переяславле, на Оке и в Прикарпатье. В этом языке знати и горожан сглажены племенные диалекты, не мало заимствований из других языков (греческого, финно-угорских, тюркских, норманских).
Пёстрая многоплеменная верхушка - «русь», впитавшая в себя различные племенные элементы, но имевшая своим центром Киев, вырабатывает особый диалект, более слож­ный и богатый, нежели сельские диалекты, диалект, в ос­нову которого был положен язык «Руси», т. е. Киева, земли полян.
Так рождался общий разговорный древнерусский язык. Вторым источником формирования последнего был язык народного эпоса (песен, сказаний, былин), необы­чайно распространенного в древней Руси, язык, характер­ный отвлеченными понятиями, стандартами и элементами чужеземного эпоса, неизвестными речи деревенского на­селения, язык «боянов», «соловьев старого времени».
Третьим руслом формирования общерусского языка был язык правовых документов и норм, язык деловой литера­туры, возникшей ещё до «Русской Правды», во времена «закона русского», если не раньше. Он вырос из разго­ворной речи, во специфика его, особое содержание и упо-
306
требление главным  образом  всё той же  верхушкой  сде­лала его наддиалектным.
Так ещё в дописьменные времена в древней Руси на­чал складываться в городах и в районах, к ним примы­кающих, общерусский разговорный язык. Когда на терри­торию древней Руси проник в качестве языка богослуже­ний и «книжности» древнецерковно-славянский язык, язык письменности, появившейся на Руси задолго до принятия христианства и пользовавшейся народной речью, он не мог стать единственным языком древнерусской письмен­ности, так как хотя был и не чуждым, но чужим.
Поэтому уже в XI в. оформляется древнерусский ли­тературный язык, в основу которого легли древнецер-ковно-славянская письменность и древнерусский разго­ворный язык. Питающей средой древнерусского литера­турного языка являлись языки-диалекты восточных славян и древнецерковно-славянский язык, впитавший в себя элементы языков народов Средиземноморья. Этим и объясняется исключительное богатство древнерусского литературного языка, высокий уровень развития его„ языка с богатой стилистикой и семантикой.
Итак, налицо первый фактор, определяющий собой единство древнерусской народности, - язык.
Остановимся теперь на втором - на чувстве нацио­нального самосознания.
Достаточно беглого взгляда, брошенного на наши ис­точники, - а они отражают мысли людей древней-Руси, - достаточно даже поверхностного знакомства с древнерусскими преданиями, - а они отражают идеоло­гию народа, - для того чтобы убедиться в том, насколько развито было у наших предков чувство единства народа чувство патриотизма, любви к родине, само понятие ро­дины, земли Русской, насколько большое всеобъемлющее понятие вкладывали они в слова «Русь», «русская земля».
Яркими памятниками древнерусского патриотизма, отра­жающими чувство национального самосознания русского-народа, являются и повесть временных лет, «Откуда есть пошла Руская земля, кто в Киеве нача первее княжити, и откуду Руская земля стала есть» и «Слово о законе и благодати» митрополита Иллариона, и «Память и по­хвала» Иакова Мниха, и «Слово о полку Игореве», и другие жемчужины древнерусской литературы.
307
Они проникнуты чувством любви к земле Русской, они с гордостью говорят о своём русском народе, о его славных богатырских делах. Сознанием единства русской земли, единства русского народа от «Червенских гра­дов» до Тмутаракани, от Ладоги и до Олешья проник­нуты произведения «книжных» людей киевской поры.
Это сознание единства является величайшим вкладом киевского периода в историю всех трёх братских славян­ских народов Восточной Европы, имевших общего предка - древнерусскую народность времён Владимира, Ярослава и Мономаха.
В это же    время складывается    единство культуры от Перемышля и Берлади, от   Малого Галича  и Бельза до Мурома    и Рязани, Ростова    и Владимира, от Ладоги и Пекоса, Изборска  и Белоозера   до   Олешья   и   Тмутара­кани;   единство, проявляющееся  буквально   во   всём - от архитектуры до эпоса, от украшений и резьбы по дереву до свадебных обрядов, поверий, песен и поговорок; един-    ство, роднящее ещё и в наши дни гуцула   и   лемка Кар­пат с русским  крестьянином Мезени и Онеги, белорусса из-под  Гродно  с  жителем    рязанских    лесов.  И  в  этом единстве мы также усматриваем великое наследие  киев­ского периода  в русской  истории,  ибо  он,  киевский  пе­риод нашей истории, сделал русских русскими. И созна­ние единства, память о том, что во Львове, Галиче, Бе-рестье,    Холме,    Ярославе,    Пряшеве,   Хусте,   Ужгороде, Киеве,  Минске,  Полоцке живут те же  «русские»,  что и во  Владимире,  Твери, Новгороде,  Смоленске,  Ярославле, Суздале, связанные    общим  происхождением,   близостью культуры и    языка, общностью    религии,    историческими традициями    киевских времён, - никогда  не исчезало из самосознания великорусского, украинского и белорусского народов, и не могли изгладить его ни страшное Батыево нашествие, ни безмерно тяжкое татарское иго, ни вековое господство литовских  и  польских панов,  венгерских  маг­натов,  молдавских    бояр, ни годы лихолетья, ни тяжкие испытания, выпавшие на долю всех трёх ветвей великого народа русского.



Источник: Сайт, посвященный Александру Невскому -  http://a-nevskiy.narod.ru